непроизвольно вырвалось у неё, хотя она всё ещё сопротивлялась доверительности полковника.
Лицо её с маленьким округлым подбородком при этом помолодело и сделалось совершенно девичьим. Глаза с материнскими веками опростились, и она нервно щёлкала ридикюлем.
– Ну разве чуть-чуть, – добродушно отозвался полковник Герман Курбатов, смягчив взгляд и давая понять, что это уже детали, которые не имеют никакого значения.
– Кто вы? – спросила она в лоб.
– Я тот, кто появляется один раз в жизни и делает предложения, от которых обычно не отказываются. Я вижу, вы мне не верите. Смотрите!
В руке у него появился шарик для пинг-понга. Он сам собой упал на землю, покатился наискосок по песчаной дорожки, запутался в траве, словно в паутине, а потом, как верная собака, совершил тот же путь назад, прыгнул в руку Германа Курбатова и пропал, то есть просто растаял на ладони.
Елена Сергеевна, которая была знакома с работами Успенского, Гуджиева и Блаватской, ничуть не удивилась, словно была готова к таким невинным чудесам. Однако одно дело читать, а другое лицезреть собственными глазами.
Полковник Герман Курбатов хитро улыбнулся, давая понять, что вера в чудеса должна подкрепляться гораздо чаще, а главное, должна быть вписана в картину мира, с одного раза, увы, ничего не получится.
– Мне надо подумать! – почти согласилась Елена Сергеевна, блеснув от испуга карими, лучистыми глазами.
– Другого я от вас и не ожидал, – похвалил её полковник Герман Курбатов.
А вечером, во время ужина, в очередной раз увидев, как у мужа, генерала Рабоче-крестьянской Красной Армии, Рюрика Максимовича Сабаневского, плотоядно шевелятся уши, её едва не стошнило прямо за столом. Мужа она давно не любила и мучилась своими обязательствами примерной супруги.
Он же в свою очередь посмотрел на неё так, напомнив ещё раз, что она всего-навсего обычная содержанка, которую он привёз из Тмутаракани. Это его снисходительное проявление житейской мудрости, которая промелькнула у него в глазах, была ей хорошо знакома: «Куда ты денешься без этой шикарной квартиры, прислуги и трехразового питания?» – читалось в них.
Она схватила шубку, ридикюль, сунула ноги в какие-то заношенные сапожки и выскочила в зимнюю слякоть. «Я согласна! Ну где же вы?!» – крикнула она в отчаянии холодному февральскому небу.
Вдруг от чёрных, мрачных вязов, в сквере, со стороны Поварской улицы отделилась фигура, и Елена Сергеевна к своему ужасу узнала полковника Германа Курбатова. На этот раз он было в шинели и папахе.
– Булгаков просил сделать его большим писателем, – деловито сообщил он голосом наставника, мгновенно сняв все её тревоги. – Мы это сделали. Но… дальше этого он не пошёл. Он немного запутался и не может написать роман века, который нам край нужен...
Елена Сергеевна увидела, как он болезненно поморщился. Видно было, что это его личная трагедия: неудачный выбор фигуранта со всеми вытекающими последствиями, которые он не может или не хочет объяснить.
Елена Сергеевна хотела спросить: кому «нам» и зачем? Но не спросила, сил не было, а главное, она сама всё уже понимала, будто ей моментально открылись все истины мира, и спрашивать было глупее глупого.
– Скажите, а можно ли как-нибудь избавить меня от этого? – испугалась она страшных и тёмных пророчеств полковника. – Сделайте так, чтобы он создал этот роман самостоятельно, – намекнула она на его всесилие. – Тогда я не потребуюсь вовсе! – с тревогой в голосе воскликнула она.
– Видите ли… – крайне вежливо ответил Герман Курбатов, всё ещё явно нервничая, – у Бога добавки не просят, – намекнул он на более могущественные силы, прячущиеся где-то там, в темноте, далеко за горизонтом и дальше, быть может, даже на Марсе или Юпитере?
