Старый, видавший виды ПАЗ трясло и подбрасывало из стороны в сторону. Создавалось впечатление, что не автобус едет по дороге, а дорога несет его, играя с ним подобно тому, как быстрые волны играют со случайно попавшей в них щепкой.
Наше отделение возвращалось с работы. Работы хватало, и мои «воины», уставшие за день, дремали, убаюканные тряской. Я же, усевшись на переднее сидение возле водителя, стал через запотевшее лобовое стекло рассматривать дорогу.
Впрочем ничего интересного на дороге не было – обычная лесная дорога, каких полным-полно на Урале, со множеством ям и ухабов, на которых и подбрасывало наш «пазик»; она извивалась и петляла, создавая какие-то замысловатые и причудливые фигуры. Была поздняя осень; деревья, давно сбросившие с себя листву, казались отталкивающе раздетыми и в то же время оцепеневшими, заснувшими летаргическим сном. Только редкие сосны выделялись на общем фоне своими вечнозелеными платьями, да и те выглядели какими-то поблекшими. Лес вокруг был пустым, сумрачным и пугающим, и казалось, что наш «пазик» - единственное подвижное существо в этом таинственном царстве сна. Все это успокаивало, убаюкивало, вводя в какое-то сладкое полудремное состояние.
- Что загрустил, парень? – раздался вдруг голос шофера.
Я встрепенулся:
- Да так, сам не знаю.
- По дому заскучал? – снова спросил он, окончательно приводя меня в себя. – Сколько тебе служить-то осталось?
- Полгода.
Он мог и не спрашивать, я заранее знал его вопрос. О чем, собственно говоря, можно спросить у солдата? Конечно о том, сколько он служит и когда дембель. Ну, еще потрепаться на счет собственной службы, рассказав пару небылиц.
- Домой, значит, скоро, - продолжал тем временем он, - полгода быстро пролетит – не заметишь, как дома будешь. Я ведь в свое время то же служил. Тогда по три мы года служили. Ваша служба в сравнении с тем, что у нас было, как говориться, медом кажется. Я в ракетных войсках служил, в Казахстане – в степи. Ты степь когда– нибудь видел?
- Видел по телевизору, - не очень-то вежливо ответил я, а про себя подумал: «Ну вот, сейчас последует какая-нибудь байка».
Шофер не обиделся, а возможно, просто не понял моей иронии.
- По телевизору! – он усмехнулся. – Одно дело телевизор, а другое все своими глазами видеть. Да непросто видеть, а жить там. Часть наша далеко от жилых мест стояла. Кругом, куда не глянешь, голая степь. Я водителем был. По сто, по двести километров рейсы приходилось делать. Летом едешь – пыль столбом, ни видать ни черта, в кабине жара, и окна открыть нельзя – дышать будет нечем. Зимой другая беда – мороз. Бывало едешь, ветер аж насквозь машину продувает, и печка не помогает. Случалось, что и гибли люди. Я сам однажды чуть в степи не замерз. Вот так-то, брат. А ты говоришь: «по телевизору».
Он произнес это без како – либо бахвальства, и мне показалось, что он говорит правду.
- Расскажите, - попросил я.
- О чем?
- Ну, как вы в степи…
- А что там рассказывать… А впрочем…
…Так вот, как я уже сказал приходилось нам большие рейсы делать. Однажды нужно срочно было доставить на станцию груз. Напарником у меня Серега Евдокимов был. Веселый парень, непоседа. Дня у него без приключения не обходится. А так – человек хороший, товарищ надежный.
Вызывает нас командир:
- Машина у Вас в порядке?
Я только рот открыл, а Серега меня под бок пихает.
- Так точно, - отвечает, все в норме.
Вышли мы от командира, я Сереге и говорю, надо было сказать все же, что звуковой сигнал не работает.
А Серега смеется:
- Охота тебе с ним возиться. Ты что, шакалов в степи пугать собираешься?
- Ладно, - говорю, - поехали.
А до станции километров восемьдесят. Погода хоть и морозная стояла, но небо ясное было, солнце светило ярко – словом, все хорошо.
