Чара

против семи человек – отец закрыл собой самодержца. Так ведь если бы просто закрыл…

    Александр I не любил много рассказывать о боях и сражениях, тем более со своим участием. Но тогда не выдержал и поведал историю эту самому Кутузову.

  - «…стою, значит и готовлюсь простится с жизнью. В это время подлетает с пакетом твой посыльный, подает мне его, а сам твердит: …сейчас я все исправлю, ваше величество, сейчас… Потом делает широкие взмахи обеими голыми руками и французы, как подкошенные падают на землю и уж не встают более…»

    Через несколько дней самодержец проводил смотр армии, и объезжая ряды войск остановился рядом с отцом.

  - Хочу представить вам кавалера, каким-то чудом спасшего меня от неминуемой погибели. За подвиг сей жалую рыцаря оного навечно графским титулом с девизом «Преданный и непобедимый». И еще, друг мой любезный, прими от меня на память и храни вечно символ доблести мужеской – эту золотую шпагу с тем же девизом. И пусть твои внуки и правнуки гордятся тобой.

  - Господа! Этот воинский подвиг говорит о непобедимости русского духа, о том, что нашему могучему народу не страшны никакие завоеватели…

                                                  ________

Глава 4. Последний бал.

    Следующая запись была сделана не меньше, чем через год…

  - «… Я очень любил родителей своих, особенно отца. Это был мужественный красивый и душой, и телом человек, блестящий, образованный кавалер. Ту историю, поставившую крест на его карьере, отец рассказал мне незадолго перед своей кончиной, а я запомнил на всю жизнь.

    В тот день, по случаю окончательного разгрома Бонапарта при Ватерлоо, генерал-губернатор края объявил бал. Что и говорить – на балу собрались все сливки местной знати. Украшением пышного вечера были три племянницы генерал-губернатора, разодетые по последней Парижской моде. Но на балу его супруга почувствовала вдруг себя плохо и генерал с женой, извинившись перед гостями покинули праздничное мероприятие. Продолжить всю церемонию было поручено генерал-прокурору, исполнявшему по совместительству и обязанности начальника сыскного ведомства. Тучный и обрюзгший, вечно злой и подозрительный муж сей являл собой всю мерзость и отсталость канувшей в прошлое эпохи Павла I.

    Гости проходили, кланялись генерал-прокурору, представляли свои титулы, награды, перечисляли поместья.

    Так дошла очередь и до родителев моих. Отец скромно представился без перечислений своих наград и поместий. Но генерал-прокурора просто поразила красота матери моей. В сорок пять лет высокая, стройная, с игривой искрой в ярко-синих глазах – она просто сразила наповал прокурора. Тут, как на зло, генерал-прокурор углядел еще и золотую шпагу отца моего, отделанную драгоценными камнями. 

    Зависть, злоба и тупая вседозволенность сыграли скверную шутку с генерал-прокурором. Он повернулся к своему помощнику, капитан-исправнику … криво усмехнулся и произнес:

  - Такие царские подарки дарят лишь за красивые глазки фавориток…

    Отец тут же обернулся, как ужаленный, и хмуро взглянул на генерал-прокурора.

  - Смотрите на меня сколько хотите, милейший. Я от слов своих никогда не отказывался…

    Мать моя покраснела. В ее глазах мелькнула огненная сталь.

  - Уходим отсюда! - и она потянул мужа за рукав. Отец продолжал молча смотреть в глаза прокурору. И тут с генералом стали происходить ужасные вещи. Сначала оторвались верхние пуговицы его красивого камзола. Потом камзол начал на глазах разваливаться. Одежда падала с прокурора на глазах у всего местного бомонда. В зале стояла зловещая тишина. Прокурор судорожно пытался ухватиться за сползшие белые кальсоны. Еще через пять минут на прокуроре из одежды не оказалось даже тряпочки. Дамы зашептались, пряча лица в своих веерах. А прокурор тщетно пытался прикрыть то, что должно было быть где-то под толстым пузом, хотя прикрывать там было нечего…

    Вдобавок ситуацию усугубили, завистливые и не красивые племянницы генерал-губернатора, что зашептались, глядя на мою матушку:

  - Да она уж слишком красива. Наверняка из обедневших фрейлин…

    Мать яростно обернулась к обидчицам, просто подняла правую руку с вытянутым указательным пальцем… И тут же у старшей племянницы отошли воды, и та разродилась недоношенным ребенком.

