К первому декабря морозы неожиданно отступили. Снег, обильно выпавший накануне, за день превратился в непроходимое месиво. Мотоцикл ревел, сражаясь за каждый метр. Ухабистая дорога через сосновый бор имела одно преимущество — была значительно короче той, что сообщалась между селом и районным центром.
Захар нервничал и, матерно ругаясь, надеялся, что через час-другой, к вечеру, мороз все же покрепчает, и дело пойдет быстрее. Утешало только, что куры и яйца все до единого проданы. На рынке в районе давно сложилась своя клиентура. После закрытия птицефабрики, где Захар проработал пятнадцать лет, иного выбора, как заняться торговлей, пока не оставалось. Жена Оксана не выходила из декретного отпуска, даруя дочерей одну за другой: Маришу, Аришу, Иришу, Глашу. «Все одни девки! — досадовал глава большого семейства. — Когда же за мальчонком очередь?» — «Будет и сынок, — уверяла его ласковая Оксана, всегда свежая, ухоженная, с копной золотистых волос. — Честное слово, будет, вот увидишь, погодь». Тогда отец, по-настоящему счастливый, брал дочерей в охапку и покрывал их лица звонкими поцелуями.
К лету Оксана снова забеременела. Родная бабка предрекла внука. Действительно, Захар заметил, что жене полюбились пиво и мясные блюда. Бабка Серафима беззубо улыбалась: «Ничаво-о, зато мальчонка уродится! Вона, гляди, животина как пика торчит у нашей Ксанки, так что сынишка будет!»
Забывшись в воспоминаниях, Захар не уследил за дорогой, и люлькой мотоцикл попал в рытвину. Колесо закрутилось вхолостую, изрыгая хлопья грязного снега. После безуспешных попыток выбраться спрыгнул с мотоцикла и огляделся: вокруг недвижно стояли сосны, впереди дорога резко поворачивала направо, исчезая за деревьями; сзади сосны стояли реже, и вдалеке поблескивала змейка железной дороги.
Тишина стояла оглушительная.
Мотоцикл застрял почти вертикально. Захар налег всей тяжестью на руль и техника нехотя поддалась. «Проблема решена», — подумал он, закуривая и торжествуя победу.
Начинало смеркаться, но до села оставалось уже недалеко, значит, должен успеть засветло.
Внезапно его внимание привлекло движение между сосен. Ощущение тревоги встрепенулось внутри живота. Мужчина напрягся, весь превратившись в слух, присмотрелся: за деревьями перемещался силуэт, очертаниями напоминающий крупную собаку. К нему присоединился другой, третий…
Волки!..
•••
У Захара перехватило дыхание: он знал, что волки в этой округе озлобленные. С той поры как прикрыли птицефабрику, многие годы служившую им доступной кормушкой, животные голодали. От их нашествий скудело то одно, то другое хозяйство. Пропадала птица, мелкая скотина. Пострадали селяне: две женщины и один ребенок исчезли, а спустя некоторое время в бору обнаружили обглоданные человеческие останки. Местные власти информировали о бедствиях районное руководство, но оттуда им рекомендовали «не создавать ажиотажа, а принимать незамедлительные, но адекватные меры».
Мужики тогда решили сами организовать облаву — взрывали норы и отстреливали диких животных. Волки отступили, притихли. Но селяне догадывались, что это временное затишье, и зимой нападения возобновятся с новой силой: голод сделает животных бесстрашными, а травля — осторожными и невероятно хитрыми.
При появлении хищников Захара охватила паника: вспотев от напряжения, он судорожным движением нащупал рукоятку ножа. Единственный путь — взобраться на сосну и ждать, когда кто из односельчан будет возвращаться домой по этому проселку.
«Черт, черт, черт, — залихорадило в голове, — ну, теперь мне точно мне крышка! Ксана, девчоночки мои, простите…»
Медленно, подавляя дрожь, начал отступать. С каждым его шагом волки приближались, скалясь и изрыгая рычание; они продвигались синхронно — тройной шеренгой, образуя посередине клин, возглавляемый крупным самцом.