До станции добрались мы без происшествий. А там пока разгружались, пока то да се, время уже часа три, а тои четыре было, когда назад тронулись. Отъехали километров двадцать, Серега вдруг пальцем вперед показывает:
- Посмотри-ка!
Вижу: на горизонте белое облачко клубиться. А это в степи примета верная: непогодь жди. Сергей спросил:
- Что делать будем? Может, на станцию вернемся? Переждем, тогда и поедем.
- Да чего там, - возразил я ему, - доедем. Успеем как-нибудь.
Устал я за день, не хотелось мне вечером по степи ехать, да еще после метели. Серега, видимо, этого тоже не слишком хотел, не стал спорить. Словом, поехали мы дальше. Постепенно небо начало темнеть, нависли тучи, снег пошел. На душе у меня как-то тревожно сделалось. Но перед товарищем беспокойство показывать неудобно было, сам ведь предложил дальше ехать. Молчу, только газу все больше прибавляю.
Мы уже больше половины пути проехали, когда вдруг ветер подул. Сперва слабый, но потом он становился все сильнее и сильнее, и вскоре достиг такой силы, что я не на шутку испугался. Снег такой повалил, что все вокруг им заполнилось. Стекла залепило, ни черта дороги не видно стало. И фары не помогали – до того в воздухе снега много было, что казалось, что все, что только есть вокруг, из снега состоит. Остановил я тогда машину. Куда там ехать, коли дороги не разглядеть: еще застрянешь где-нибудь, тогда и вовсе беда. Стали мы ждать, когда ветер стихнет. А что нам еще делать оставалось – сами виноваты, что на станцию не вернулись. Курим молча. Серега – молодец, на меня не ворчит. Ну, а мне, сам понимаешь, не до разговоров, перед Серегой неудобно. Сидим, «загораем». А в кабине-то не больно тепло; хоть и обмундирование на нас зимнее, а понемногу мерзнуть начинаю. Ветер завывает, свистит, на душе у меня кошки скребут. Хоть и понимаю, что ничего вроде совсем уж страшного не произошло, а все равно как-то боязно.
И вдруг сквозь вой ветра послышалось мне, что не то кричит, не то плачет кто-то поблизости. Я сперва подумал, что показалось это мне. Серегу спросил - нет, он тоже слышал.
- Как ты думаешь, кто это? – спрашиваю я его.
- Шакал, - отвечает, - кто же еще? Вишь, плачет, совсем как человек.
Я ему, мол, а вдруг и вправду человек? А он мне:
- Откуда тут человеку взяться? До деревни (там деревня была) километров двадцать будет.
А тук кричат снова, да жалобно до того, что я не выдержал и решил сходить посмотреть. Серега меня давай отговаривать. Говорит, что так и заблудиться недолго, а там … сам ведь о таких случаях слыхал. Развернул я тогда машину в ту сторону, откуда голос этот раздавался, и фары включил. Только мало проку от этого получилось – так и не разглядел ничего. А голос опять звучит. Беспокойно мне. Сам не знаю почему, а не могу на месте усидеть, тянет меня к себе это голос.
У нас в кузове несколько досок лежало. Достал я их, топором на колья расколол. Серега все отговаривает меня, только я не слушаю. Не могу удержаться и все тут. Евдокимов видит, что меня отговаривать бесполезно, решил со мной пойти. Он хоть и помладше, но посильнее меня был. Только я его с собой не взял. Вдвоем-то, конечно, легче, да и уверенней себя как-то чувствуешь, ну а как машину без присмотра оставишь? Оно, вроде бы и нет никого – степь, а, не дай Бог, чуть что – и под суд угодить можно. Словом, засунул я топор за ремень поясной, фонарик в карман положил, колья взвалил на плечо и пошел.
