перебила его Катерина, - отвернулась от Луала и Девяти рыцарей его, я разрушила Божественную клятву, чтобы идти в свои земли, я своим появлением убила сестру…и я, наконец, потеряла трон. Ты слышишь, Моро, что творится на улицах? Это все я. Если бы Лагот, будь он тысячу раз узурпатором, был на моем месте, если бы остался, если бы не появилась я, словом, если бы не все это…он бы не допустил!
-Это неправда! – вспыхнул Моро, - толпа любила его когда-то. Но потом в народе появились смутьяны. Лагот был заговорщиком. Я думаю и сейчас, в изгнании, он что-то замышляет, но…так совпало, ваше высочество! Толпа всколыхнулась, толпа…
-Он был прав, - жестко перебила его принцесса, - он был прав в том, что я слишком оторвана от моего народа и в этом моя погибель. Я впала в безумие, я начала репрессии и дала волю арестам, я хотела наказать всех за мое унижение, за предательство моего отца, за Лагота, за мою Вандею!
Она ожила, заломила руки и обхватила ими изможденную тягостными мыслями голову.
-Я всегда буду виновная во всем и перед всеми, Моро!
-Это не…
-Так, Моро! – она с гневом повернула к нему свои блестящие безумием в полумраке глаза, и советник невольно вздрогнул, увидев этот пульсирующий блеск безумия, а она истолковала это по-своему, усмехнулась. – Ты никогда не носил на своей голове короны, и ты не знаешь, что это такое и что за груз, что за тяжесть и что за вина давит к земле вместе с нею! Мой отец, говорят в народе, очерствел, а я? - я обезумела. И только Вандея, моя несчастная Вандея осталась чистой и поплатилась за это! Мы все не уберегли ее. И мой отец, и ее муж, и я, и даже ты.
-Я, - в ужасе повторил Моро, готовый взять на себя любую вину, если того пожелает его дорогая принцесса, - ваше высочество, эти смутьяны…
-Они устали от нас, - тихо промолвила Катерина, опережая всякое сопротивление советника, - они хотят, чтобы над ними не было трона, они не хотят зависеть больше от одной головы и рождают в своих рядах многоголовое чудовище, гидру! Но что же, если это их воля, я…
-Катерина! – в отчаянии воззвал к ней Моро, - это только бунтовщики, это только безумцы, это предатели, изменники, и…
-Предатели, изменники, - глухо повторила Катерина, но тут же отмахнулась, - ты не прав, Моро! Ты слишком предан трону, чтобы знать народ, ты совершаешь ту же ошибку, что совершала до последнего времени я, оказавшись в таком отдалении от тех, кого считала своими подданными, а на деле – совершенно чужих и незнакомых мне людей.
-Я уверен, что если мы пойдем на уступки и эти смутьяны…- Моро отказывался верить в то, что Катерина – дочь короля, наследница престола, такая уверенная во многих арестах и репрессиях несколько дней назад, вдруг ослабела до невозможности.
-Тюрьмы переполнены теми, кого мы называли врагами за одни только выкрики против меня, судилища переполнены делами, дознаватели, жрецы…все опротивели друг другу и поднимаются даже не против меня, а против всего прежнего, а я – только символ.
Моро затряс головою, не желая слышать страшные слова Катерины, которые он сам еще недавно говорил Лаготу, призывая его к уступкам народу, а тот отрицал все и твердил о своей власти и законном троне, где же он сейчас, этот коварный герцог, жертва всех обстоятельств и интриг? Где Леа – его приблудный пес? Испугался? Не похож Леа на того, кто убегает от хаоса. А Альбер, чьи лавки он пытался громить, призывая к покорству? Ему-то каких благ не хватало? И тот поэт…
Они где-то совсем рядом, должно быть, но Моро не хотелось верить, что это на самом деле так, хотелось только утешить Катерину, заставить ее улыбнуться, а затем, свернувшись где-нибудь под одеялом с головою, уснуть крепким сном без сновидений и проснуться в знакомом уже мире!
