кровушку. Возможно это и не он, но подстраховаться надо!
Сидя в карцере, Иван задумчиво смотрел на голубое небо, кусочек которого был виден в небольшое оконце, находящееся под потолком каменого мешка. Но это не мешало Ивану видеть все небо целиком. Он каким-то странным образом видел весь бескрайний голубой простор, повисший над вершинами огромных, редко стоящих по отлогому склону.
Изредка плывущие в бездоннй голубизне облака. казалось сейчас зацепятся за вершины деревьев. серым, лохматым брюхом и из них польется живительная влага на зеленый склон.
Неосознанная сущность Ивана тянулась туда, в самую высь, где нет стен, нет дурацких правил и ограничений.
Противно завизжали никогда не смазываемые навесы железной двери карцера, и грубый голос приказал Ивану бегом отправиться в дежурную часть администрации. Ивана завели в кабинет с неказистой казенной мебелью, хотя он за свою короткую жизнь не встречал другой, более красивой мебели. Иногда в сознании смутно возникала теплая комната с большой печкой и лавками вдоль стен, и видение тут же пропадало, а в памяти, сколько он себя помнил всегда, присутствовала казенная мебель детского дома.
За обшарпанным столом восседал самый страшный, по отзывам пацанов сидельцев, начальник над воспитателями, или как его еще звали за глаза – Кум». Он лениво перекладывал бумаги в папке и не обращал внимания на Ивана, которого ввел в кабинет надзиратель карцера.
Иван понял, его держат на паузе, чтобы в душе проснулся страх.
Когда осужденный напуган, на него легче давить и принуждать к даче показаний. Каким то неосознанным путем Иван понял это и спокойно ждал, заложив руки за спину и переминаясь с ноги на ногу.
Видимо посчитав, что времени для созревания осужденного прошло достаточно, чтобы начать разбираться с этим неприметным мальцом, о котором порассказали жутких страстей, начальник внимательно посмотрел на Ивана.
На вид ничего примечательного, сложно представить, что с этим малышом с трудом справились три бугая бригадира, и при этом на парнишке уже нет ни синяка, ни царапины. Следы побоев исчезли за сутки. Обычно они надолго остаются у тех, кто подвергается воспитательным действиям садистов бригадиров.
Хотя это запрещено регламентом УК по содержанию малолеток, но более действенных методов влияния на неуправляемых детишек-уголовников, еще не придумали и поэтому, рукоприкладство процветало во всех лагерях для малолетних преступников.
Поощрялись их дикие дебильные выдумки по внутреннему распорядку, когда рецидивисты и более взрослые сидельцы третировали заключенных и создавали невыносимые условия для проживания. Отбирали лучшую еду из посылок, одежду и деньги. Воспитывая этими поступками в детях из неблагополучных семей ненависть к стране, в которой им довелось родиться.
Иван смотрел на лоснящееся, круглое лицо гражданина начальника. На его рыжий чубчик, едва прикрывавший розовую лысину, и в нем росло негодование, что этот самодовольный гражданин, властный гражданин, восседающий за столом, испытывает удовольствие от осознания того, что под его началом находится несколько сотен несчастных детей, для которых он царь и вершитель судеб. Может он чувствует себя Богом?
Но, он может приносить только боль и отбирать жизнь, а не даровать ее. Он слуга дьявола, и гражданин начальник сам понимал это.
Сейчас глядя на стоящего перед ним мальчонку, он старался представить, как этот юнец перегрыз артерии у трех сытых, крупных, физически развитых восемнадцати летних бригадиров.
Перегрызть сонные артерии и выпить из них кровь – это приписывают недоноску, в котором нет и сорока пяти килограмм веса. И что, эти оболтусы настолько бесчувственны, что не осознавали, как их лишают жизни.
- Нет! – Думал гражданин начальник, чудес не бывает, объяснение этому случаю надо искать в другом месте. Тут немало сидельцев, кому эта троица перешла дорогу и осложнила жизнь. Просто выдался удобный случай, и появилась жертва, на которую можно перевести стрелку.
Но этого мозгляка надо подержать еще пару дней в карцере, чтобы те, кто совершил убийство решили, что я клюнул на их подставу. Чуть позже Найденова отпустить, пусть учится, осваивает школьную программу, да и в мастерских рабочих рук не хватает.
- И чего стоим, чего ждем, или уже сразу начнем рассказывать, как ты Иван убил своих товарищей по несчастью?
Вот тут в твоем личном деле написано, что ты вырвал зубами кусок щеки у попутчика, который находился в одном с тобой вагоне, или это зря написали?
