Батя мой был – весельчак ещё тот! Помню, как начнёт что-нибудь рассказывать – мы за животы хватались. И не только мы. Соседи – и те, бывало, приходили да просили: «Петрович, а расскажи что-нибудь! Какую-нибудь историю! Ведь ты же их много знаешь». Ну, батя сначала скажет: «Какие ещё вам истории! Отстаньте!» А сам за соседями вполглаза наблюдает – какая, интересно, у них реакция будет? Хитро так наблюдает…
Только он один так умел смотреть. Опускал брови, словно хмурился, и из-под них глядел. Мы с сестрой малышами были – всё думали, что это он так сердится. А он брови опустит – шикарные, надо сказать брови у него были, густые такие – и смотрит на нас с Алёнкой, из-под них, смотрит… И вдруг ка-а-а-ак захохочет – мы от такой внезапности аж вздрагивали! А потом тоже смеяться начинали. Алёнка, помню, аж визжать от восторга, что в бате такая резкая перемена произошла, принималась. А он её на руки схватит да к потолку подбрасывать начнёт, а она ещё громче визжит. Да… вот детство какое у меня было.
Как-то раз батя соседям историю одну рассказал, так вся округа смеялась. Я её тоже немного помню, историю эту, мне на тот момент лет пять или шесть было. Мы тогда в Жуковке жили. Деревня такая есть. И бабушка жила с нами. И все, представьте себе, в одном доме помещались. Не сказать, что дом был большим, но не тесно нам там было. Дружно жили, очень даже дружно. Это сейчас всем отдельное жильё подавай. Да с разными удобствами. Раньше-то жизнь попроще, надо сказать, была. Или люди попроще – я уж не знаю. Сотовых телефонов не было, компьютеров не было. О том, что такое машинка стиральная – не знали и не ведали. Руками стирали, не ленились.
Помню, постирала бабушка бельё. Да не бельё, а так, мелочь какую-то – передник свой, полотенце посудное, носочки Алёнкины, платки носовые - и во дворе на верёвке развесила. Сама в дом ушла, дела делать. Ну, бельё висит себе, да сохнет, а хозяйка в доме возится.
Часа через два выходит во двор, а верёвка-то наполовину пустая! Но самое главное, что сразу же бросилось бабушке в глаза – передника её любимого нет! Бабушка оторопела: как такое могло случиться? Посмотрела она на калитку – а та открыта! Выходит, что не иначе, как воры к ней во двор забрались да передник умыкнули!
- Ваня, - кричит она бате, - Ваня! Обокрали нас! Ой, обокрали!
И в слёзы. Села на приступок на крылечке и в голос заплакала. Вот так ей передник жалко было. Красный такой, помню, передник был с большим карманом и тесёмочками, и цветы на нём вышиты были. Так она его любила – и тут на тебе! Стащили её любимый передник! Можно сказать, средь бела дня и стащили!
Мы как только крики услышали – из дома выскочили. Видим – бабушка на крыльце сидит, убивается. И всё одно повторяет: «Ироды, обокрали! Обокрали!»
Батя хозяйским взглядом двор обвёл – ничего понять не может. Вроде всё на месте. Даже будка собачья никуда не исчезла. Собаки-то уж давно не было, а будку куда было девать? Оставили. Вдруг ещё придётся собаку завести!
Бочка на месте. Вёдра на месте. Лопата, к забору прислонённая, стоит…
- Да что украли-то хоть? – спрашивает. А бабушка только головой мотает да что-то про свой любимый передник твердит.
Батя посмотрел на пустую верёвку и смекнул, что ради передника, каким бы он красивым ни был, никто во двор не полезет. Но тщательно выстиранная и аккуратно повешенная вещь таинственным образом с верёвки исчезла – это был факт неоспоримый. Что-то тут не явно сходилось.
В ту пору коза Дунька у нас была. Чуднáя, надо сказать, коза. Рожищи – во! Большущие! Гладить себя не давала. Только, как сейчас помню, к ней руку поднесёшь, а она на тебя рогами! Рогами! Так и убежишь от неё подальше. Возле забора берёза росла, так она все ветки с этой берёзы обглодала. А когда нижних веток не осталось – так Дунька придумала передними ногами в забор упираться и насколько возможно – за ветками, что повыше были, мордой тянуться.
Батя тем временем стал мать утешать, что, мол, если даже передник и украли – так он в город поедет и новый купит. Лучше прежнего.
- Только не плачь, мама, - говорит, - а сам всё на верёвку поглядывает да недоумевает: кому же это тряпица понадобиться могла?
Вдруг видит – Дунька во двор заходит. И у неё около рта что-то красное.
Он перепугался, думал, что это кровь. А если коза нечаянно стекляшку проглотила? Вот это проблема похлеще какого-то там передника!
Кинулся он к Дуньке, чтобы посмотреть, что это такое, и вдруг видит, что никакая это не кровь. Это у неё изо рта какая-то красная ленточка свисает.
Батя за ленточку потянул. Тянул-тянул, аккуратно так тянул, и – что же? Вытащил! Пропавший передник вытащил!
Калитка-то слабо закрывалась. Чуть что – она и распахивалась, словно гостей со всех волостей зазывала. Пока бабушка, значит, в доме была – Дунька увидела, что двор пустой, одно только бельё на верёвке на ветру болтается. Особенно, видно, её передник заинтересовал, поскольку он завязками книзу висел. Дунька за этими завязками потянулась. И сжевала передник! Недаром она всё за берёзовыми листьями морду тянула. А тут, видите ли, листьев не оказалось, так она и несъедобной вещью не побрезговала.
Батя-то передник вытащил – и ну хохотать!
Бабушка на него смотрит, понять ничего не может. А он передник в руках держит, а сам едва от смеха на ногах держится.
- Не украли, - говорит, - мама, твой передник, а съели!
А Дунька стоит и хитрющими глазами то на него, то на бабушку посматривает. Словно подтверждает: «Да, это я! В следующий раз ещё что-нибудь отведаю, если калитку будете нараспашку оставлять».
После того случая батя самолично калитку отремонтировал. И щеколду новую поставил.
Правда, бабушка на всякий случай бельевую верёвку в огород перенесла да к забору прицепила. Мало ли что! Вдруг на её любимый передник ещё кто покуситься вздумает! Нервничай потом…