А сейчас где-то на улицах каждую минуту происходит шаг к перемене истории. Моро мог видеть почти наяву грузного Альбера, направлявшегося к армии, юркого Ронана, чей взгляд горит поэтическим безумием…
Мог видеть, но не хотел! Отрицание становилось спасением и глупостью.
-Ты знаешь, - заговорила вдруг Катерина опять, снова обращаясь мраморным изваянием у алтаря Луала и Девяти Рыцарей Его, - знаешь, кто, как ты говоришь, мутит, народ?
-Пара имен есть, - с готовностью ответил Моро, - если вызвать именно их на переговоры, -то…
-Альбер, - перебила его Катерина, продолжая какую-то свою мысль, - наш торговец, глава торговой гильдии. Годовая прибыль его могла бы перекрыть половину нашей казны, он уважаемый человек, владелец множества лавок…
-Торговец! – злобно прошипел Моро.
-И он мутит, как ты говоришь, народ. И делает он это не из-за прибыли.
-Должно быть, обезумел, кусать руку, что его кормит! Его, лавки, корабли…
-Нет, он просто поставил что-то выше, чем прибыль. У него нет семьи, во всяком случае, законной, и вся жизнь – в лавки, в торговлю, и тут – в противостояние и восстание старому. Думаешь, из-за денег? Нет, тут что-то еще. Его не купишь, и переговоры провалятся.
-Но он не один в гильдии, если его уничтожить…
-Дальше, - ровным голосом продолжала Катерина, не замечая жалких попыток Моро предложить хоть что-то. – Какой-то поэт…его брать не будем, поэты – странный народ, они безумцы сами по себе. Кенот – жрец моего отца, его советник, преданный Лаготом. Разве не должен он после всего служить мне?
Моро молчал. Он не был так хорошо осведомлен и не думал, что Катерины отслеживает то, что не мог отследить сам Моро.
-Но он предал клятву моему трону, трону моего отца и теперь идет против меня.
-Предатель! – вынес вердикт советник. – Эти жрецы – они только выглядят святыми, а на деле бывают большими подлецами, чем…
-Знаешь ли ты убитого королевского дознавателя Гилота? – тон Катерины не менялся, оставался таким же мертвым и равнодушным.
-Фанатика? – Моро сбился,- да. Он был убит за несколько часов до того…в общем, до смерти твоего отца. У него была приемная дочь – такая же фанатичка, но она пропала и, наверное, мертва.
-Она с ними.
-Что? – Моро с изумлением уставился на Катерину.
-Она с ними. Эта девка – воспитанница Гилота. Она со смутьянами. Она разрабатывает им будущий закон. Закон, который будет, когда не будет моего трона.
-Хорошо, что Гилот не дожил до этого, - процедил Моро, сжимая руки в кулаки.
-Их много: Кенот, Альбер, тот поэт, эта девка, еще какие-то дознаватели…смешно, как много дознавателей предали меня! Они должны были хранить закон и нарушили клятву, это не единичные случаи, это какие-то уже частые явления и это говорит лишь об одном.
-О том, что Кенот был прав, продвигая законопроект о том, что дознание должно быть передано жрецам!
-Нет, - Катерина слегка сменила позу, но не поднялась с колен, - это говорит о том, что они правы!
-Как? – Моро выдохнул и схватил Катерину за руку. Это было нарушение всяких приличий, но она не сопротивлялась. Однако советник сам отпустил ее пальцы, когда почувствовал отсутствие этого сопротивления и странную, неестественную мягкость, напугавшую его сознание, но не позволившее сформулировать причину…
Она закашлялась, стыдливо прикрывая рот рукой, а откашлявшись, хрипло промолвила:
-Они правы. Ты видишь мой двор? Большая часть придворных под разными предлогами покинула дом моего отца после того ужасного переворота. Остальные начали разъезжаться при Лаготе, и при моем приезде. А сейчас, бьюсь об заклад, что не осталось никого…
-Я здесь, - твердо возразил Моро.
-Зря, - просто ответила она. – Ты не обязан погибать с нами. Погибать со мной. С моим троном и старым миром.
