В каждом воинском коллективе, наверное, есть человек со «сдвигом по фазе», но которого все считают своей маленькой достопримечательностью. Эдакий безвредный Иванушка-дурачок местного масштаба, потешающий людей. Не зря в народе говорят - свой дурак дороже чужого умника!
В береговой морской части, уютно расположившейся между двумя грядами удивительных дальневосточных сопок, в красивой долине с экзотическим названием Шимиуза, что означало «Долина змей» таким чудодеем был матрос Пупкин. Паша прошел славный путь от овуляции юркого агрессивного сперматозоида до головной боли командира.
Обычный предобеденный перекур во время служивого летнего дня для личного состава «Дальней зоны» не предвещал ничего необыкновенного. Впереди была работа по подготовке зенитных корабельных ракет.
Перекур вне технической территории был маленькой отдушиной для матросов. Чтобы как-то его разукрасить дружбан Пупкина спорщик и приколист Серега, идя с товарищами из своей бетонной арки в курилку предложил Паше на спор за десять советских рублей образца 1961 года съесть… живую лягушку.
- За десять рублей? За «красненькую»? - переспросил наш чудак. - Да я за рубль кому-нибудь башку оторву! Нет проблем. Пошли! - не задумываясь, как из пушки «стреляет» словами Пупкин.
Почесав свой квадратный подбородок, он идет со свинцовой мордой лица, журавлиной походкой к «Месту для курения». Распространяя вокруг себя жажду удовольствий вплоть до выговора от командира, он в курилке собирает кодлу таких же отъявленных безбашенных обормотов. Сразу среди служивого люда находится «активист», который под спор начинает устанавливать ставки, как в казино.
Картину поедания живой лягушки надо было видеть. Это была «лебединая песня» матроса Пупкина, только в суровой дальневосточной прозе.
Парень, поймав в канаве рядом с курилкой худосочного приморского лягушонка, сполоснув его в пожарной бочке, приступил под пристальными взорами своих товарищей к экзекуции, которую все приняли за священнодействие.
Лягушонок, хотя был мал размером, немножко горбатым и щербатым, но видно не из глупого десятка. Он сразу понял, что его сейчас будут спокойно, тихо-тихо ням-ням-ням. Глядя на все это своими выпуклыми глазками с чайное блюдце, плюясь в окружающих своей сладкой слюной, он истошно начал пищать на своем лягушачьем языке с рязанским прононсом:
- Мама! Роди меня обратно!
Пупкин, своим корявым пальцем, с обглоданным грязным ногтем старается затолкать эту божью тварь в свой рот, похожий на корабельную хлеборезку. Оболтусы, окружившие нашего героя, начинают свою «ярмарку советов».
- Паша! Оторви ему сначала лапки, иначе он тебе все нёбо поцарапает своими когтями.
- Ты начни с головы!
- Главное его не жуй!
- Не обсасывай!
- Закрой глаза, и молча, глотай, тогда он не вырвется, не соскользнет!
Лягушонок, извиваясь, как солитер, в предынфарктном состоянии, упершись своими элегантными амфибийными лапками-ластами в губы нашего героя, сопротивлялся и дергался из стороны в сторону, как мог.
В один из моментов неравной борьбы лягушонок даже зло куснул своими нижними клыками Пашу за верхнюю губу. Но лягушонок слаб по сравнению с челюстями матроса, поэтому близится страшная жизненная роковая развязка. Толпа стонет, как у дантиста.
По удавьи шевелится квадратный кадык матроса и наш жабенок, это святая непорочная божья тварь уходит в бездонное чрево естества Паши. Звучит благородная аристократическая отрыжка, и… слышатся звуки падающих тел. У служивого народа начинается нервный срыв, люди падают на газон.
Зачинщик Серега проваливается в канализационный люк. Одни рыдают и катаются от смеха с коликами в животе, других - выворачивает наизнанку борщом. Третьи идут в кусты писать кипящим кефиром.
Все матросы хороши, но некоторые - только один раз!
|