каждого, но женские крики не прекращались, собирая вокруг небольшой группки римлян все больше народу, и в воздухе остро запахло бунтом.
- Назад! – Спурий взмахнул мечом, и ближайшие к нему иудеи шарахнулись в стороны.
Но лишь на миг. Сомкнувшись, толпа продолжала надвигаться на римлян и решать надо было прямо сейчас. Подняв правую руку, Спурий крикнул во все горло, понимая, что от расправы их отделяет только страх, который еще не совсем покинул этих людей.
- Именем прокуратора – остановитесь!
Его рука была в крови, в крови были его доспехи и на лице Спурия еще не успели подсохнуть капли кумранитской крови, но это уже никого не пугало. Люди обступали отряд римлян со всех сторон, сыпля проклятиями и не скрывая своей ненависти. В руках у некоторых уже поблескивали широкие обоюдоострые ножи, которые им не терпелось вонзить в животы латинян. Раскаленный воздух готов был треснуть от переполняющей людей ненависти и только Иешуа не двигался, продолжая смотреть на тело мальчика. Он не слышал грозных выкриков, лязганья, не слышал криков и воплей, все это доносилось каким-то негромким бесформенным гулом, который мешал услышать нечто другое – звук, может стук. Он не знал, почему это так важно, и даже не думал об этом, пытаясь полностью сосредоточиться на чем-то одном, как делал это в пустыне. Перед ним разворачивался бой всех против римлян, в котором участвовали даже женщины и дети, забрасывая и римлян и своих камнями, уже появились раненые и убитые, но он ничего не замечал, поглощенный странной задачей – он старался вновь услышать этот звук. Это было важно, очень важно, хотя Иешуа не смог бы и себе объяснить, почему.
Слаженная атака привыкших к боям легионеров оттеснила бросающихся на мечи кумранитов и до него, наконец, вновь донесся отчетливый, заглушивший даже гул сражения стук - живой стук живого… сердца! Мальчик был жив, и его еще можно было спасти!
Не пытаясь понять, как он мог услышать редкое биение его сердца, Иешуа через мгновение оказался возле подростка, содрогнувшись, увидев раны вблизи. Немного врачевавший, как и все странники, которым приходилось самим бороться со своими недугами, Иешуа понимал, насколько опасны эти раны, но сейчас главным было остановить кровь. Бледность кожи говорила о большой потере, и это могло убить его раньше. Опустившись на колено, Иешуа быстро развязал свою небольшую котомку, в которой находилось несколько мешочков, в одном из них нашел нужную траву. Смочив ее в крови мальчика, Иешуа растер ее в массу и залепил раны, после чего перевязал их оторванным куском грязной рубахи и, прижав ухо к груди мальчика, замер, надеясь услышать стук маленького сердца. Оно билось. Тихо, с большими интервалами, но продолжало биться, вселяя надежду, что все не напрасно…
***
- Мир вам! Да будет приятным ваш путь, – Иешуа встал, поклоном приветствуя странников, по одежде которых, несмотря на покрывшую их пыль, можно было распознать персов.
- И тебе мира и счастья, добрый иудей! – Церемонно ответил самый старший из путников. Он неплохо говорил на арамейском, но акцент указывал, что Иешуа, скорее всего, не ошибся - странники из далекой Персии или Парфии.
Трое других путников молча поклонились и замерли, с интересом разглядывая Иешуа.
- Вы наверно голодны, но у меня лишь дикий мед и совсем немного воды, - он протянул булькнувший на самом дне бурдюк, - испейте.
Приняв бурдюк с поклоном, старший произнес:
- Благослови тебя Великий Бог, добрый иудей! У нас тоже есть вода и хлеб, которые мы с радостью разделим с тобой! Мы парфяне из Ктесифона, идем по воле нашего Бога увидеть мессию! Звезды начертали его приход в эту землю, и мы пришли, чтобы оставить нашим потомкам память о Великом Пришествии! Я Артабан, а это мои верные друзья – Гормизд, Язгеррд и Пероз!