Кто-то неведомый как бы шепнул Ивану: изображай дурачка…
Иван потупился и ковыряя носком казенного ботинка пол кабинета, проговорил:
- Я нечаянно: так получилось. – тихо проговорил Иван и шмыгнул носом.
- А тебя бригадир тебя вчера, за что бил?
- Не бил он меня, а так поругал немного, сказал, чтобы я лучше учился. Я пишу с ошибками и не все слова знаю.
- Вот посидишь пару дней на урезанном пайке, подумаешь о пользе учебы и станешь учиться лучше! Иди уже…
Чрез пару суток худой и бледный Иван вернулся в отряд, а сарафанное радио разнесло по лагерю небылицы одна страшнее другой. На Ивана многие воспитанники смотрели со страхом и каким-то неосознанным уважением. Старшие сидельцы, которые по делу, но более по привычке, отпускавшие малышам подзатыльники, уже не рисковали ударить Ивана. Жуткий шепоток о том, что Иван может ночью прийти и перегрызть спящему обидчику глотку, да так ловко и умело, что укушенный не просыпаясь умирает. И как пример рассказывали от трех буграх найденных мертвыми в постели.
Трупы пацанов авторитетов забрали из морга больничку и отправили в область.
В лагере существовало мнение, что умерших на зоне пацанов разделывают на органы, а родителям, у которых есть родители, сообщают что труп кремирован и предлагают забрать баночку с пеплом.
Сейчас рыночные отношения, что даже смерть должна приносить хозяину лагеря, доход.
На одних табуретках, которые мы сколачиваем в мастерских особо не пожируешь, а финансирование зоны с каждым годом становится все меньше – шептали друг другу пацаны.
Ваньку сторонились и он постепенно стал чувствовать свою обособленность, хотя ни чем не отличался от окружающих его воспитанников. Он добросовестно работал в мастерских, ему хотелось познать все тонкости работы с деревом. Он прекрасно понимал, что из дерева делают не только казенные табуреты и столы для контор, но и прекрасную мебель, которую он видел в журналах, иногда попадавших в руки воспитанников, где на заднем плане, не закрытом телами голых девиц, виднелась красивая мебель.
Не отвлекаясь на общение с товарищами по заключению, Иван полностью погружался в учебу, в отличие от многих, ему нравилось учиться, мозг впитывал школьную программу как губка.
Иван вскоре понял, что упрощенных знаний, которые ему давала лагерная программа, ему мало и стал брать в библиотеке книги, которые основная масса читателей обходила стороной.
Ивану несколько раз предлагали стать активистом, на что он отвечал категорическим отказом. И от него отстали, перестали приглашать на беседы к Куму и сажать в карцер. Воспитатели от него отдалились, у них и без Ивана хватало проблем. Оборзевшие активисты беспредельничали над перво ходами – малолетками, выискивая надуманную причину. чтобы выявить слабохарактерную жертву и опустить ее, опетушить, как говорят на лагерном жаргоне.
и таких, безвольных и забитых, почти двадцать процентов. В основном, это дети из обеспеченных семей, не прошедшие воспитание улицей, но считающих, что им все позволено, а попав в лагерь они на себе испытывали все прелести не ведомой им ранее жизни.
Когда Иван наблюдал такие сцены, в его душе начинала разгораться жаркая волна злости, его тянуло вступиться в глупого. заносчивого недотепу, не понимающего, что он своим гонором все туже запутывается в силках, из которых один только выход в петушатник. Где выдадут миску с дыркой и дырявую ложку, и будет вечно презираем, он другими сидельцами.
Ивану хотелось подойти и убить любителей таких развлечений, но он сдерживал себя, считал дни, когда выйдя на свободу, сумеет разыскать истинных виновников смерти Лизы и наказать их. Нет! Иван не желал им смерти, он желал им жизни в лагере для малолеток на самом его дне, чтобы их не считали за людей, а видели в них тварь, созданную для удовлетворения похоти таких же отбросов общества, как и они сами.
Неведомо, сколько времени прошло, но однажды в дом к Евлампии пришла старая лесовуха, бабка Арина, которую все жители этой округи считали ведьмой, хотя она повода к таким разговорам не давала. Скотину у народа лечила, в пчелах понимала, деток от грыжи отчитывала, если к ней обращались за помощью.
Сама Арина с услугами не напрашивалась. Но, тут пришла лесовуха незваная, пройдя не близкий путь из тайги в поселок. Пошепталась с Евламнией во дворе и вошла в избу.
- Пойдем девонька на воздух, погуляем немного. – И почти силой стянула Лизу с печки. Помогла одеться и вывела на двор. Евлампия стояла молча, промакивая глаза кончиками белой косынки, покрывавшей ее, цвета спелой пшеницы, голову. Арина строго взглянула на нее и перекрестила двуперстием.
