С тех пор как через два дня после несчастного случая с Луисом Игнасио мы покинули Мургию, домашний телефон, не умолкая, надрывался целыми днями, а иногда еще и по ночам практически до Рождества, точнее, до нашего возвращения на праздники в долину Зуя. Может, я и утрирую, но в нашем доме и так никто не ложится спать раньше двенадцати, а телефон тогда звонил еще и позже.
Заправила терпеть не мог эти поздние звонки, даже в таком особом случае не желая отступать от своего принципа: если нет какого-либо действительно срочного, безотлагательного дела, если речь не идет о близких родственниках, знающих ваши привычки, но могущих вести себя по-свойски, и если вы заранее не договорились с кем-то, недопустимо звонить вечером, после половины одиннадцатого ни в один “порядочный дом”. Забавно наблюдать, к чему приводят эти убеждения. После одиннадцати вечера – по моим подсчетам нарушение правила составляло полчаса – он брал трубку с жутко недовольным лицом, правда, с началом разговора его досада сразу же улетучивалась.
Я убежден, что ночные звонки раздражали отца не только из-за его принципов, но также были связаны с заботой о жене: ему хотелось, чтобы Бегония-мать смогла отдохнуть после беспрестанных дневных метаний из дома в больницу, и из больницы домой. Я говорю так, потому что видел собственными глазами, как заправила взял телефон с ночного столика в спальне и убрал в шкаф, чтобы звонки не нарушали ее сон.
Другое дело визитеры. Пока Луис Игнасио лежал в больнице, его навещало множество друзей и приятелей, что явилось большой и приятной неожиданностью, поскольку он почти никогда не рассказывал о них. Среди навещавших были и одноклассники, и одногруппники с курсов Права при Университете, и соратники по "Движению за права человека во всем мире", а еще соседи и самые близкие друзья… Все старались помочь Луису Игнасио скоротать его долгие часы страданий. Когда он смог спускаться в инвалидном кресле в больничный вестибюль, ребята играли с ним в карты, девчонки всячески баловали его и шутили, чтобы хоть немного отвлечь от боли, а незадолго до начала учебы помогли уладить все школьные проблемы.
Друзья и знакомые старших членов семьи тоже были готовы помогать с первой минуты. Словом, помощников всегда хватало, хотя кое-кто из взрослых почти сразу же покидал палату в полуобморочном состоянии, увидев неподвижно лежащего Луиса Игнасио, голову которого охватывали какие-то железные штуковины, со свисающими с них почти до пола мешками с песком… Сам я этого, естественно, не видел, но, надо думать, грузы с песком, пришпандоренные железяками к теменным костям, зрелище не для слабонервных, и это очень бурно обсуждалось в первые недели пребывания Луиса Игнасио в больнице. Другие же торопливо прощались и выходили в коридор, где плакали, вспоминая некогда сильное, плотно сбитое, мускулистое, а теперь неподвижное, сильно исхудавшее тело парня и его глаза, погруженные в тишину, которую не могли нарушить даже его всегда односложные ответы.
Атмосфера в шестиместной палате с лежачими больными была весьма гнетущей. У Давида, Артуро и Маноло, сотоварищей Луиса Игнасио по несчастью, дела обстояли еще хуже. Всем троим был поставлен диагноз тетраплегия, и поговаривали, что никто из них больше не сможет ходить. Три классных паренька не старше двадцати, которые никогда не встанут на ноги.
На протяжении долгих недель в больницу поступали и другие, тоже молодые ребята, чья участь была не лучше судьбины стариков: каменщик-поляк, – как же его звали? – болезнь которого, к счастью, была излечима, и он недолго пролежал в больнице; Лоренсо; Луис, а также Константино из семьи инвалидов.
