Эх, жизнь комендантская! (главы 11-14)

11. Опоздание в патруль

Часы, что ли подвели, или личная халатность, но бегу я в патруль заступать и вижу, что опаздываю. Причем прилично, минут на десять. И это после стычки с комендантом по поводу губарей!? Хана мне! Из ворот комендатуры проинструктированные патрули с развода идут. На меня как на обитателя камеры смертников смотрят. Это же надо так опростоволоситься.
В голове сцены проскакивают:
- Мы ему доверили самое дорогое, воинский порядок в гарнизоне блюсти, правила ношения формы одежды соблюдать. Чтобы строя были как строя. – Это комендант, - Чтобы никакая скотина по гарнизону не шастала. А он еще меня учить вздумал как арестованных распределять…Да я тебя с потрохами…на хаптвахте…
- Мы доверили ему самое дорогое – честь коллектива! – это командир эскадрильи.
- До каких пор мы будем на него личное время тратить?! – визжит секретарь парткома.
- И как его до сих пор земля носит? Надо бы его все-таки каленым железом и поганой метлой,  - предложение командира полка.
Весь преисполненный сознания своей вины залетаю в комнату дежурного по караулам.
- Иди к Петрикову. Он тебя ждет.
Иду по коридору и слышу, как комендант орет по телефону на дежурного по нашему полку:
- Не нужны мне такие офицеры в комендатуре. Щас пистолет принесут, а я его в камору. Да, в камору, посажу. А вы записку об аресте передайте….Да, на трое суток!
Ничего себе попал! Сходил в наряд называется. Но дисциплина есть дисциплина. Открываю дверь и вхожу. Даже если навстречу пулеметной очереди. Начинаю доклад:
- Товарищ майор, лейтенант…
И совсем уже неожиданное:
- А, это ты! – это мне, и в трубку, - Нет, не надо. Ничего не надо. Уже пришел. Будет службу нести. И докладывать не надо. И за пистолетом…нет, не надо. Я же сказал не надо…записки об аресте, тоже не надо. Да, да, будет!
Бросил трубку и ко мне поворачивается.
- Что ж ты опаздываешь? Будешь резервным патрулем при комендатуре.
Ничего не понимаю. После той стычки насчет одиночек я ожидал измельчения не то, что в порошок, в пудру. А тут, в такие морозы, резерв при комендатуре – это же праздник какой-то! Это как награда. Меня ж только что расстреливать собирались, или на губу на трое суток. И такой поворот! Вот пруха! Это что за опоздание, что ли, теперь так наказывают?
Когда дежурный по караулам ушел на ужин, и я остался за него, в дежурку медленно и торжественно вплыл Петр Васильевич.
- Товарищ майор… - подскочил я.
- Сиди, сиди, - отечески прервал мой служебный порыв комендант, - Ну, как служба? Хи-хи! А?
- Все в порядке, - опять подскочил я, теряясь в догадках относительно этого смущенного «хи-хи».
- Да, нет. Я …так. Как вообще жизнь? Как служба? Не обижает кто?
У меня чуть глаза на лоб не полезли. Это чудище, гроза лейтенантов… и вдруг! Ну, прямо отец родной. Дядюшка из Парижа. Что случилось?
- Все холостякуешь? Зашел бы к нам в гости. Хи-хи. …Вечерком, как-нибудь…. А? Друг твой, вон к генеральской дочке клинья бьет. Пора бы и тебе… Вот.
До меня стало доходить. У него же две дочки на выданье. Вот  гад! Все вопросы своей жизни в комендатуре решает. Видно комендантше про мой демарш, когда я начальником караула был, рассказал. А она нас, холостяков, всех наперечет знает.

