к ней. Нечто более страшное видится ему во взорах толпы, через которую они пробиваются.
Ронан возродил в себе всех древних ораторов сразу. Его красноречие в эту ночь превзошло любое прежнее красноречие. Он в полном триумфе и обожании. Городская площадь, превратившаяся в море рук, глаз и ртов, готова следовать за ним. И сам он готов идти хоть за край чертогов Луала, ведь отныне – сам Ронан бессмертен.
Что бы ни случилось дальше.
Мэтт оглядывается по сторонам. Сам не зная, кого ищет. Ему страшно. Он не хочет умереть в эту ночь и думает – не отсидеться ли где-нибудь? Но тщеславие, особенно больно ужаленное успехом Ронана, реакцией Эды на это имя, торжеством Леа и риском Альбера – ведут его в центры проулков. Разум убеждает его отступить, но кровь пульсирует в нем со всей горячностью молодости.
Однако неожиданно он раздумывает у городской площади, подумав внезапно о том, о чем не подумали другие. Круто повернувшись, Мэтт разворачивается и идет в сторону Пепельных рядов, где царит отчуждение, где даже восставшие, лидеры восстания, собираясь и пользуясь услугами Пепельных рядов, что позволяли мгновенно достать все, что угодно и кого угодно – не скрывали своего презрения к этому месту и к их обитателям.
Так же, как никто не скрывал, несмотря на все заслуги, свое презрение к Мэтту.
И он собирался воспользоваться этим.
Фалько и Паэн, совсем забытые Луалом, метались по улицам, не зная, куда податься, к кому идти и кого слушать. Кто-то призывал убить Катерину, кто-то убить какого-то Ронана… суматоха совсем уже приобрела размер им незнакомый, когда Паэн – более глазастый, вдруг пихнул Фалько под ребра, указывая на кого-то кивком.
Фалько проследовал взгляду Паэна и увидел знакомого ему человека.
-Сковер, подлюга! – низко зарычал Фалько, решивший, наконец, кто главный враг всех добродетелей и виновник всей неразберихи.
Сковер, не то услышал, не то просто почувствовал на себе их взгляд, обернулся и…быстро зашагал прочь, сквозь толпу, узнав бывших своих соратников.
-За ним! – но слова были лишними. Паэн и Фалько, действуя в едином порыве, рванулись через толпу, путаясь в чужих мантиях, плащах, в чьих-то руках, спотыкаясь и налетая…
А в это время принцесса Катерина и ее советник и ближайший друг – Моро собрали последнее в своей жизни совещание.
(23)
Вся земля раскололась на несколько маленьких миров, и каждый бесновался по-своему. Но все эти миры вместе складывали совершенно ужасную картину.
Зала Совета даже не была освещена в должной манере – всем было не до этого. Белая как смерть, обезумевшая от горя, и от власти, свалившейся на нее принцесса Катерина походила на смерть. Моро также был бледен, но держался мужественно и стремился поддержать подходящих советников…
Многие из которых уже посматривали в сторону восставших с благосклонностью.
-Как это произошло? – Катерина растерянно смотрела то на одного, то на другого. Сейчас она не узнавала никого из тех, кто сейчас был в зале совета. – Что им нужно? Что мне делать?
-Отправить парламентеров, - рубанул Моро, усаживая с силой принцессу Катерину в кресло. – Пусть нам придется уступить, но народ…
-Они хотят уничтожить трон, считая, что могут управлять сами, - Моро, услышав это, пришел в ярость, но взглянул в лица советников и понял, что в безумной растерянности и сам недалеко ушел от своей принцессы, поскольку не смог узнать голоса.
-Нужно выставить армию!
-Армия не будет выступать против своего же народа!
-Это приказ. Приказ именами Луала и Девяти рыцарей Его!
-А это люди, живы люди, слышите вы, наконец?