Их случаи, как я услышал из домашних разговоров, были вполне заурядными, что отнюдь не делало их менее ужасающими. Давид, студент, учившийся в Мадриде на фармаколога, уезжал на праздничные дни в свой ламанчский городок. Истратив все деньги, он решил добраться автостопом, и на свою беду сел в машину, водитель которой был в дымину пьян. Давид даже не успел попросить его остановить машину: авария положила конец его праздничной поездке. Точно не скажу, но насколько я слышал, водитель отделался легким испугом и синяками, а вот Давиду досталось с лихвой.
Галисийца Артуро, уроженца города Арбо, земли славных миног, сбили на пешеходном переходе, когда он в соответствии с правилами движения переходил через какую-то широкую улицу Мадрида; отброшенный бешеным ударом в сторону метров на тридцать, он еле слышным, шелестящим как ветерок шепотом сумел пошутить, с трудом выдавливая слова: "знатно припечатало, хоть по запчастям собирай". Артуро поступил в больницу четыре месяца назад. Он потерял голос и счет операциям, ни одна из которых, разумеется, не относилась к онкологии. Боец по натуре, сильный духом и несгибаемый, с отменным аппетитом, Артуро являлся постоянным объектом шуток своих сотоварищей, со стороны казавшихся грубыми и даже жестокими. Особенно это касалось насмешек Давида. Когда Луис Игнасио уже вернулся домой и в больницу ходил лишь на осмотр, он как-то рассказал, – а я подслушал, – что после очередной операции к Артуру вернулся голос. "У чувака такой смешной галисийский акцент", – добавил он в заключение.
Маноло – милейшее создание, земляк Давида. В один из жарких вечеров на пороге лета он прыгнул в бассейн головой вперед. Воды в бассейне оказалось маловато, и парнишка, сильно ударившись о цементное дно, сломал себе шейные позвонки и, что еще хуже, повредил спинной мозг. Все хвалили Маноло за его простоту, веселый нрав и жизнелюбие. Навсегда прикованный к инвалидной коляске, он, вопреки всему, радовался жизни.
Лоренцо, уроженец мест, соседствующих с леонскими землями Эль-Бьерсо, прозванный заправилой "властителем Бембибре", утром спокойно спускался на велосипеде по дороге в своем родном городке Бембибре, и неожиданно заметил, что отказали тормоза. К несчастью, без падения не обошлось. Все это настолько неправдоподобно, что даже не верится, правда? Положение Лоренцо осложнялось флебитом и вроде бы какими-то лужами в легких. Я плохо в этом разбираюсь, поэтому объяснил услышанное как сумел. [прим: "Властитель Бембибре. Последний тамплиер Испании." – исторический роман Энрике Хиль-и-Корраско, в переводе Марковой С.В.]
Еще один здоровяк Луис появился в палате гораздо позже остальных и в первые недели был просто невыносимым для всех, хотя впоследствии, по-моему, он сильно изменился. Этот самый Луис учился в Алькале, неподалеку от Мадрида. Он был сбит пассажирским автобусом и врезался в стену. Своим суровым видом бедняга долгое время выделялся среди прочих, не вписываясь в атмосферу доброжелательности и теплоты, установившейся в этой палате тяжелобольных, недостаточной, впрочем, чтобы сдерживать слезы, вздохи и печаль. Жесткий по характеру крепыш удивлял всех своим нытьем и вечными жалобами.
Константино поступил последним, и я плохо помню, какой несчастный случай привел его на больничную койку. Думаю, это была автомобильная авария неподалеку от нашего дома, вероятней всего на дороге, ведущей в Эль-Пардо. У Константино, которого многие называли Тино, был самый что ни на есть рядовой случай.
В первые недели Луису Игнасио всегда помогали Давид и Артуро, которые уже могли передвигаться и даже гуляли на больничном дворе. Маноло тоже мог, но он очень быстро уставал, и ему было гораздо тяжелее отказаться от тихого часа. Немного поднабравшись сил, Маноло принялся вместе с Давидом и Артуро вовсю гонять по коридору третьего этажа на инвалидном кресле, шутливо наезжая на медсестер, с которыми поддерживал в той или иной степени дружеские и доверительные отношения.
