ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
1.
Он проснулся оттого, что загребущее движение правой руки провалилось в пустоту. Открыл глаза и долго соображал, куда делась Милида. В двухъярусных княжеских хоромах царила полная тишина, не слышно было даже храпящих внизу караульных. Подвешенная к потолку люлька Альдарика тоже была пуста. Так она же в Хемоде, вспомнил Дарник и усмехнулся своей забывчивости. Он же сам вчера проводил ее до аборикского града и смотрел, как жена в сопровождении Сигиберда и пяти женщин-тервижек по перекидному мостику входят в городские ворота, неся на руках Альдарика.
Думал ли он год назад, когда играл скромную свадьбу с Милидой в тервижском селище, что эта женитьба самым выгодным образом скажется на его нынешним княжеском положении? Кто мог предположить, что здесь, в тысяче верстах от Сурожского моря он встретит противника в лице града Хемода, чьи жители аборики говорят на том же готском языке, что и тервиги. И как весьма кстати придется наличие в его войске тервижской сотни, чтобы все закончилось выдачей хемодцами двух сотен кутигурских детей-заложников и выплатой дарникцам богатой дани.
Замириться-то хемодцы замирились, вот только свои ворота по-прежнему держали для обосновавшихся поблизости чужаков на запоре. С огромным скрипом удалось наладить лишь малый торговый обмен. Впрочем, абориков с их закрытым образом жизни можно понять. Во всей бескрайней Яицкой степи не было ни одного кочевника, кто бы относился к ним с симпатией, поэтому только предельная осмотрительность помогала выживать их городу-государству, как называли такие поселения ромеи.
Однако обосновавшееся рядом словенское становище с крепостными валами и деревянными избами мало походило на степное кочевье, и любопытство брало свое. Скоро тех немногих тервигов во главе с сотским Сигибердом, что допускались внутрь Хемода для торговли, стало не хватать и захотелось более тесных связей. А что может быть доверительней приезда в их город княжеской жены, тем более тервижки по крови?
– А если они возьмут и прямо на твоих глазах четвертуют и Милиду, и Альдарика, как они делали с кутигурскими детьми? – стращали Дарника воеводы.
– Ну придется найти новую жену и родить нового наследника, делов-то! – усмехался им в ответ князь. Несмотря на десятилетний воеводский опыт, ему было всего двадцать пять лет, и веселые слова с его уст срывались чаще, чем суровые и важные.
И вот первая ночь без жены. Дарник протянул руку к водяным часам, поплавок-указатель показывал пять утра. А вдруг там действительно, в Хемоде кто-то сейчас обижает его жену? Ну ведь не безумцы же аборики? Ведь уже испытали на себе действие его камнеметов, и это при самом спокойном отношении. Что же будет, если князь по-настоящему рассвирепеет? А с другой стороны, зачем они столь настойчиво хотели заполучить княгиню с княжичем в свои руки?
Вчера воевода-помощник Корней сообщил, что ратники уже перестали его называть Дарником Хитрым и снова вернулись к старому прозвищу – Дарник Рыбья Кровь. От приятных воспоминаний насчет своей хитрости князь улыбнулся. Когда по весне херсонский мирарх Леонидас и хазарин-иудей Самуил на берегу Сурожского моря едва ли не пинками побуждали его отправляться за Итиль-реку побеждать хищных кутигур, они, наверно и в самом кошмарном сне не могли предположить, чем это обернется. Неосторожно согласились даже с тем, чтобы он со своими словенами мог остаться потом княжить в этих степях.
– Давай-давай, делай что хочешь, только быстрей возглавляй войско и иди побеждай орду, как ты это умеешь.
Кутигуры же вместо того, чтобы отчаянно сражаться с вторгнувшимся к ним шеститысячным словено-ромейско-хазарским войском, попросили у него помощи, дабы вызволить из хемодского плена триста своих детей. А он человек уговорчивый, что его просят, то он и делает. Больше всех результатом недоволен был хазарский визирь-казначей Буним: за что платить словенскому князю и его ратникам тридцать тысяч дирхемов, если все ограничилось всего двадцатью пятью трупами в их союзном войске? А с другой стороны, как не платить, если набег кутигур на Хазарию предотвращен и обойденный вознаграждением князь мог уже сам объединиться с полюбившими его ордынцами? Чтобы прижимистому визирю было не так обидно, Дарник умудрился точно так же слупить оплату за свои ратные труды и с кутигур за освобожденных детей, и с осажденного Хемода за то, что полностью его не разрушил. Первые заплатили овцами, коровами и юртами, вторые – дирхемами, малахитовыми вазами и строительными бревнами. За что его, князя, и прозвали тогда Дарником Хитрым. Ведь никогда еще ни один воитель-наемник не получал столь великой добычи за столь малые ратные усилия!
Внизу на первом ярусе послышалось какое-то движение, будто кто-то тащил что-то тяжелое. Там располагалась гридница на шестерых караульных. Один из них обычно устраивался на полу поперек входной двери, чтобы снаружи никто не мог незаметно войти, а остальные с удобствами отсыпались на тюфяках на широких лавках гридницкой.
В ночной тиши самый тихий звук возрастал втрое. Вот прошли осторожные шаги, остановились, что-то прошелестело, еще шаги и скрип входной двери. «Куда это он?» – подумал князь. Малую нужну справляли в поганое ведро прямо в гридницкой и только по большой выходили во двор. Наверно, тот, кому приспичило, просто оттянул лежащего на полу в сторону от двери. У них там всегда кроме очага горел масляный светильник, чтобы сподручней было зажигать свечи на княжеском верху. И в щели откидной двери на верхнем ярусе постоянно виднелась тонкая полоска слабого света. Но сейчас из этой щели вдруг полезли вверх струи дыма. Пожар!!