- Мое имя Иешуа бен Иосиф, - ответил Иешуа, поклонился всем четверым и присел, жестом приглашая остальных сделать то же самое.
Несмотря на усталость на лицах, парфяне рассаживались церемонно, по очереди, из чего можно было сделать вывод, кто из них старший – разумеется, это был Артабан. Прочитав в ладони тихую короткую молитву, Артабан развязал стягивающий котомку узел, извлекая лепешки, сушеную баранину, чеснок…
***
Сражение заканчивалось. Римляне добивали последних, отчаянно сражающихся, чем попало кумранитов, но крики и вопли раненых порой заглушали даже лязганье гладиусов. Иешуа смотрел на покрытого кровавой пылью декана Спурия, одного из пятерых оставшихся на ногах римлян, уверенно расчищавшего путь перед собой, распихивая раненых ногами, а кого залитым кровью мечом. Он видел обращенный на него взгляд Иешуа, но занятый сражением с дикарями, Спурий не думал, почему этот странный иудей остался в стороне или просто не ушел, пока была такая возможность. Впрочем, это было неинтересно и сейчас, у декана хватало забот посерьезней - пятеро погибших и трое тяжелораненых, не считая легких ранений у всех, включая его самого. И убитый в бою «пророк», который сам кинулся на меч одного из легионеров - предстоял тот еще разговор с Гратом, который очень не любил, когда его приказы исполнялись иначе. Спурий лишь мельком взглянул на стоящего изваянием у тела мальчика Иешуа, и прошел дальше по дороге, ведущей в столицу Галилеи. Легкораненые легионеры несли тех, кто не мог идти сам, а к лежащим и шевелящимся на недавнем поле боя кумранитам стали подбегать уцелевшие женщины и дети, плачем и криками пытаясь вернуть мертвых к жизни.
Иешуа наклонился к мальчику, прижал палец к шее, нащупывая вену – мерные удары маленького сердца оповестили, что жизнь вернулась и самое страшное уже позади.
- Хаим! Хаим! – Полный материнской боли голос раздался над головой Иешуа.
Он обернулся, увидел женщину, тянущую к мальчику руки. Она уже не плакала – слез не было, она лишь негромко подвывала, не спуская глаз с тела своего сына. Иешуа подошел к одной из смятых легионерами хижине, подобрал кусок плетеной стены, вернулся, посмотрел на застывшую в горе женщину, и негромко произнес:
- Он жив…
Женщина продолжала смотреть на мальчика, но руки дрогнули, словно тело первым отозвалось на благую весть.
- Раны опасные, но я дам траву, которая поможет в лечении, - Иешуа смотрел на замершую в ступоре женщину, - не стой, нужно переложить его на плетень и перенести в дом.
- Жив…?! – Женщина смотрела на Иешуа, но ее взгляд уже смещался на тело сына, который… О, Предвечный - он двигался!
Выдохнув что-то нечленораздельное, в порыве она едва не схватила мальчика, но Иешуа успел остановить обезумевшую от счастья женщину.
- Его нельзя трясти?! Поняла?! – Иоанн чуть надавил на плечо, за которое схватил, когда не позволил убить на радостях воскресшее дитя.
- Да…! – Она трясла головой, а в ее глазах появились слезы!
- Как твое имя, женщина?
- Мое…, мое?! – Казалось, она не могла понять простого вопроса, но уже через мгновение до нее дошло, и она, скорее, выдохнула, чем произнесла, - Шломит!
- Хорошо. Набрось на это свой платок, Шломит, - кивнув на принесенный им кусок плетеной стены, Иешуа опустился на одно колено, осторожно подсовывая руки под безвольное тело мальчика. Очнувшись, она мгновенно накинула платок, а еще через мгновенье набросила сверху одну из своих юбок. Иешуа аккуратно переложил на мягкое ложе мальчика, пощупал пульс – сердце билось все отчетливей. Удовлетворенно кивнув, он протянул женщине мешочек с травами.