Луис Игнасио присоединился к приятелям после операции, длившейся более пяти часов, и последующих за ней долгих недель тяжелых испытаний, когда врачи растягивали его позвоночник, подвешивая груз и постепенно приподнимая спинку кровати почти до вертикали. Теперь они гоняли по коридору вчетвером и перекидывались в картишки в вестибюле главного входа. Тогда же Луис Игнасио и поведал друзьям о том, что случилось с ним той сентябрьской ночью с восьмого на девятое, которую заправила называет "ночь чуда".
В общем-то, сия мургийская история столь же проста, сколь и драматична. Каникулы заканчивались, и Луис Игнасио пошел попрощаться с друзьями, поскольку на следующий день уезжал обратно в Мадрид. Как обычно они пили в Арлоби газировку, а около половины третьего утра кто-то из ребят сказал, что в соседнем городке проходят ночные гулянья. Луис Игнасио отказывался ехать; он хотел вернуться домой и лечь спать, поскольку вставать и отправляться в путь предстояло спозаранок, но тот же самый тип его уговорил, сказав: "Мы ненадолго, только глянем, что там – и тут же обратно".
На обратном пути все и случилось. Я слышал, как Луис Игнасио рассказывал об этом Бегонии-матери, не имея возможности отвертеться. На одном опасном повороте машину занесло, и она завалилась капотом в кювет. Ехавшие следом друзья тут же бросились на помощь пострадавшим. В разбившейся машине было пять человек: водитель, парень, сидевший рядом с ним, и Луис Игнасио, расположившийся на заднем сиденье между двух девчонок. Девушки отделались легко, думаю, лишь ушибами и царапинами. Водитель сломал себе ключицу, или что-то в этом роде. Его приятель здорово разбил лицо и достаточно серьезно повредил глаза, особенно левый. Он продолжает непростой курс лечения и потихоньку поправляется. Я часто слышал об этом у нас дома, поскольку родители парня являются давними друзьями старших домочадцев. Луис Игнасио сразу обратил внимание, что не может шевельнуть ногами.
Когда той ночью, после тревожного звонка кузины Аны, заправила помчался в Виторию, все уже знали, что дело очень серьезное. Знали или предчувствовали. Несколько часов спустя после обследования дежурные невролог и травматолог сообщили заправиле окончательный диагноз: перелом двух позвонков шейного отдела…
Они заявили об этом, не церемонясь, прямо в коридоре. Я тысячу раз слышал, как заправила говорил о том, что никогда не верил им до конца. Медсестра несколько раз водила его в отделение интенсивной терапии, где он всячески старался подбодрить Луиса Игнасио. Заправила поглаживал ступни ног сына, а парнишка говорил: "Левой ноге щекотно… А сейчас ты правую щекочешь."
- Фантомная чувствительность, – возражал врач, первым поставивший диагноз. – Вроде машины без бензина, по инерции проехавшей вперед метров триста.
Заправила отмалчивался и не спорил с ним, но при каждом удобном случае приходил в реанимацию.
- Правой щекотно, – сдержанно отвечал Луис Игнасио, с едва заметной в голосе ноткой радости. – А теперь… опять правой.
Позднее заправила восторженно рассказывал, что, не желая смиряться с прогнозами врачей, он выходил из реанимации, надеясь на чудо. Это было непросто, но, по его словам, вопреки очевидности, лишь надежда могла одолеть диагноз.
- Вот именно, машина без бензина, едущая по инерции вперед, – говорил он обычно в заключение, добавив как-то раз. – И тем не менее, несмотря на мою надежду и реакцию Луиса на щекотку,
Автор: Луис Бланко Вила
Перевод с испанского: Голубкова Вера Витальевна