– Ах, да!.. – споткнулась от изумления Елена Сергеевна, и Герман Курбатов аккуратно придержал её за локоть. – Я что-то такое слышала… – сверкнула она своими прекрасными глазами, ставшими особенно глубокими в сумерках уходящего дня.
– Увы, мы вынуждены искать другие пути реализации проекта, – голосом формалиста объяснил Герман Курбатов.
– И этот другой пусть – я?! – догадалась она с вызовом, потому получается, что её принуждали обстоятельствами.
– Булгакову нужна новая любовь и новое вдохновение, – согласно и абсолютно добродушно кивнул Герман Курбатов.
– А если не получится?.. – засомневалась она, как перед шагов в новый мир.
– Получится, – крайне убедительно сказал Герман Курбатов сухим голосом педанта.
– А я справлюсь?.. – Почти сдалась она со сладким ощущением нового мира.
– Справитесь, – улыбнулся её наивности Герман Курбатов. – Вы сильная и терпеливая.
– Я боюсь его… у него белый взгляд волка… – призналась Елена Сергеевна, как подросток.
Она едва не призналась, что такой же взгляд волка, и у него, у полковника Германа Курбатова. У неё даже мелькнула шальная мысль, что они, вероятнее всего, ближайшие родственники, которые не могут договориться, а меня привлекают, чтобы я помогла, ошарашено подумала она.
– Это поправимо, – молвил Герман Курбатов всё так же ровно, не выказывая ни насмешки, ни удивления.
– И всё же… – Она всецело подчинилась ему, как никому в мире.
– У вашего будущего мужа будет большая посмертная слава. – сказал Герман Курбатов грустно, выделяя каждое слово. – Часть её падёт на вас. Готовы ли вы участвовать в этой роли?
Елена Сергеевна побледнела, как может побледнеть человек, которому открыли дату смерти.
– Я не ожидала такого… – прошептала она и поняла, куда ненароком ступила.
– Увы… – Как показалось ей, горестно кивнул Герман Курбатов. – Увы… роман, который он не может написать, заканчивать придётся именно вам!
– Мне?.. – отшатнулась она с удивлением.
И вдруг поняла, что полковник Герман Курбатов не мог себе позволить, чтобы им воспользовались утилитарно, то есть сесть ему на шею и свесить ножки. Отныне на помощь отсюда она не могла рассчитывать ни при каких обстоятельствах, а всегда и везде должна быть самостоятельна.
– Да! – кивнул Герман Курбатов. – На всё про всё вам выделяется четверть века! Думаю, что это достаточный срок. Естественно, Булгаков об этом не должен знать ни в коем случае! Эта тайна, которую я доверил вам, должна укрепить вашу волю.
– Как тот шарик в зоопарке? – покачала она удручённо головой и почему-то подумала о Блаватской, о чудесах, в которые никто не верит, и по сути, она тоже не верила до конца, полагая, что это ловкие цирковые фокусы для привлечения публики.
– Да-да… – быстро согласился Герман Курбатов, как о незначительных деталях, отрезая ей тем самым пути к отступлению, – как шарик в зоопарке... Послушайте… – он почти схватил её за руку, но передумал. – Я не хочу подвергать вас шоковой терапии. Я могу вас удивить куда более впечатлительными фокусами, но я знаю, что вы и так прониклись… в общем, в это трудно поверить, человек даже после самой жёсткой демонстрации постепенно забывается и возвращается в своё прежнее состояние неверия, но… – он замолчал, с надеждой глядя ей в глаза, осознала она или нет? – Но вы другая, вы будете верить до конца дней своих!
– Я знаю… – сказала в тон ему Елена Сергеевна и тоже замолчала.
Она уже верила целые сутки. Это было странное предчувствие нового мира, которого она не знала и который ей предстояло постигнуть. И как по мановению волшебной палочки перед её внутренним взором промелькнула вся её будущая жизнь. В ней было мало радости, один долг, как у вечного солдата.