    На следующий день бледный как смерть генерал-прокурор предстал перед губернатором.

    Никогда еще никто не видел генерал-губернатора в такой ярости. Он схватил в охапку своего помощника, намотав воротник кителя на руку…

  - Как ты посмел, вошь смердячая, так подставить меня! Завтра же … без регалий и привилегий вон отсюда …на Камчатку без права переписки. Вон, вон, вон…

    С бывшего генерал-прокурора текли ручьи пота. Его трясло.  Генерал-губернатор упал на колени перед портретом самодержца.

  - Господи, ведь дошло до сиятельной особы…Господи, только бы пронесло… Какой позор и срам…                                         

    В тот же день родителей выслали на Алтай. Потом родился и я…

                                                ___________                 

Глава пятая. Чара

    Заканчивались мои поиски опять ничем. Правда были еще несколько писем, касательно моего деда, которого он подобрал еще в Гражданскую. Артамон писал о нем, как о человеке весьма одаренным. Писал, как учил деда моего знахарскому искусству. И как в день его шестнадцатилетия открыл мальчишке таинство превращения в оборотня. Это последнее письмо перед его гибелью Артамон писал как-то урывками:

  - «…Вижу, вырос парень и вроде все при нем… Но что-то гложет меня…Наверное – это его будущий внук… Последний в роду- колдун страшной силы… А будущее внука его как-то неопределенно… Скорее всего забросит он свой бесценный дар… Я открыл тогда мальчишке таинство возвращения из клана оборотней… Для кого я берег обряды эти?  А тетрадь свою с записями по колдовству сожгу и развею пепел… Не нужно все это стало людям… И внуку его принесут эти знания много горя и унижений… Хватит колдовства…»

    И это была последняя найденная мною страничка записей великого Артамона. И я понял, что не судьба мне вернуться в род человеческий.

    Я даже немного успокоился. Тем более, что оставалось мне призрачных надежд чуть более полугода.

    А между тем мои превращения продолжались, и раз в две недели чудовищная сила выбрасывала меня из дома Артамона в лес, в его красоты, запахи, яркие цвета. Только там я испытывал всю мощь каждой частички моего молодого тела. Скоро мне стало казаться, что эта, другая жизнь и есть то самое, моё, настоящее…               

    В один из таких дней, когда сердце мое составляло одно целое вместе с лесом, когда у меня было прекрасное настроение, я увидел её…

    Под старой сосной лежала умирающая белая волчица. Вся белая, ни одной темной точечки. Это была очень красивая крупная самка. Длина ее тела составляла вместе с хвостом более 2-х метров.

    Я подошел к ней. Она едва дышала. В холодных глазах ее чувствовалась близость смерти. При осмотре тела я нашел ЧЕТЫРЕ входные пулевые раны. Две пули были у нее в спине и две в груди…

    В это время мое превращение закончилось. Я наклонился над волчицей и погладил ее. Тело умирающей слегка затрепетало.

  - И-эх! Сделаю, что смогу… И я понес на руках ее к себе домой. Совсем ослабевшая от потери крови, она все еще дышала, когда я положил ее на коврик пола.

  - Значит буду лечить, - окончательно и бесповоротно принял я тогда это решение. И начал ее выхаживать. Промыл все раны. С огромной осторожностью извлек из нее все 4 пули. Потом сварил в кастрюле курицу и весь день с ложечки отпаивал ее куриным бульоном. Это было все, на что способна была моя медицина.

