11 Раздача слонов. Сожалею

институт, перебирал в памяти знакомых, кому бы пристроить оставшегося налима. И первой, кого повстречал на институтском дворе, оказалась Зина - третья моя приятельница-однокашница.
            Как всегда элегантно одетая, в строгом деловом костюме и поверх него в прозрачном плаще дополнительно к зонтику, сильно близорукая, но упорно не носившая очки, она чуть не снесла меня, когда я пошёл ей навстречу.  Увидев поплывшие под дождём лечебно-косметические художества вокруг шишки у меня на лбу, испуганно спросила:
      - Ой, что это у тебя? – Пристроившись к ней под зонтик, я чмокнул её в румяную щёчку:
      - Представляешь, чуть мозг мне не отшиб своим хвостом, когда я его из реки вываживал. – Протянул ей извлечённый из рюкзака свёрток. – Это тебе.
            Зина испуганно отпрянула, но я её успокоил:
      - Он уже не опасен. А котлеты и уха из него, ну, просто объедение получаются.
            Услышав про объедение, она непроизвольно ощупала свободной рукой талию, о которой всегда трепетно заботилась, и с сомнением в голосе попыталась избежать соблазна:
      - Он такой большой, а у меня сумочка маленькая. Как же я его до дома донесу?
      - Мне кажется, его надо разделить на некоторое количество частей, - высказал я своё предположение. Зина задумчиво нахмурила брови под рыжими кудрями, сосредоточила взгляд зелёных очей и принялась старательно обдумывать эту сложную жизненную проблему.
            Зинуля родилась в семье дипломатов, служивших в консульстве итальянского города Милана, прожила там до завершения учёбы в начальной школе при консульстве, что определило её, как личность, на всю последующую жизнь. Точнее, определило её оторванность от обычной реальной жизни и почти постоянное пребывание в мире изящных искусств – литературы, музыки, театра, живописи и моды.
            При таких-то сугубо гуманитарных склонностях её поступление в технический ВУЗ выглядело просто фантастическим недоразумением. С привитыми ей с рождения вкусом и привычкой следить за собой и одеваться по последней моде она конечно же выделялась из общей массы студенток, и даже синяя студенческая тужурка с погонами сидела на ней совсем не как казённое одеяние.
            Пребывание её в качестве студентки факультета автоматики и вычислительной техники изобиловало анекдотическими ситуациями на тему «Зинуля решает житейские проблемы». Отвёртка в её руках выглядела не очень прилично, не говоря уже о паяльнике, который на практических занятиях превращался в натуральное горячее оружие для окружающих.
            Объяснением этой фантастики служила родная бабушка Зины, под опекой которой прошла уже в Подмосковье вторая часть её до-институтской жизни. Бабушка тоже была из дипломатических работников, но времён ещё Коминтерна, поэтому сохранила сама и воспитала в Зинуле стремление к единению с простым народом. Но если у бабушки выглядели вполне естественно и неизменная папироска с зажатым меж зубов мундштуком, и её грубоватые манеры, и солёные шуточки и даже острое словцо, то попытки Зинули копировать бабушкины повадки чрезвычайно редко соответствовали ситуации. Чего стоили одни только матюки, которые Зина изредка и совершенно произвольно, не особо заботясь об их смысле, вставляла в свою речь (чтобы придать ей пикантность, как она выражалась). Услышав её тирады, невольно вздрагивали не только дамочки, но и бывалые мужчины.
            Именно по бабушкиному наущению она осчастливила своим поступлением институт инженеров гражданской авиации и умудрилась его окончить с отличием, поскольку при всех её причудах обладала очень даже развитым любознательным умом в дополнение к недюжинной настойчивости в достижении поставленной цели. Но привычку «единяться с народом», как показало общение с ней после института, не оставила.