Она всегда испытывала страшную скуку, ещё до Сабаневского и до первого замужества тоже; это было её натурой: ожидание запредельного. Оказалось, что запредельное не такое уж безоблачное. Ей представлялось, что всё происходящее в её жизни – сон, а настоящее только впереди, и долгие годы жила с этим чувством. Теперь это чувство реализовалось, и ей было страшно, как перед бездной. Это как умереть при жизни, подумала она.
Одно время ей грезилось, что переезд в Москву решил проблему патологической скуки. И действительно, на благоустройство огромной квартиры, на роды сыновей, Жени и Саши и их воспитание её ещё хватило, но когда она исчерпала все развлечения, доступные домохозяйке, скука вернулась ещё в большем великолепии. Теперь же оказалось – вот оно, чудо, которое редко с кем происходит, чудо, в которое никто никогда не верит, чудо, которого никто не понимает и не может понять без такого человека, как полковник Герман Курбатов.
Елена Сергеевна с благодарностью взглянула на него. Один раз она уже поменяла свою судьбу, уйдя от капитана Юрия Неёлова к полковнику Сабаневскому. Но и Сабаневского она уже переросла, и ей казалось, что он остался где-то там, позади, в своём штабе, где сидел в большом, мрачном кабинете, отделанным морёным дубом, чинно ходил по длинным гулким коридорам в генеральском мундире, и ему чинно отдавали честь.
– Я согласная… – выдавила она из себя, хотя поняла, какую непосильную ношу взвалила на свои хрупкие плечи.
– С одним условием, – уточнил Герман Курбатов, – вся литературная слава, без исключения, принадлежит Булгакову. Вам – всё, что останется.
– Да… – нервно кивнула Гэже, на мгновение закрыв глаза, чтобы собраться всю волю я кулак. – Я понимаю…
– Поэтому в ваших дневниках всё должно соответствовать… – Он помолчал. – Обо мне и обо всех странностях вашей жизни упоминать категорически запрещено, иначе вас не поймут, не примут и дело будет испорчено… к тому же это будет небезопасно…
– Да… – кивнула Елена Сергеевна и подумала, что в метафизическом плане государство сделало ей огромный подарок, официально зачеркнув всё, что не существовало в реалии, но это же и крайне возбудило её пытливость. – Всё лишнее, всё пустое я сожгу… Я согласна… – повторила она.
Она ещё хотела уточнить: почему «не примут» и почему «небезопасно», но вдруг поняла, что время испытаний не настало и что наступит оно очень нескоро, после… после… смерти Булгакова... И будет это время совсем не такое, как настоящее.
Это было прозрение, явно одобренное Германом Курбатовым. Елена Сергеевна с чрезвычайно огромным любопытством посмотрела на него. Но лицо его было непроницаемым, как занавес в театре, и Елена Сергеевна ничего не сообразила, осталось лишь ощущения предтечи. Если бы она знала, что Булгаков называет это состояние «тихими мыслями», она ещё больше удивилась. Впрочем, Булгаков однажды поделится с ней этими идеями, и это ещё больше укрепит их союз, словно он был скреплён не здесь, не на земле, а где-то выше, в иных мирах, и виной всему было полковник Герман Курбатов, который, как снег, нежданно-негаданно, свалился ей на голову.
– С этого момента вы не будете бедствовать, – сказал он на прощание. – Там… – он кивнул на её чёрный ридикюль, которым она нервно до неприличия щёлкала в течение их встреч, – всегда будет находиться сумма, соответствующая вашим пожеланиям. Но только для вас. Никто из посторонних в сумочке никогда, ничего не найдёт без вашего соизволения.
– Зачем?.. – с обидой удивилась она. – Я и так проживу…
Впервые Герман Курбатов поморщился, давая понять, что всё эти подвиги ровным счётом никому не нужны.
– Ну… так скажем, это условие договора, – сказал он, – чтобы вы не бедствовали и не волновались о хлебе
По крайней мере из начала такое заключение сделала.