Впервые Захар увидел, как сверкают алчностью глаза голодного хищника. Сердце заклокотало где-то под самым горлом, возникло неодолимое ощущение безнадежности. Возле сосны подпрыгнул и, цепко хватаясь за ветви, начал карабкаться наверх. Дикое рычание оглушило его, и он не сразу почувствовал, как обожгло огнем левую голень.
Крик ужаса и боли вырвался из груди, когда увидел самца-вожака, сомкнувшего страшную челюсть на ноге; клыки пронзили сапог, впились в плоть. Под тяжестью извивающегося хищника Захар едва не сорвался с дерева; дико закричал и, извернувшись, ножом полоснул волка между ушей, затем по шее. Кровь обагрила дымчатую шерсть, и хватка мгновенно ослабла. Самец рухнул, а голодная, обезумевшая стая сородичей разорвала его в клочья.
Следом округу потряс протяжный, жалобный вой; от него, казалось, содрогнулись сосны, стряхнув с ветвей пушистый снег.
Волки в страхе разбежались, унося, словно трофеи, останки своего сородича.
Одна крупная, сизая самка стояла поодаль. Ощетинившись, она с минуту не мигая смотрела человеку прямо в лицо, словно стараясь запомнить его. От ее белесо-голубоватых глаз веяло внутренней решимостью, холодом, какой-то жуткой и совсем не звериной осознанностью происходящего.
Волчица обнюхала мотоцикл, снова задержала взгляд на мужчине, точно запоминая и, угрожающе рыкнула, умчалась прочь…
Ждать помощи — значит, рисковать: стая, утолив первый приступ голода, могла вот-вот вернуться. Нужно было немедленно выбираться из этой передряги. По рассказам старого Матвеича, заядлого охотника на диких собак, Захар вспомнил, что волки боятся огня.
Спрыгнув с сосны, он отломил пышную сухую ветвь, разжег пламя зажигалкой и побежал к мотоциклу. От волнения ему не сразу удалось ухватиться за руль. Держа в руке импровизированный факел, импульсивно ударил ногой по педали. В эти мгновения он не ощущал боли, хотя видел, что рана на ноге кровоточит. Удача сопутствовала ему, и вскоре он благополучно выехал из бора.
Вдалеке, на холме, виднелось село.
Захар оглянулся: преследователи отстали, стало быть, необходимость в огне отпала. Тогда он выбросил горящую ветвь, направил мотоцикл на асфальтированную дорогу, где увеличил скорость.
Вдруг пронзительный рык заглушил рев мотора. Захар инстинктивно задрал ноги и от неожиданности едва не съехал в кювет. Рядом, клацая челюстями, неслась сизая волчица. Захар кричал как обезумевший, стараясь отбиться от нее ногой:
— Сгинь, зараза!..
Хищница понемногу отстала, скрылась в придорожных зарослях. Оттуда она долго выглядывала, как будто старалась запомнить направление, в котором исчезал убийца самца-вожака, родителя ее осиротелых щенят.
До самого дома Захар так и не сбавил скорости…
•••
Оксана встретила его со слезами и причитаниями. Ее напугали кровоточащие следы от клыков. Но вскоре, придя в чувство, обработала раны, перебинтовала голень.