            И зародился у меня коварный план. Я взял Зинулю под руку и повёл в корпус института, в подвальном этаже которого находилась слесарная мастерская, и откуда еле слышно доносилась какая-то музыка.
            Полгода назад, тоже в обеденный перерыв, наведался я в мастерскую с целью изготовления рыболовной вращательной блесны собственной конструкции. Обитавший там слесарь-сантехник Александр оказался моим ровесником, заядлым рыбаком и, что весьма существенно, отслужившим срочную службу в пограничных войсках.
            Эти обстоятельства послужили веской причиной для нашего знакомства, переросшего в приятельские отношения. При более близком знакомстве выяснилось, что он недавно развёлся и сильно скучал по своей пятилетней дочке. После развода оставил квартиру бывшей супруге, сам снимал частное жильё, нередко оставаясь ночевать на работе, где вечерами мы с ним изредка пересекались.
            Именно из слесарной мастерской доносился исполняемый на баяне «Полёт шмеля» композитора Римского-Корсакова. Поначалу я подумал, что это радиотрансляция какого-то музыкального концерта. Но затем обратил внимание на всё ускоряющийся темп после каждой непродолжительной паузы и понял, что это исполнение, вполне профессиональное, является ничем иным, как тренировкой игры на скорость.
            Так и оказалось, когда я открыл дверь мастерской – Саня, одетый в рабочий комбинезон, с закрытыми глазами сидел на стуле посреди комнаты с баяном на коленях и в такт метроному, обходясь без нот, безошибочно наяривал очень даже непростую в исполнении инструментальную пьесу. Было что-то до невозможности возвышенное в беглом исполнении слесарем-сантехником классического музыкального произведения, ещё и на концертном пятирядном баяне «Юпитер» с восемью регистрами.  Зина, поражённая, смотрела на него во все глаза.
            Саня же всё играл и играл, изредко встряхивая русыми кудрями. Только доиграв заданный самому себе урок, он заметил наше появление, прекратил игру и остановил метроном.
      - Привет. Извини, что отвлекаю. Не выручишь ли даму в трудную минуту? – обратился я к нему.
      - А что надо-то? - Саня освободился от ремней, отложил баян в сторону и встал, неотрывно глядя на Зинулю.
      - Для начала - познакомиться. – Я подвёл Зину поближе к нему.
            При рукопожатии они оба замерли, изобразив картину Репина «Барышня и пролетарий» в лицах, и так остолбенело уставились друг на друга, что дальнейшее моё присутствие оказалось совершенно излишним.
            Ничего больше не объясняя и испытывая какое-то непонятное ликование, я поспешил откланяться:
      - Думаю, дальше вы и без меня разберётесь, что вам надо. Удач.
            Вручил Сане свёрток с налимом и с лёгкой душой направился в институтскую столовую, чтобы традиционно насытиться отварной сосиской с картофельным пюре и чашкой кофе с ватрушкой. После этого вполне ещё можно было сыграть несколько трёх- или полутораминутных шахматных партий на вылет, традиционно проводимых в обеденный перерыв в нескольких отделах института с достаточным количеством любителей шахмат в них.

            Сразу после обеда наведался к научному руководителю для согласования тезисов и доклада. Михалёв, прежде чем с ними ознакомиться, насмешливым взглядом изучил мой художественно оформленный лоб, после чего спросил с весёлой улыбкой:
      - А как ты догадался, что Тамара Павловна запах свежей рыбы на дух не переносит?
      - По отражению в зеркале, - мстительно ляпнул я, припомнив её нравоучения по поводу моей внешности. И прикусил язык.
            Речь-то шла о дражайшей супруге руководителя – шикарной, умной и интеллигентной женщине, замечательном преподавателе и кандидате технических наук, к тому же, но при этом большой моднице и просто сверхмерной любительнице ювелирных украшений и парфюмерии.
            Её склонность при малейшей возможности подолгу рассматривать себя в зеркале, непрестанно поправляя видимые только ей огрехи внешности, была общеизвестна. Я же, при всех её достоинствах, не мог рядом с ней долго находиться по причине доставшейся мне с рождения повышенной чувствительности органов чувств, в том числе, и обоняния – смесь ароматов, всегда окутывавшая её плотным облаком,  надолго застревала у меня в ноздрях и доводила просто до осатанения, полностью забивая все остальные запахи.
            Михалёв пропустил мою невольную шпильку мимо ушей и приступил к изучению переданных ему тезисов и самого доклада. Перечитал доклад дважды, привычно делая кое-где пометки-подчёркивания карандашом, о чём-то надолго задумался, после чего высказал своё мнение о прочитанном:
      - То, что ты придумал, это какой-то совершенно новый подход. По крайней мере, я впервые сталкиваюсь с попыткой «играть за противника» при решении научно-технической проблемы. – Будучи большим любителем и даже знатоком преферанса (по слухам, мало кто мог его обыграть во всей Риге), он невольно применил карточный термин.
            Поразмыслив ещё некоторое время, продолжил:
      - В практическом плане такой подход безусловно имеет право на жизнь. И есть у него даже неоспоримое преимущество перед многими другими - как у той прямой линии, что быстрее всего ведёт к цели. Дело только за выбором способов и средств реализации… При их наличии.
            Михалёв побарабанил пальцами по столешнице, и продолжил:
      - С научной точки зрения даже и не знаю, какой математический аппарат можно применить при таком подходе. Единственное, что приходит на ум, это математическая статистика и теория вероятностей. Так что, путь тебе лежит к профессору Усманову - Нури Калимуллович большой любитель всяких сумасбродный идей, как ты знаешь. Покажи ему свой доклад. Тебе крупно повезёт, если он им заинтересуется. – Размашисто расписался и вручил мне первые из многих последующих бумажные листы научной публикации, неизбежно сопровождающие полёт даже самой возвышенной мысли в научном мире.
          У самой двери кабинета я случайно заметил долгий задумчивый взгляд, которым он почему-то меня провожал.