недоуменно переглянулись между собой: а чем же охотиться? Большая загонная охота намечалась уже через два дня.
– Готовьте камнеметы, пращи и самострелы. Железа на наконечники нет и взять неоткуда. Кто захочет, может сдать свои доспехи на переплавку в наконечники.
Корней с Ратаем прыснули от смеха. Рыбья Кровь оставался невозмутимым.
– А с коровами что? – спросил Гладила.
– Объявить, что убийство коровы отныне будет приравнено к убийству человека.
После камнеметов для охоты это было уже не так вызывающе.
При возвращении в хоромы, князь обнаружил, что, несмотря на соструганную с лестницы обгорелость, наверху нестерпимо воняет не только гарью, но и мочой, от выплеснутого им поганого ведра. Лучшим выходом было отправиться ночевать в Корзину, но если взять туда Евлу, то обидится стратигесса Лидия – Дарник знал, что обе наложницы ревниво ведут подсчет его посещениям.
Абсолютно все в Дарполе, включая умницу Корнея, были уверены, что их князь с Лидией стали полюбовниками еще во время «Дикейского сидения», когда ночевали в одной горнице в захваченом словенами дворце дикейского стратига шесть лет назад. Иначе с какой стати она прибыла из Константинополя в хазарский Ирбень прямо перед переправой дарникского войска через Итиль. Вот так вошла в княжеский шатер якобы в гости и уже из него не выходила до самой Яик-реки. Лишь прибытие в Дарполь Милиды вынудило горделивую патрициантку переместиться в отдельное жилье. Внешне все подавалось, как желание стратигессы продолжить «Жизнеописания словенского князя», написаное в Дикее отцом Паисием и имевшее большой успех в Константинополе и Херсонесе. А что там еще в ее душе на самом деле, кто это может знать? Ведь даже когда у них дело дошло до постели, она вела себя так, словно это ее совсем не касается, мол, делай со мной что хочешь, я тут не причем. Поначалу такое ее безучастие порядком озадачивало Дарника, но скоро он стал находить в этом даже какую-то милую женскую причуду: пылкости ему хватает с Евлой и Милидой, пусть будет и одна непылкость.
Из-за недостатка хороших бревен часть домов в Дарполе были построены из вертикально поставленных в два ряда жердей с толстым слоем глины между ними. Таким образом было возведено два десятка Длинных домов. В одном из них, называемом Ромейским домом на пять камор Лидия и жила. Рядом помещалась семейная пара ее слуг, в остальных трех каморах жили семьи двух ромейских декархов и семья комита Агапия, что для князя было весьма удобно – всегда можно сделать вид, что идешь к комиту поговорить о делах или поиграть в шахматы-затрикий, а заодно заглянуть и к наложнице.
Но сегодня Рыбья Кровь прошел прямо к Лидии, оставив двух караульных снаружи дома – не можете стеречь князя в тепле, будете стеречь в холоде. Стратигессу он застал за подготовкой к занятиям, уже месяц, как она обучала дюжину мальчишек, прибившихся к дарникскому войску еще в Ирбени, ромейскому языку и ромейской истории.
– Я к тебе сегодня на всю ночь, не возражаешь? – Дарник водрузил на стол кувшин с вином и мешочек с медовыми лепешками – любимым лакомством Лидии.
– Как приятно, когда князь еще спрашивает у меня разрешения! – чуть насмешливо улыбнулась она, откладывая перо и выставляя на стол блюдо с хемодским изюмом.
– Как продвигается мое жизнеописание? – кивнул он на свернутый пергамент.
– Оно застряло на отсутствии у тебя новых подданных. Я написала, что ты снова из князя превратился в главаря разбойного сброда, – язвительности Лидии было не занимать.
Князь рассмеялся, наполнил кубки вином и один протянул ей. Продолжая стоять, они выпили. Хорошего роста и сложения, уверенная в себе и острая на язык она неплохо подходила в качестве княгини, если бы только это место не было уже занято.
– Я сегодня подумала, почему бы тебе не начать чеканить собственные монеты, это и казну твою оживит, и в других странах твой вес подымет. Даже если твое княжество исчезнет, по монетам и через тысячу лет будут тебя помнить… – говорила она, к счастью не требуя от него немедленного ответа, а он, приникнув губами к ее шее, уже приступил к своему любимому ритуалу, давно доведенному до ловкости и быстроты боевого поединка: три движения на раздевание стратигессы, три движения на разоблачения себя и сорок-пятьдесят движений на разжигание женской страсти. Последнее, однако, было почти безнадежным делом – чтобы ввести Лидию даже в легкое любовное исступление надо было потратить треть ночи. А сегодня на это не имелось ни желания, ни настроения.
В целом день начатый поджогом заканчивался совсем неплохо. Интересно, подносят охапку сена к дверям Ромейского дома или сегодня мне снова повезет, думал Рыбья Кровь, засыпая.
2.
Как и ожидалось, большая загонная охота с камнеметами, пращами и самострелами закончилась полным провалом: дичи набили в десять раз меньше, чем обычно.
Следом же случилась новая несправедливость князя: казнь невинного человека.
Воеводский Круг, куда входили все хорунжии, сотские и тиуны неоднократно призывал Дарника как-то пресечь слишком безудержную игру в кости, расцветшую в Дарполе самым черным цветом, когда проигрывали и жену, и коня, и доспехи, и место в теплой избе. Но роль старшего брата, который грозит младшему пальцем за его шалости, была не для князя.
– Я не нянька, чтобы кому-то указывать, как ему себя вести, когда он не на службе, – отвечал он воеводам. – Думаю, удержать ратников от чрезмерного азарта может только страх смерти. Если вы все согласитесь, я готов посылать их на виселицу.