- Смочи в масле и растирай руками, пока в кашицу не превратится, а затем втирай в раны. Каждые день очищай раны, прикладывай новую и заново перевязывай. Не кричи! – Иешуа скорее почувствовал, что она собирается громко благодарить, и повторил, - Не кричи. Бери за плетень и тащи его в дом. И не забудь, как я говорил.
В этот момент мальчик открыл глаза, увидел мать, с которой говорил незнакомый мужчина и тихо, еле слышно позвал:
- Дэде…
Иешуа с Шломит одновременно посмотрел на мальчика. Женщина с мешком целебной травы в руках упала на колени перед Иешуа, - Господи, пошли тебе счастья!
Выронив мешок, она на коленях переползла к удивленному ребенку, и осторожно, стараясь не задеть раны, погладила его, негромко и тихо причитая свое, бабье…
***
…Иешуа смотрел на парфян, не решаясь задать вопрос, который мог показаться нескромным или того хуже, оскорбительным. С другой стороны, какая ему разница, в приход какого божества верят эти люди, и какие знаки оповестили им об этом? Это не имело значения, ведь главное в вере в любых божеств это сами люди, живущие по божеским законам…
- Ты о чем-то хочешь спросить, добрый иудей? – Негромко, мягко, но в то же время пытливо глядя Иешуа в глаза, проговорил Артабан.
Иешуа увидел настороженные взгляды остальных паломников, посмотрел на Артабана, кивнул:
- Почтенный, ты сказал, что звезды указали вам, куда идти.
- Да, - Артабан улыбнулся, и в уголке его бороды показалась лукавая морщинка, - наши жрецы многое знают о звездах и дальних землях. Они знают движение небесных тел, их направление на многие годы вперед. В этом тайна каждой человеческой жизни и всех разом, ибо наша жизнь неразрывно связано со всем, что есть вокруг нас.
- Вы умеете читать по звездам?
- Немного, - Артабан даже слегка наклонил голову, - но путь начертанный косматой звездой стоит у меня перед глазами каждый миг.
- И долго вам еще идти?
- Нет, мы почти на месте, - Артабан снова улыбнулся, но в этот раз его улыбка была чиста, - нам известно, что он явится в Иерушалайм, и все, кто окажется рядом, будут прощены его Великой Милостью!
- Последний пророк жил здесь больше четырехсот лет назад, и с той поры нога пророка не ступала на эти земли, - медленно, негромко, не заботясь, услышат ли его, проговорил Иешуа, - и ты, почтенный, говоришь, что Мешиах уже в пути? Может, ваши звездочеты и большие мастера, но почему же мы ничего о нем не слышали? – Он сделал короткую паузу, обведя взглядом замерших от резкого тона парфян, - Здесь нет пророков, это земля праведных нищих и развратных властителей! Здесь вы не найдете ни бога, ни его посланников, а только боль и страдание! Мне жаль, что вы зря проделали такой путь, но если послушаете меня, ваш путь домой сократится.
Артабан ответил не сразу. Окинув взглядом своих спутников, напрягшихся от тона, хоть и не понявших ни слова из того, что сказал Иешуа, Артабан крякнул, повертел шеей. Почесав в грязной бороде, он посмотрел, наконец, на спокойно сидящего иудея, вздохнул.
- Не только здесь боль и страдания. Мы прошли много дорог и везде видели то, о чем ты сказал. Видели, ужасались, но все равно шли, потому что верили в нашу цель – увидеть Пришествие, прикоснуться к нему и понести его свет назад, домой, где такая же несправедливость, как и по всей земле!
Артабан остановился, и задумчиво посмотрел на Иешуа, спокойно, но с какой-то болью в глубине глаз смотрящего на него. Короткая, почти неуловимая пауза показалась ему бесконечно долгой минутой, за время которой он вдруг понял слова, не произнесенные вслух. Артабан кивнул своим спутникам, те стали быстро собираться и уже через несколько минут были готовы, нетерпеливо поглядывая на зачем-то медлившего Артабана.
- Благослови тебя небо, добрый иудей, за открытое сердце и честный ум. Когда мы встретим Его, я замолвлю о тебе пару слов, пусть он поможет тебе на