А голос-то этот то затихнет, то снова появиться, да жалостный такой, призывный, будто ребенок плачет. Сделал я с десяток шагов, оглянулся – света фар не видно. Воткнул в снег кол и дальше пошел. Прошел десять шагов, другой кол воткнул. И снова вперед. А идти-то тяжело. Ветер буквально с ног валит, снег в глаза, в нос забивается. Рот откроешь воздуха хватить – полный рот снега. Хотел уже назад повернуть. А голос будто играет со мной: как остановлюсь, так он и зазвучит громко, да еще жалобнее, чем прежде. Я не выдерживаю, иду дальше. Уж не знаю, что на меня такое нашло. Так-то я не больно человек чувствительный, а тут непонятно чей голос, а ведь подействовал. Почему тогда шел? Сам не знаю. Тут, наверное, даже не в голосе дело, просто изнутри меня будто кто-то подталкивает. Головой-то я понимал, что глупо поступаю, но ничего с собой поделать не мог.
Так я и шел, пока все свои колья не израсходовал. Воткнул последний, стою и думаю: дальше идти, или назад вернуться. И вдруг голос опять зазвучит, да близко так мне показалось, что я решился. Прошел немного, гляжу: впереди меня что-то шевелится. Присмотрелся – а это и впрямь шакал. До того мне обидно стало. «Ну, - думаю, - погоди, зараза, сейчас я тебя между глаз топором тресну, чтоб нормальных людей с толку не сбивал». Побежал я к нему. Он от меня, конечно же, в сторону отскочил. Отбежал немного и стоит, не уходит. «В чем тут дело», - думаю. Сделал я еще несколько шагов и вдруг наткнулся на что-то. Посветил фонариком – жива. Только не в себе, до того замерзла. А сама вроде молодая, я даже растерялся: откуда такая посреди степи очутилась. Но сообразил, что не время гадать, давай ей лицо растирать рукавицей. До тех пор растирал, пока щеки у нее не порозовели. Потом стянул с нее рукавицы, давай руки растирать. Растер ей руки. Она тоже малость отошла, застонала, но в себя полностью не пришла. «Ну, - думаю, - нужно к машине возвращаться». Поднял женщину на руки, сделал шаг… и остановился. Куда идти-то не знаю. Покуда я сюда шел, машина у меня все время за спиной оставалась. А пока вокруг женщины хлопотал, забыл в какой стороне машина осталась. Опустил я женщину на снег и стал дорогу искать. Только ничего у меня не вышло. Боялся я от женщины далеко отходить – так и дороги не найдешь, и ее потеряешь. Что делать? Знал я, что где – то деревня есть, про которую Серега говорил. Вот где только? Ну, да не замерзать же. «Будь, - думаю, - что будет». Поднял женщину и пошел наугад. Сделал несколько шагов, наткнулся – палка в снегу какая-то торчит. Обрадовался я, думал, что это мой колышек. А это лыжа, а рядом другая валяется, а крепление - петля для ноги на ней оторвано. Понял я, что лыжи эти женщине мной найденной принадлежат. Это-то нас и спасло. Кабы не наткнулся я на эти лыжи, так может быть, с тобой бы сейчас и не разговаривал. Прикрепил я ту лыжу с порванным креплением прям к валенку ремнем и дальше пошел. Хотя «пошел» - не совсем верно будет. Та женщина, хоть и некрупная из себя, а все ж с такой ношей… Да еще ветер аж с ног сшибает. Ну, да не бросать же мне ее было. Вот я и шел.
Шел долго. Буран постепенно ослабевать начал, но я, по правде сказать, уже этого не замечал: до того замерз и устал, что думал лишь о том, как бы до людей добраться, не упасть где – нибудь, потому как понимал, что если упаду, не дай Бог, то снова встать навряд ли смогу. Но видно на роду мне написано не такой смертью помереть…
Не помню, как до деревни добрался, как посутался в како-то дом. Рассказывали мне потом, что стоял я, и шатало меня из стороны в сторону, как пьяного, а через порог переступил – упал и потерял сознание.
Товарищ мой, когда буран кончился, поискал меня немного, покричал, не нашел, и скорее в часть. Кто ж знал, что звуковой сигнал в степи может понадобиться. А глядишь, посигналил бы, могло все по-другому выйти. Примчался он в часть, а нас уже ищут. Когда буран начался, из части сразу же на станцию позвонили, думали, что мы там еще. Подождали. Пурга закончилась, а нас все нет. Решили искать ехать. Тут Серега вернулся. Так мол, и так, докладывает, потерялся напарник – я, значит. А я, кода в себя пришел, сказал, что
|