Рыбья Кровь вскочил и кинулся к двери. Едва приподнял ее, как лицо обдало дымным жаром. Внизу горела большая куча соломы. Прикрыв дверь, он глянул в сторону оконцев – маленькие, но протиснуться можно. А с сундуками что? В одном находилась княжеская казна, в другом – свитки и книги на словенском и ромейском языках, все их быстро не выбросишь! Он еще раз глянул в приоткрытую дверь. Наибольшее пламя было у основания лестницы, до лавок с караульными оно еще не добралось. Решившись, он схватил какую-то тряпку и, прикрыв ею лицо, в два прыжка сиганул по лестнице вниз.
Горе-караульные продолжали спать. Одного пнув ногой, второго скинув с лавки, в остальных запустив, что попало под руку, Дарник подхватил поганое ведро и выплеснул его на огонь, следом пошла в ход братина с остатками кваса. Все вокруг еще больше окуталось дымом. Подхватившиеся гриди кожухами и одеялами стали помогать князю сбивать пламя. В распахнутую дверь заскакивали уже наружные охранники. В десять взмахов пожар был потушен. Сильно обгорела лишь лестница и часть стены рядом с ней.
Явившийся в полушубке, надетом на голое тело, Корней сразу принялся выяснять причину пожара. Пепел от соломы ясно указывал на место возгорания.
– Это кто догадался прилечь возле лестницы!?
Грешили на караульного, что спал поперек входной двери, но тот ничего не помнил, мол, мне хорошо было и на кошме возле двери, хотя, Дарник видел, что он спал чуть в стороне от двери, или его действительно кто-то туда оттащил. При разбирательстве все шестеро были на месте. Князь попытался вспомнить, сколько караульных было в гридницкой, когда он туда спрыгнул, но точно сказать не мог, сам про поджог ничего не говорил и даже Корнея осекал, когда тот пару раз высказал такое предположение. Караульные со страхом ждали наказания, но Дарник остался весьма доволен собственным геройством при тушении, поэтому был само великодушие:
– На три месяца всех в углежоги, а там посмотрим, что с вами дальше.
Позже, когда все немного успокоились и разошлись по своим делам, он наедине все же признался воеводе-помощнику:
– Да, поджог был, но говорить о нем никому не смей. Князя поджигать не могут, это может быть только случайная оплошность. Выясняй втихаря.
Корней утвердительно кивнул – тайное дознание было его любимым занятием.
Воеводы один за другим прибывали к месту пожарища и облегченно выдыхали, видя, что все закончилось пустяком. Появилась и Евла, ромейка-тиунша над княжескими ткацкими и швейными мастерскими. Близко не подходила, издали сделала князю знак: провела пальцем по подбородку, что означало, давай встретимся в Корзине. «А почему бы и нет?» – подумал он и утвердительно дотронулся рукой до усов, усмехаясь сам себе: ведем себя ну точно деревенские подростки, чтобы родичи вокруг не догадались.
Назначив новой шестерке караульных приводить хоромы в порядок, Рыбья Кровь в сопровождении ромея-оруженосца Афобия и телохранителя-лура направился в Петлю.
Трехтысячный Дарполь медленно просыпался. Зажигались в избах и Длинных домах светильники и лучины, в конюшнях и хлевах слышалось тяжелое топтание скотины, в юртах, в крытых войлочными полостями палатках и «корзинах» позванивала посуда и курился плотный дымок. В этом месте Яик делал почти полную петлю, охватывая своим руслом участок земли две версты на полторы. А на перешейке получившегося полуострова как раз и находилась новая столица князя Дарника, прямоугольник двести пятьдесят на сто пятьдесят сажен. Двое ворот в крепостном валу вели на запад в открытую степь, двое других на восток в Петлю.
Конь, словно понимая настроение хозяина, двигался шагом, не менее догадливые Афобий с луром тоже чуть поотстали, гадая, куда именно они едут: в Затон к корабелам, на Стрельбище или в Корзину. К их удивлению, князь миновал все три нужных тропы, выбрав просто противоположный край Петли, дабы спокойно по дороге все обдумать.
Неудавшийся поджог не столько злил, сколько раздражал своей дуростью. Это какими же глупцами надо быть, чтобы в этом краю, оторванном от больших селений на четыреста-пятьсот верст, избавиться от своего предводителя? А может это совсем и не дурость, а точный расчет: убить князя, дограбить Хемод и преспокойно с новым богатством вернуться в Хазарию? Слегка озадачивало то, что поджигатель или поджигатели нарочно подгадали момент, когда в хоромах не оказалось Милиды с Альдариком. Не исключено, что кто-то имел свои виды и на его юную жену. Нет, определенно нужно было найти поджигателя. Однажды еще в лесном Липове его уже пытались подстрелить отравленной стрелой. Тогда лучника не нашли, все свалили на одного из безумцев, что время от времени объявляли ему кровную месть. А может, и там была попытка остановить его тогда еще воеводское возвышение?
Сзади послышался конский топот, это был глава городского гарнизона Гладила. Проспав пожар княжеских хором, тысячский хотел оправдаться важными сообщениями.
– За ночь из оружейницы третьей хоругви украли все наконечники для стрел… – начал воевода и чуть замялся.
– Ну! – потребовал князь.
– Найдена еще одна разделанная корова без шкуры с клеймом.
Шкура с клеймом указывала на принадлежность коровы той или иной хоругви.
– Хорошо, скажи Корнею заниматься этим, – спокойно распорядился Рыбья Кровь и продолжил свой путь.
Новые происшествия при всей их малозначимости подействовали на него еще сильнее, чем ночное покушение. Ничего подобного не могло случиться еще три месяца назад, когда войско, распрощавшись с