Ужин прошел невесело. Захар часто задумывался, вспоминая пронзительные, незвериные глаза волчицы: такого в природе быть не могло, чтобы животное осознанно стремилось отомстить за убийство самца. Оксана безучастно сидела рядом, ковырялась вилкой в остывающей еде. Слезы душили ее. Будь проклята эта дорога! Сколько раз она просила не ездить по ней, да и Матвеич ведь сколько раз предупреждал, чтобы объезжали проселок через бор…
Матвеич, огромный, крепкий пятидесятилетний мужик, казалось, еще в материнской утробе люто возненавидевший волков, быстро прослышал о случившемся и немедля заявился к Захару в гости. Он шумно ввалился в дом и по запоздалому приглашению хозяйки умостился за стол, недвусмысленно взглянув на початую бутылку. Уже после первой стопочки физиономия старого охотника приобрела пурпурный оттенок, а разговор — целенаправленный характер:
— Знаю я эту Сизую, сущая дьяволица! Немало хлопот мне доставила, когда я ее щенят продать замыслил: всех овец потягала, телочку задушила, а за цыплятами хаживала, будто в собственную кормушку. По следам меня, стервоза, отыскала. Знать, замыслила и меня к цыплятам отправить. Да не тут-то было! Я ее тоже подкарауливал, а когда встретились, то дьяволица успела ускользнуть, и я ей только заднюю лапу успел прострелить. С тех пор она повсюду следит трехпалым отпечатком, — тут Матвеич понизил голос:
— Короче, вот, что скажу: держи теперь, парень, ухо востро: Сизая захочет отомстить за своего самца. Знаю я это волчье отродье — не отступится, пока своего не добьется. Потому ходи и оглядывайся. А коли чего, ко мне обращайся, помогу с радостью. За мной — вот те крест! — дело точно не застопорится…
•••
Ночью снова выпал снег.
Захар долго не мог уснуть: рана безутешно ныла, а в глазах неотступно маячила зловещая сизая волчица. Рядом на плече тихонько посапывала жена. От ее ровного, как у ребенка дыхания, ему становилось спокойно. Иногда ему, правда, казалось, что она тоже не спит, просто лежит с закрытыми глазами...
Во дворе послышался шум, залаял пес, лязгнула цепь. Захар вздрогнул: то ли ему почудилось, то ли в самом деле заскулил верный сторожевой Грот. Прислушался, но подозрительные звуки больше не повторились. Потом все стихло.
Стараясь не разбудить Оксану, которая, кажется, уже уснула, Захар встал с кровати и прошел на кухню, там выглянул в окно. Двор освещался тускло — плафон с лампочкой занесло снегом. Возле сарайчиков — никакого движения. Грот безмолвствовал.
«Наверно, померещилось», — утешил себя.
Сзади бесшумно приблизилась Оксана — с распущенными волосами и в длиннополой ночной сорочке, в которой ее живот казался еще объемнее.
— Все переживаешь? — прошептала сонно.
— Мда, напрасно, может, — он одной рукой обнял жену за плечи, давая понять тем самым, что все в порядке и пора вернуться в постель.
Оксана вздрогнула от неожиданности — по стеклу что-то громко ударило. Появление в окне волчицы сопровождалось раздирающим слух рычанием. Она возникла нежданно, словно выскочила из-под земли. Поджав уши и с остервенением стиснув окровавленные клыки, хищница впилась искрящимися глазами Захару прямо в лицо, потом посмотрела на молодую женщину и задержала на ней взгляд. Причем волчица даже не попыталась разбить стекло (хотя ей бы это удалось в два счета), она объявилась, чтобы заявить о себе и стремлении отомстить!
Супруги отпрянули от окна. Женщина вскрикнула, схватилась за живот.
В детской заплакала Глаша, на кухню выбежали Мариша и Ариша, разбуженные и перепуганные криком матери.
Снаружи раздался ружейный выстрел.
Волчица метнулась прочь от окна, издав напоследок устрашающий рык, от которого, казалось, содрогнулись стены дома.
— Э-эх, не успел, тьфу на тебя, окаянная! — крикнул появившийся в окне Матвеич. Он сплюнул, лихо вскинул ружье на плечо. — Хитра чертовка, не проведешь задаром! Два часа караулил, дышал через раз. Пошел за угол облегчиться, а она тут как тут — видать, тоже подстерегала, заноза!
— Что там во дворе? — вышел хозяин на крыльцо, накинув бушлат.
— А дьявол его знает что. Айда, поглядим.
Захар не на шутку взбесился, когда увидел пса с окровавленной глоткой, недвижно валявшегося возле будки. Под дверью сарайчика была вырыта яма, куры передушены, поросята в тревоге сгрудились в углу, но волчица их не тронула — решила, наверное, оставить про запас: ей и без лишних жертв удалось объявить войну!
— Я убью ее! — прорычал
