Смутное, тяжёлое время ложится на королевство Маару и меняются сказки её и легенды. Забываются, уходят герои прошлого: храбрые рыцари и хрупкие нежные принцессы, великие мудрецы и врачеватели не в чести историй народа. Теперь приходит время других сказок и других легенд. Смута произошедшего переворота, когда король Прежний сменился королём Новым – родным братом Прежнего. Действовал он исключительно из благих мыслей, полагая себя правителем куда более милосердным и добродетельным…
Вот только путь к власти истёк кровью. И появились новые сказки, новые легенды. Народ, пережив в самом начале смуты и бойню, и голод, и холод с неизвестностью, перестал бояться смерти и обрёк в напевы и сказания некоторых, отличившихся людей.
На севере всегда любили сказывать. Просто сменилось время и родители стали пугать детей не прежними драконами, залёгшими на дне Красного Озера, а духами утопленников...
Переворот не может пройти гладко. Север дольше других краёв носил присягу и верность Прежнему Королю.
Это не юг, который вечно хлебосольный и мятежный, готовый сорваться в каждую идею с лёгкостью, и готовый с той же лёгкостью от неё отвернуться.
Это не восток, что испытал торговую блокаду и понял, что, в принципе, не так ему и важно, кто там сидит на троне, если кончен всякий торг.
И это не запад, что выжидал: выдержит ли столица с Новым Королём, справится ли с голодом и народным настроением, и только после, поняв, что самые страшные дни позади, принял правление Нового Короля.
Север держался долго. Он оказался против всех и быстро был смят, вынужденно подчинился и, хоть Новый Король обещал быть милосердным и подчиняться одному лишь благу закона, всё же не стерпел обиды и отправил на север карательные отряды, чтобы перебить свою досаду вкусом победы, подчинить строптивый край полностью, смять всякую его прежнюю гордость.
И ушли в те дни из сказок драконы и принцы, пропали трубадуры и храбрые рыцари. На их место пришли утопленники Красного Озера, сожженные души рощи, городские призраки повешенных шутов и уличных поэтов.
И все эти сказки передавали от дома к дому, забывая, подчас, откуда пришли эти сказки.
***
Река Коцит или река Плача – быстрая, подвижная, холодная. Она опасна для тех, кто не знаком с её глубинами и её течением, опасна для всех гостей из других земель.
Но есть у этой реки такое место, которое опасно для всех. В том месте коварно видится мелкое дно, но стоит лишь сделать шаг, польстившись на мелкоту течения, как вдруг – провал, который нельзя было угадать: дно - обманка.
Там острые камни, плетение каких-то мелких водорослей и буйное ледяное течение. Легко оступиться и на берегу – порода скользкая, размывается.
Родители запрещают своим детям ходить к этой реке, рассказывают ужасы из страха за жизни чад, но не дано им понять, что именно у этого обрыва растут самые красивые речные цветы на тонких мягких стеблях с красными цветками; которые так лестно вплести себе в венок, что именно в том месте и звёзды видны лучше, и тише, и камни полируются потоком причудливыми формами – возьмёшь такой и зависть всем!
В реке Коцит водятся духи, которые не терпят договора. Это с лесными сожженными душами можно договориться, если взять с собою толику мёда и разлить её на входе у первых же ветвей – тогда духи не тронут.
Это с городскими призраками можно договориться, если принести им в дар перо или чернил налить.
И даже с духами Прокажённых Домов можно иметь договор, если приносить ломоть хлеба и стакан молока к порогу перед каждым полнолунием сезона.
А с водой сговора нет. обитают в самом опасном месте Коцита души, замученные и несчастные, пойманные карательными отрядами ради шутки и предупреждения всему северу. Без счёта, говорят, сбросили в те дни в реку связанных пленников, не деля мужчин, женщин, стариков и детей.
Боятся родители за своих детей, не желают отпускать их к тому провалу Коцита. Да только…сами себя помнят, помнят, как не сидели дома и лазили в молодости и реку вниманием не обходили, там и цветы красивые для красавиц, и храбрость, и романтика опасности. Духов, правда, от утопленников тогда ещё не было. И их родители тогда злились, хлестали хворостиной и полотенцем, ругались, бранились, опасаясь за чад.