12. Парик

Все волосяные приборы: напудренные парики, просмоленные косицы, букли, баки,  бакенбарды, бороды и локоны,  украшавшие голову офицера, остались в 19 веке. Оценив соотношение количества вшей и длинных волос, мировой милитаризм пришел к выводу, что солдата прическа не украшает вообще, а офицера только «короткая и аккуратная». С тех пор прошло уже более ста лет как идеалом мастерства военного парикмахера является стриженый затылок, да что бы на ушах не висло. Иногда он сочетается с гражданской модой, как это было в тридцатых-сороковых и девяностых годах двадцатого века. Иногда нет, как это было в шестидесятых-семидесятых, когда кумирами молодежи были Битлы и прочие волосатики. Мне, обладателю пышной и великолепной шевелюры, пришлось всю молодость и службу провести в непрестанной борьбе за каждый миллиметр. И только когда я ушел на дембель, возобладала в мужской моде короткая  стрижка. Хоть шерсти на голове осталось еще на двух битлов, стригусь я теперь так, что это вызвало бы слезы умиления нашего покойного командира роты, сократившего свою бренную жизнь в борьбе с модными волосяными течениями.
Неудивительно, что мы старались перед отпуском изрядно обрасти, что бы в течении двух отпускных месяцев успеть отрастить динридовскую шевелюру и джонленоннские усы. Мне не удавалось достичь прически Дина Рида, так как волосы у меня жесткие и кудрявые. Если я и походил на какого героя, то только на Будулая из известного фильма. И хотя даже моя жена не одобряла пышности в моей прическе, к концу отпуска я был похож на что-то среднее между вождем папуасского племени и цыганским бароном.
Я оставил жену добивать остатки лета в Кишиневе, а сам, поклявшись ей постричься в последний день перед выходом на службу, отправился  в родной гарнизон.
Первый с кем я столкнулся, ступив на служебную территорию был наш дорогой комендант – Петриков Петр Васильевич:
- Синицын, - вместо «здрасте» прорычал он, так как наши отношения после моей женитьбы сильно ухудшились, - если я тебя увижу в форме с такими патлами, посажу на хаптвахту!
- Я еще в отпуске, Петр Васильевич. До завтрашнего утра.
- Ну смотри у меня! Я тебя предупредил.
А я и сам знал, что он не шутит, и последние два года обходил его десятой дорогой. Бросив вещи, я поспешил в парикмахерскую, где приобрел вполне благообразную внешность. Дома делать было нечего, форма назавтра готова и мне хотелось последний вечер отпуска, а это было воскресенье, провести в развлечениях. Наш экипаж встретился, мы немного выпили и решили сходить в Дом Офицеров.
Вещей у меня в то время было немного. Гражданская одежда, запылилась и помялась, поэтому я надел черный мундир и белую, по форме фуражку. У жены было несколько париков – мода такая была, эпоха фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Я выбрал один покудрявее, напялил на голову, сверху придавил фуражкой и пошел в Дом Офицеров.
Конечно, на самом входе, со старшим офицерским патрулем стоял Петриков и бдительно выискивал нарушения правопорядка и формы одежды. А тут, к нему на радость,  с локонами, вызвавшими бы зависть у служителей белого духовенства, иду я.
- Старший лейтенант Синицын, вы куда в таком виде направляетесь?
- На танцы, Петр Васильевич, я еще в отпуску.
- Твое счастье, что в отпуску. Я бы тебя уже на хаптвахту бы посадил. Но в Дом Офицеров я тебя в таком виде не пущу. Иди, стригись.
- Есть! – отчеканил я, круто повернулся и исчез в темноте, в направлении к парикмахерской.
Зайдя за ближайший забор, я снял парик, сунул его в карман, дождался пока Петриков зайдет во внутрь и направился туда же. Он пошел в кафе, и я за ним.
- Синицын! Ты уже здесь? Что так быстро подстригся?
- Так точно, товарищ майор. Парикмахерская была закрыта, так меня Васька, овечьими ножницами подстриг, - я, не снимая фуражки,  повернулся вокруг своей оси, давая ему возможность убедиться в выполнении его приказания.
Петр Васильевич удовлетворенно хмыкнул, хотя в его глазах стояло недоумение: как я так быстро и качественно сумел подстричься.
Парик кочевал с одной стриженой головы на другую и таким образом мы веселили девушек во время танцев. Когда танцы окончились, парик опять оказался на моей голове под белой фуражкой. Веселой компанией мы вывалились из Дома Офицеров. На ступеньках стоял комендант, а рядом с ним наш командир полка с замполитом. Командир и замполит о чем-то увлеченно беседовали. А Петр Васильевич так и впился глазами в мои развевающиеся из-под фуражки локоны.
- Синицын! – заревел он,  - ты же подстригся! Не могли у тебя волосы за 2 часа отрасти. Ты меня обманул. Засунул волосья свои под фуражку, - сделал он  предположение, - Товарищ полковник, товарищ полковник! Обратите внимание на этого офицера,  – он отвернулся от меня и повернулся к командиру, а я воспользовавшись моментом сдернул из –под фуражки парик и отдал его моим друзьям. – Ваш Синицын нарушает форму одежды, кроме того он не выполнил мое приказание и обманул меня.
Командир, который всегда был строг, но справедлив, поднял на меня тяжелый взгляд:
- В чем дело Синицын? Почему комендант на тебя жалуется?
- Не знаю, товарищ командир. Товарищ майор решил, что я не подстрижен. Да вы сам посмотрите, ну куда больше. Осталось только скальп снять. - Я снял с головы фуражку и продемонстрировал присутствующим идеальную армейскую стрижку.
Комендант сказал «А!» и застыл с открытым ртом. Все вокруг засмеялись.
- Ну, Петр Васильевич, тебе бы только молодежь хаять. Ты от своей службы совсем скоро опупеешь. Нормально парень подстрижен.
Если кто думает, что комендант после этого сошел с ума – ошибаются. Там и сходить-то не с чего было. Он просто выбросил эту историю из головы. Правда когда мы сталкивались с ним по службе, в его глазах мелькал, какой-то вопрос, но он отмахивался от него и занимался своими делами.