-Погибели не будет! – Моро решил, что не допустит этого любой ценой. – Я сейчас призову верный тебе полк, обращусь к ним от имени твоего и твоего отца, от имени погибшей твоей сестры и прикажу им охранять тебя! После этого с частью верных людей я выйду на улицы и…
-Нет, - она странно вздрогнула и слегка наклонилась вперед, будто бы боролась с тошнотой. Напуганный ее состоянием Моро рефлекторно рванулся следом, не то желая поддержать, не то просто убедиться, что она в порядке.
Катерина распрямилась, задышала глубоко, но как-то хрипловато, словно была простужена, и это тоже скребануло когтями по сознанию Моро.
Но она заговорила, отвлекая его.
-Нет, Моро. Это все еще мой народ. Я не позволю тебе лить их кровь. – Голос Катерины дрогнул, теперь, казалось, каждое слово давалось ей тяжело, - я…не хочу. Не хочу крови. Не хочу боли. Они правы. Мы нет. Это их воля. Их.
Она завалилась неожиданно на бок и Моро, чувствуя, что упустил из виду что-то очень важное, подхватил ее, не давая упасть на пол. Теперь он удерживал ее изможденную тягостью голову на руках, отмечая про себя бледность и даже какую-то серость нежного лица, блеск – лихорадочный блеск, дрожащие губы… а еще одежду. Она облачилась в светлое и чистое, новое платье, придающее ей сходство со святостью.
Как будто бы готовилась, но к чему?
Моро держал ее, не позволяя себе думать. А она едва-едва улыбалась, как могла, как позволяли ей это дрожащие губы. Советник же ощущал ее тяжесть, но не мог понять, что именно давит на его внутренности, если вес Катерины он удерживает на руках!
-Благо…рю, - неразборчиво прошелестела Катерина.
-Да что с тобой? – в отчаянии, не замечая текущих по лицу испуганных слез, спросил Моро.
Он не хотел знать ответ. Он молил Луала о глухоте и слепоте. Но Луал проявлял в последнее время поразительную избирательность, отзываясь лишь некоторым.
И только сейчас, удерживая Катерину на своих коленях, чтобы голова ее не коснулась холодного пола (именно это казалось ему важнее всего), Моро увидел, что пальцы левой руки принцессы крепко сжаты. Повинуясь внутреннему порыву, он скользнул до ее руки и, молясь, чтобы ее пальцы не поддались, не открыли ему страшного ответа, попытался разжать их…
И без труда сделал это. Ледяной холодок коснулся его пальцев, обжигая.
Моро вытащил из ладоней Катерины флакон, самый отвратительный, какой мог бы только быть. Черный осадок на дне стеклянного сосуда. Повеяло смертью.
-Зачем? – Моро взглянул в угасающие глаза. Самые прекрасные, какие только могли быть.
Катерина собралась с духом, чтобы ответить. Она могла этого не делать, но Моро не был для нее просто человеком, он стал ей другом и опорой, и она ощутила вину, оставляя его вот так, на растерзание переменам.
-Не хочу их вины, - промолвила она и попыталась коснуться своей рукою его ладони, благодаря за все и извиняясь. Но пальцы ее не достигли цели, рука дрогнула в последний раз, по телу прошла мучительная волна агонии – самый милосердный яд не дает безболезненной смерти и это мгновение агонии, и эта беспомощность стали самыми темными минутами в жизни Моро.
А затем Катерина навсегда затихла. Так кончилась эпоха трона. Так умер трон.
Моро плакал, гладя ее по волосам, целуя в теплый еще лоб, а на улице, за окнами замка бушевала подступающая толпа.
(25)
Леа вел Эду уверенно, что было еще более впечатляющим, учитывая, что все улицы сошли с ума. Они наполнились жизнью, стали кипящим людским морем и нельзя было различить в этом море ни лиц, ни фигур – что-то абстрактное, многорукое, многоликое, многоокое и безумно страшное разлилось по городу.
Эда пыталась смотреть по сторонам, но не узнавала улиц и не могла запомнить тех узловатых проулков, по которым уверенно вел ее Леа. Казалось, он легко знает этот ставший незнакомым бывшей дознавательнице