Смешно было чадам видеть страх родительский. Ну, пока сами своих детей не завели.
***
Хлещет хворостиной мать Маришку, бранится, увидев в волосах дочери тот самый цветок (не узнать нельзя, сама по молодости лет за таким ходила к тому месту у берега Коцита, у самого края воды стояла, кромки касалась, дразня других девчонок):
-Куда ходила, девка ты дворовая?
Маришке обидно. Не от ударов даже больно, а обидно. Вырывается, кричит:
-Сама-то хороша, сама!
-Косы обрежу! – воет мать, пытаясь достать хворостиной ставшую вдруг такую непослушную и словно бы чужую дочь.
-У самой ножницы найдутся! – Маришка отталкивает руку матери, ловко подныривает под другой и прочь со двора. Бежит прочь, волосы развеваются, ленты ветер треплет, а в ленточках цветок до боли знакомый…красненький. Все равно пойдет Маришка как стемнеет к Коциту.
***
У Катерины тихий нрав. Она сидит дома вечерами, лишь с тихой завистью смотрит на проходящих под ее окнами стайки парней и девушек. Ей и хочется с ними, и умом она понимает опасность такого замысла. Радость отца и матери, робкая, но досадующая на свою робость…
Тянутся её тихие дни, отдаляется она от весёлых стаек, не находя в себе сил прибиться к их веселью и ослушаться материнского да отцовского наказа.
***
Маришка, не помня себя, вбежала на чужой двор, забарабанила в дверцу. Катерина была дома одна и, тоскуя у окна, давно уже приметила ладную загорелую фигурку Маришки-соседки. Они были ровесницами, но нрав Маришка имела боевой, всё подмечала, надо всем хохотала, и не отступала от того, что считала своим. А если не по её было в стайке девчонок, то она грозно хмурила чёрные брови, и лицо её мгновенно казалось старше, но проходило то мгновение, и Маришка заливалась весёлым хохотом.
-Ты чего? – испугалась Катерина, появляясь на стук.
-Ничего, - Маришка покосилась на Катерину и вдруг повеселела, - я с мамой опять поругалась. Из-за речки.
-Речки…- как сладко, как необычно было слышать это.
-Да, речки, - подтвердила Маришка. – Я у тебя посижу до темноты, а?
И сама уже зашла в дом, потеснив Катерину.
Перекусив же предложенные хлебосольной хозяйственной Катериной пирожками, спросила вдруг, словно угадала, какие мысли бродят в уме её:
-А ты сама на Коцит не ходила?
-Как не ходить-то? – притворно возмутилась Катерина, но щёки выдали её румянцем. – И за водою, и бельё полоскать…
-Да я про другое, дурёха! – Маришка привычно залилась громким хохотом. – Про ту часть, где самое быстрое течение.
Катерина отмолчалась, притворившись, что усердно вытирает полотенцем несуществующее пятно.
-Туда все ходят, - болтала Маришка, - и ничего не случилось!
-Там духи…утопленники, - неуверенно напомнила Катерина.
-Боязно? – хихикнула Маришка. – духи затянут, если одному оказаться. А нашей живой толпы боятся больше, чем мы их!
-Не знаю…- Катерина расстроено взглянула на Маришку. – Запрещают же.
-А ты и рада! – прищурилась она, - эх, твоё дело. Могли бы вместе пойти, а так. Сиди дома, целее будешь.
После таких слов Маришка, как ни в чём не бывало, затянула какую-то лёгкую, девичью песенку, слова которой ложились сами по себе, не мудрствуя в оборотах и в рифмовке.
-Золота моя коса
Сердце ищет небеса.
Пусть цветёт моя краса,
И горят в любви глаза…
-Маришка? – мать Катерины тепло улыбнулась девушке, радуясь тому, что и к Катерине приходят подруги. Пусть и редко.