    К вечеру у нее выровнялось дыхание. - Будет жить, - вздохнул я с облегчением.

    Летели дни, и моя пациентка постепенно возвращалась к жизни. Незаметно она поднялась и несколько дней тихо трусила вокруг моей избы.

    Прошел месяц, она окрепла и стала звать с собой в лес. Я придумал ей имя и назвал ее Чарой, потому как эта волчица всем своим видом просто очаровывала…

    Это были мои самые лучшие дни. Ночью мы летели с ней по лесным чащобам, как одно целое. Под утро я оставлял ее в лесу одну. А днем она опять приходила ко мне, и мы долго гуляли вдоль реки, все ближе подходя к людям. Народ уже знал тогда, что в доме Артамона поселился молодой родственник колдуна, и что он водит с собой повсюду красивую белую волчицу. 

                                          ____________

Глава 6. Балаган.

    А между тем обстановка в Завьялихе стала как-то меняться и не в лучшую сторону. Какой-то новый русский из крутых и предприимчивых, решил построить на краю села собачий питомник, чтобы разводить дорогие и востребованные на рынке породы собак-убийц. Это были прежде всего американские бандоги и бульдоги, ротвейлеры, канарские доги, классические бультерьеры и бульмастифы.

    Буквально в течении 2-х недель питомник вырос, как на дрожжах. На площади более одного гектара разместились вольеры с клетками, где помещались эти зверюги, которых и собаками-то назвать трудно. Раз в неделю хозяин устраивал собачьи бои. Работал тотализатор. Народу собиралась просто уйма. Весь подъезд к питомнику был заставлен чуть не сотнями дорогих иномарок. Частенько на бои приезжали даже иностранцы. Дело оказалось слишком даже прибыльным.

    В конце августа в один из таких воскресных дней мы с Чарой решили прогуляться до питомника. Она тогда беспрекословно дала одеть на себя большой черный намордник.

    Иномарок возле питомника в тот день было видимо-невидимо. Мест не хватало и многие машины останавливались чуть не на самой опушке леса в трехстах метрах от питомника.

    В это время старожилы заметили, как вдалеке с гор спускались артельщики. Старый дед, начальник заготовительной конторы сразу же засуетился.

  - Что, Дормидонт? Работа нагрянула. Пропадет теперь весь день. И бой собачий не увидишь…

    Люди посерьезнее загомонили:

  - Это Жора Маклак ведет артель свою, сдать товар, набрать харчей и снова на 3 месяца в горы.

    Это был самый уважаемый артельщик во всем районе. Его охотники зверя били только в глаза. Их шкуры ценились на вес золота.

    Маклак воспитывался в Усть-Коксинском детдоме. Родителей своих не знал или не помнил. Это был крупный, здоровый, как лось, таежник. Еще десять лет назад он набрал свою артель из шести человек и с тех пор слава о нем неслась и обгоняла его по обеим берегам Катуни.

    Жора с артельщиками занесли в заготконтору семь огромных рюкзаков с пушниной.

  - Что у вас за балаган тут вырос, Дормидонт?

  - Да вот, пока тебя не было, Маклакушка, подсуетились Усть-Коксинские толстосумы. Псов разводят гады. На их, ентих собак и смотреть-то страшно!

      Маклак распаковывал рюкзаки:

    - Беда у нас, Дормидонт, - хмуро произнес артельщик.

    - Ась? – старый приемщик приложил ладонь к уху.

    - Беда, говорю… Кто-то застрелил нашу лесную белую царицу. Узнаю кто – разорву пополам гада!

    - Не спеши, Жора, - прохрипел дед, сгибаясь под тяжестью очередного рюкзака.

    - А ну не тяни, давай рассказывай, что знаешь о Белой Волчице?

    - Тут эта, таво… Родственник