-Может быть, не так уж они и неправы…
Все смотрели на Катерину, ожидая ее рокового решения. В любом случае – рокового. А она вдруг показалась сама себе маленькой и слабой, невидимая тяжесть сжала ее голову железным обручем, и что-то тяжелое легло на ее плечи. Она поняла, как виновата перед всеми этими людьми и теми, кто на улице.
Текли кровавые секунды, а Катерина хранила молчание и страшная истина открывалась ей. В любом случае – ее ждет порицание, отвращение. Текли секунды, отнимая последние возможности и подводя принцессу к несчастному итогу, а она стояла и вспоминала почему-то отца, когда-то молодого, счастливого и веселого, сестру – нежную и набожную…
Они ждут ее. Ведь так?
У Катерины всегда была особенная воля. Она поднялась со своего кресла и даже время словно бы замерло, пугаясь ее решимости. Моро, предчувствуя сердцем самое страшное, закаменел.
А Катерина заговорила. Ее слова – тихие, полные древней силы, что жила в крови, прозвучали раскатом и разорвали нетленное полотно, обрушили в одно мгновение все то, что она всю жизнь должна была удерживать:
-Я надеялась вернуть свои земли, спасти их от захватчика и заговорщика – герцога Лагота. Я потеряла отца. Я потеряла сестру. Я отвернулась от своего бога и предала его опять. Я разрушила Божественную клятву. Народ, бунтующий на улицах против меня и против трона – мой народ. Я не стану лить их кровь. Армии не будет. Я рекомендую вам спасаться или примкнуть к улицам.
Страшный гвалт утопил речь принцессы. Советники, полные ярости и страха, не верящие, что она могла вот так легко предать их и все, что строил ее отец, а до него и его отец…все предки, все потомки служили бы трону, а Катерина разрубила эпоху.
-Это измена! У вас нет такого права!
-Пока еще есть, - Катерина тяжело взглянула в лицо своих врагов, которые еще мгновение назад были почти союзниками…
Кто-то сделал отмашку армии. Отмашка неохотная, безумная, но несколько полков вроде бы даже двинулись на город, но встретили второй кусочек мира.
Альбер – бесстрашный и жестокий в своем бесстрашии вышел из толпы, поддерживаемый ею и воплотивший в себе сейчас всех Девятерых рыцарей Луала, грузный, внушительный встречал равнодушно неловкую армию.
Которая и без того не хотела обрушиваться на своих.
-Вы можете убить меня, - вещал Альбер, бешено вращая глазами и голос его звучал грохотом в этом безумном часе, - вы можете убить каждого из нас! Но разве вы не видите нашей правоты? Разве вы не видите, что трон не может заботиться о своих подданных? Зачем же нужно то, что отжило? Зачем нужно то, для чего больше нет смысла? Мы хотим равного участия в управлении. мы хотим других выборов, мы не хотим привилегии крови, ибо кровь гниет!
И народ подхватывал. Зараженный кровавым безумством, не разбирался почти в том, на что и куда его призывали, подталкивали. Важно было сейчас бороться, кромсать, обвинить кого-то в голоде, в болезнях – во всех грехах. И уже потом…уничтожить. И тогда наступит неизменно светлый день, ведь так? Ведь все именно так?
Народ – наивный и буйный, был большим ребенком под управлением нескольких фигур, сосредоточенных в разных точках города.
Ронан был на вершине блаженства. Народ внимал ему, его словам, жадно ловил каждый его жест. Ронан воплощал все красноречие мира и сам заражался им. Смерть была ему не страшна, он верил в то, что каждая из этих речей делает его навеки бессмертным.
А он говорил и говорил, вдавливая слова в буйство народа и ликовал. Странный восторг разливался по его телу, ни см чем несравнимое блаженство и ему хотелось, чтобы это чувство не отступало никогда.