-Простите, я просто с мамой поругалась. Я скоро пойду, - пообещала Маришка, не уточняя, впрочем, куда она собирается пойти.
Но её и не спрашивали. Зачем? Либо всё понятно, либо всё равно правды не скажут.
***
А как темнеть начало, Маришка поднялась:
-Спасибо, Катерина. Пойду я.
-Стой, - неожиданно кровь бросилась к лицу горячим жаром, Катерина, не помня себя, схватила подругу за руки, - возьми и меня, а?
-Те-бя? – нараспев произнесла Маришка, призадумавшись. – А не боязно?
-Сама сказала, что толпой духи не тронут, -напомнила Катерина, поражаясь своей непонятной смелости.
-Запрещают же, - передразнила Маришка.
-Один раз…- умоляла Катерина.
-Ну хорошо, - Маришка решила, что это будет очень неплохое приключение. Да и как она поразит ребят, приведя вдруг с собою тихоню-Катерину. И мать перестанет с хворостиной бегать, не зря же она всегда ставила в пример Катерину! – Из дома выбраться сможешь?
-Смогу! – верит Катерина, впервые вообще задумавшись над этим.
-Тогда через час у ограды встретимся!- велит Маришка и исчезает
Катерина для верности наспех говорит, что устала, прощается с отцом и матерью и ложится одетая в постель. В напряжение выдерживает пока все разойдутся, и вылезает из постели. Двигается осторожно, но чувствуется в движениях ее неопытность и неосторожность.
Родители слышат. Мать напряженно выжидает, готовая сорваться и раскрыть дочку, но отец смеется тихо:
-А помнишь, как сама убегала от матери своей? Дай девчонке свободу.
Улыбается мать. А Катерина выскальзывает на двор и бежит, не оглядываясь…
***
Маришка чувствует себя ещё увереннее, ведя за собою неуверенную Катерину. Катерине всё в новинку, и Маришка от этого чувствует себя хозяйкой жизни.
Катерине неловко, хочется даже уйти в одну минуту, а в другую и не хочется совсем. Всё ей желанно, а вроде бы и страшно. Вода красиво блестит в полумраке ночи, словно серебром покрыта и обманно-спокойная. Северная река умеет держать себя в надменном благородстве.
Костры зажигают, чтобы согреться, но Катерина холода не чувствует вовсе. Чарует её вдруг небо, полное звёзд. Кажется, что такого неба прежде она и не видела. Серебрится и диск луны – полный, сильный диск. Наверное, он может полностью отразится и в воде…Катерина, как зачарованная переводит взгляд на воду и видит тоненькие серебряные нити по поверхности воды, но прежде, чем успевает она обратить на них внимание, нити расступаются и вода снова обманно-спокойная, холодная, сдержанная.
Знакомится Катерина со всеми, а сама на воду поглядывает, надеясь увидеть в ней ещё хоть один разочек те странные нити…
-Чудная ты! – выносит вердикт за всех Грег. Но это не оскорбление. Это почти как восхищение. Чудная – в новинку. Не такая, как Маришка, что боевой вьюнок, не Алейне, что вечно печальная. Что-то необычное открывается другим в глазах Катерины, что-то, чего прежде она сама в себе не замечала.
-Ещё какая! – а для Маришки всё вдруг не с той интонацией. Она чувствует странную ярость от того, что никто не заметил новых лент, вплетенных в её волосы. Все обступили эту дурочку, перешёптываются, оглядываются. А хуже ещё и Ронан…
Подступил к Катерине и он, и вдруг так смотрит, как не смотрел прежде никогда на саму Маришку. Что-то рассказывает Катерине, а в руках его цветочки на длинном бархатном стебле с алым венцом.
Дурнеет в голове у Маришки, мутится.
***
Ночь длится. Разжигаются ярче костры, садятся пришедшие у них, поют свои песни о героях войн и о подвигах их, о древних королях.
Ронан не отводит взгляда от Катерины. Она кажется ему необычайно красивой в свете луны и блеске звёзд, у этой холодной,