13. Катюшка и Никишка

Жила в нашем гарнизоне одна пара. Катя и Никита Никитины. Никита был прапорщиком и подвизался при комендатуре. Никто не знал на какой должности, но все знали, что лучшего охотника не найти и звали его Никишкой. А Катя, солидная, но плоская дама, работала кассиршей в военторге и звали ее все Катюшкой.
Никишка проводил много времени в тайге и смотрелся красавцем. Когда от заготовленной им лосятины и кабанины у начальства холодильники ломились, он что бы не сходить с ума от безделья (Никишка не пил), работал в кооперативе Парфенова, на строительстве деревянных ящиков-гаражей.  Однажды он так заработался, что не заметил как подошел комендант. Все прапорщики бросили работу и верноподданнически собрались вокруг своего сюзерена. Подсобные губари, обрадованные возможности передохнуть спрятались за недостроенным ящиком. И только Никишка продолжал упрямо тюкать топором по опорному брусу.
- Эй, ты! Охотничек! – окликнул его Петр Васильевич, - Ну-ка, вали сюда!
Не знаю какая муха укусила обычно незлобивого Никиту, но тут что-то как будто взорвало его. Он с размаху вонзил топор в обрабатываемый брус, с достоинством выпрямился и, глядя в маленькие глазки коменданта заявил:
- Я вам не «охотничек», а старший прапорщик Никитин.
Петриков прямо на дыбы взвился:
- Ишь ты епттть…мать, мать. Это ты на стоянке можешь быть старшим прапорщиком. А здесь…мать-перемать с потрохами…и аще…на хаптвахту тудыть-растудыть!
Короче, слово за слово, договорились до того, что Никишку прямо тут, на месте, Петриков на семь суток и посадил.
Уже через час Катюшка знала о низвержении ее любимого в узилище. Гришаня как на обед шел, рассказал. Катюшка тут же подхватилась и бегом в комендатуру. Петриков тоже на обед собирался. Катюшка его в дверях кабинета застала.
- Кто тебя пропустил в комендатуру? – тут же начал орать Петриков, - я его на хаптвахту посажу…
- А вот не посадишь, мурло жирное, - нагло заявила посетительница, - заталкивая коменданта плоской, но мощной грудью назад в кабинет. – Не посадишь или я сейчас в политотдел пойду и расскажу как ты тут на досках бабки заколачиваешь.
- Тише, ты, дура!- зашипел на нее Петр Васильевич, отступая назад в кабинет и