Воеводы переглядывались между собой и молчали. Тут, однако, как на заказ проигравший наложницу бродник набросился с кулачной скобой на своего более удачливого противника-лура, сломав ему челюсть, а когда его оттащили, он, чтобы не отдавать наложницу, перерезал ей горло. Убийцу выслали в дальнюю северную вежу, без права возврата в Дарполь, и Воеводский Круг единодушно высказался за смертную казнь для игроков в кости. При этом мало кто предполагал, что наказание будет исполнено, хотелось просто загнать слишком гибельную страсть в подпол, мол, спрячьтесь и не показывайтесь. Тем более что доносительство и в словенских рядах и у перенявших такое отношение союзников считалось последним делом.
Открытая игра действительно исчезла, но меньше играть не перестали и как-то Гладила вечерней порой наткнулся на палатку, где шло самое разухабистое костяное сражение, и не придумал ничего лучше, чем сделать замечание насчет излишнего шума караульному, стерегшего палатку от появлений князя или Корнея.
– Ну и что, побежишь Рыбке пожалуешься? – засмеялся в глаза тысячскому сторож.
Взбешеный его наглостью Гладила действительно помчался к князю, которого нашел у стратигессы. Там у Дарника с Лидией дело до постели еще не дошло, поэтому тысячского князь принял сразу, зная, что по пустякам тот его беспокоить не станет.
– Как быть с этими игроками, может тебе, князь, лучше самому туда пойти?
– Ступай и отведи их в караульную сам, – приказала ему Дарник.
Чуть поразмыслив, Гладила направился к хорунжему Янару, который, полагая, что это приказ князя, взял ватагу своих хазар, окружил палатку и всех, кто там был, повязал и отправил в караульную.
За ночь друзья задержанных взбаламутили многих своих знакомцев, и утром к князю пожаловала полсотня ходатаев с просьбой помиловать глупых и азартных.
– Ну вы сами понимаете, что полностью я их помиловать не могу, – с сочувствием и пониманием отвечал им Дарник, зная уже результат ночного расследования Корнея. – Давайте сойдемся на половине наказания. Или хотите вообще можете их выкупить. В Хазарии выкуп из плена хорошего воина стоит сто дирхемов, значит, вам нужно собрать шестьсот дирхемов и игроки будут тотчас освобождены.
– Как шестьсот, их ведь только четверо? – изумились ходатаи.
– Двое из них словене, значит, имеют напарников-побратимов, – напомнил князь.
Данному неписанному закону было уже добрый десяток лет: за проступки одного отвечает он сам и его вполне невинный напарник. Когда-то это нововведение Дарника в Липове в три раза уменьшило количество войсковых нарушений. Действовало оно и сейчас, часто превращаясь в забавное зрелище, например, когда виновного с напарником приговаривали к «Позорному столбу»: «пока из шкодника не выйдет пуд дерьма». И вот сидели оба соколика две недели, а то и месяц на короткой цепи, тут же на земле и спали, завернувшись в одеяла и войлочную кошму, тут же и нужду справляли, а в полдень им подавали поганое ведро, куда они под хохот зрителей подбирали совком с земли собственные отходы. Полное ведро означало конец наказанию, но попробуй его еще наполни. Вдвоем это конечно выходило сподручней.
Хуже бывало, когда ратников приговаривали к «Удачному полету» – при котором осужденного с петлей на шее ставили на высокий чурбачок, где он мог либо соскользнуть и удавиться, либо каким-то образом освободить связанные за спиной руки и остаться живым и свободным. То есть, как бы уже и не князь, а сама судьба выносила виновнику приговор. Находились ловкачи, которые по два-три раза попадали на эти чурбачки и оставались в добром здравии. Зато если в петле погибал твой невинный побратим, это ложилось на счастливчика несмываемым пятном. В ромейской, лурской и хазарской хоругвях также применялась порка кнутом, но князь для своих словен такого не признавал: мол, бичевание только для рабов и смердов, а не для воинов.
– Поэтому надежней все-таки выкупить, – посоветовал Рыбья Кровь ходатаям, тут же при них отдавая распоряжение нарастить двухпетельную виселицу до шести петель.
Князь ускакал по делам, а смущенные ходатаи продолжали чесать затылки.
– Ловко он вас, – подначил их один из новолиповских ветеранов. – Теперь даже если он их всех повесит, виноваты будете вы, что не смогли собрать нужную казну.
В тот же полдень на Судебной дворе при стечении двух сотен выборных зрителей состоялся княжеский суд. За длинным столом на возвышении сидел Рыбья Кровь и шесть воевод: Гладила, Корней, Агапий, Янар, Сигиберд и хорунжий луров Нака. В десяти шагах перед судейским столом в ряд стояли шестеро подсудимых: двое горцев-луров и двое словен со своими напарниками-побратимами. Так получилось, что в игре по одному словенину и луру вышли победителями, и по одному проигравшими. Дарник долго тянуть разбирательство не стал, только выяснил, кто что выиграл и проиграл, и объявил, что сегодня ограничится половинным наказанием и велел тех, кто выиграл отпустить, а двух проигравших вместе со словенским побратимом повесить.
Услышанный приговор сильно смутил друзей подсудимых – они-то полагали, что половинный приговор – это «Позорный столб», ссылка или пусть даже продажа в рабство в Хемод. А тут на тебе! Некоторые еще надеялись на «Удачный полет». Но нет, вместо чурбачков осужденным подставили маленькую скамеечку и на нее подняли троих приговоренных с петлями на шеях. Если чернявый горбоносый лур, награжденный медной фалерой за ночной бой с хемодцами и игрок-словенин, участник Критского похода принимали наказание со стоическим самообладанием, то напарник словенина был совсем юным необстрелянным ополченцем и из глаз у него потоком