-Мы, - вещал он, - должны сами определять свои обязанности, кары и законы. Только мы имеем право на это и ни одна кровь, фамилия, род или происхождение не имеет права возвышаться над другими. Мы сами знаем как нами править. Мы сами знаем, чего хотим. И мы должны отвоевать это право у тех, кто забрал его у нас, у тех, кто заставил нас поверить в то, что мы должны склоняться перед чьей-то кровью или чьим-то домом…
Толпа взревела, поддерживая особенно последнюю фразу Ронана. Воодушевившись, он продолжил:
-Они решили, что они лучше нас, но сами забыли понятия чести и достоинства, погрязли в грехах и пороках. Их музыканты заглушают плач наших детей. Их смех заглушает плач вдов, что не дождутся своих мужей с очередной, развязанной забавы и наживы ради войны! Их дома имеют слишком толстые стены, чтобы услышать те проклятия, что должны пасть на их головы!
-Да-а! – единый страшный порыв толпы и Ронан удовлетворенно замолкает, окидывая взором всю ту силу, что обитает в городе…
В лучшей части города. В той, где обитает торговый люд, ремесленники и трактирщики. В той части, где есть понятия «добродетели».
А в это же время есть еще один мир – мир презираемый, низкий, пристанище отребья. Но он тоже хочет жить, этот мир, тоже хочет восставать и являть свой гнев. Кто поведет его? Тот, кто сам столкнулся сч холодным презрением. Тот, кто был использован – сам может использовать. Мэтт долго был в тени, его шпыняли и швыряли со всех сторон, и теперь он собирается заставить считаться с собою…
Движимый всем сдерживаемым бешенством, Мэтт поднимается на небольшой ящик, попавшийся на его пути и обозревает Пепельные ряды – теперь это его резиденция. Странно, что впервые за все время Мэтт не видит ее отвратительной, напротив, она кажется ему самой искренней в грязи и брани, в запахе тухлятины – вот что он сделает своей опорой.
-Они плевали на нас. Все – не только двор, но и наши же горожане. Они не верили в нас. Они смешивали нас с грязью.
Здесь нельзя говорить долго. Чем короче фразы – тем яснее они отзовутся и Мэтт интуитивно угадывает это.
И этот мир завершает буйство города.
Армия присоединяется к лучшей части города, Ронан вдохновляет идейно массы, Мэтт занят отребьем…
А принцесса Катерина сидит перед образом Луала и молится – неистово и страстно, насколько позволяет ей ее особенная воля. Здесь и найдет ее Моро.
А по замку паника. Кто-то выбегает, кто-то отдает дурным голосом приказы, но все окончательно рушится и никто не знает, как к этому следует отнестись? Бунт? Восстание? Справедливость?
А Лея, забытый в эту минуту, увлекает Эду за собой. Она покоряется и идет за ним, как привязанная, еще не зная, что сейчас услышит.
Сковер – на другом конце кипящего и пульсирующего в нескольких особенно сильных точках города пытается спастись от попавших на его след Фалько и Паэна.
Так решается ночь! Так решается все! Лик судьбы висит над городом и готов обрушить всю свою мощь и грозу на головы – одинаково грешные и одинаково праведные.
(24)
Моро отыскал принцессу Катерину в объятиях каменных стен зала Луала и Девяти Рыцарей Его, впрочем, сейчас в ней нельзя было узнать принцессу – так, нечто сломленное, жалкое и отчаявшееся.
-Я уверен…- начал, было, заготовленную речь Моро, но Катерина даже не шелохнулась на звук его голоса, и это совсем подкосило благородного советника, он понял, что все его слова сейчас будут пустыми, что все уже решено. Такой уж был характер у Катерины!
-Всё, что я хотела, это принести благо моей земле, - голос Катерины звучал ровно и безжизненно, она стояла на коленях у алтаря Луала и сама походила на каменное изваяние и этот голос…пугающе-мертвый голос! – Всё, что я хотела, сохранить трон моего отца и порядок на моей земле, но я только все испортила.
-Нет! – Моро, отчаянный в своей любви и благородстве, рухнул рядом с нею на колени, с трудом удержался от желания схватить ее за плечи, развернуть к себе лицом. – Нет, ваше высочество! Вы изгнали узурпатора и заговорщика, вы…
-Я, - со смешком безжизненной горечи
