Необыкновенная шлюха, глава 9

   «По любви» женятся только недоумки: молодые, у которых кроме любви ещё ничего нет, и старики, у которых уже есть всё, кроме любви.

   Похоже, такое смелое утверждение может открыто свидетельствовать о крайне агрессивной безнравственности и душевной чёрствости автора, и не вызовет ничего, кроме осуждения его моральной позиции в вопросах значимости брака и семьи, как основополагающих основ общественного устройства. Однако, как свидетельствует всеведущая статистика: браков всё больше, а семей всё меньше. К тому же, семьи - эти пресловутые ячейки общества - подразделяются нынче на благополучные, неблагополучные, неполные семьи, семьи семейного типа и т.н. «клановые» семьи.

   Главное достояние семьи – дети. Дети есть дети: они шалят, они непоседливы, иногда берут чужое и забывают вернуть; они непослушны, нарушают запреты, курят, пьют, нюхают всякую гадость; они убегают из семьи и ошиваются по городам и весям, беспризорничают и бомжуют, живут в развалинах домов и коллекторах теплотрасс, прямо как на заре советской власти. Нашалившие дети из благополучных семей возвращаются благополучным родителям, из неблагополучных – ставятся на учёт в комиссиях по делам несовершеннолетних или отлавливаются и отправляются в приюты временного содержания. А ещё определяются в семьи семейного типа. Реже в исправительные колонии для несовершеннолетних. И все эти дети – это дети любви. Наши дети.

   А бывает, что родителей, зачавших своих чад в порыве неописуемой страсти, на которую способна только любовь, но пренебрегающих своими родительскими обязанностями, лишают родительских прав и отдают их детей в интернаты, на попечение государства. И государство «печётся».

   Так что, как видим, все дети у нас пристроены. «Ну и что? – спросите Вы. - Всё это нам известно. И что дальше?» А дальше эти «пристроенные дети любви», достигнув периода воспроизводства себе подобных, захотят жениться «по любви». И поженятся. И создадут «ячейку общества». И нарожают детей. Себе подобных. И, воспитывая их, будут передавать им свой жизненный опыт…  К а к о й?

   Известно, что моральные устои семьи (исключая клановую), являющейся, - если верить классикам - основой государственной системы, аккумулируются этой самой системой, становятся её нравственным опытом и либо укрепляют, и стимулируют её духовное развитие и процветание, если семья прочная и благополучная, либо разрушают эту систему, если семья неблагополучная, а система построена на беззаконии, беспринципности и словоблудии. «Ничего нового, - снова скажете Вы. - Всё это – хорошо забытое старое». Да, но – з а б ы т о е…
   Кто-то серьёзный когда-то сказал: «Кто старое помянет – тому глаз вон!» На что шутник ему тут же ответил: «А кто забудет – тому оба…»
   Но это так, к слову…
Экскурс:
   …Убийца женился, ещё будучи студентом. Учился он в гуманитарном вузе и готовился стать артистом балета. Его школьные годы пришлись на поголовный бум всеобщего увлечения художественным творчеством и спортом. Поскольку физические данные Генчика (так ласково называла мама будущего солиста балета, ставшего, как видим, теперь ещё и убийцей) явно не достигали кондиций мускульного гения, мама решила: «Мы отдадим его на танцы! - голос у мамы был чёрствый, как залежавшийся сухарь, слегка припавший сизоватой плесенью. – Или на музыку… Как думаешь, Толичка?»
   
   Толичка - муж мамы и, естественно, отец Генчика, - в чём, откровенно, сам он не был полностью уверен, - слыл человеком весьма достойным, однако несколько странноватым. Он имел хорошую память, много читал, и, если что-то по-настоящему его заинтересовывало, он буквально «докапывался» до самой сути вопроса, перелопачивая при этом уйму различного рода справочной и специальной литературы. Потому, знания его были далеко не дилетантскими. Они были прочны, доскональны и заставляли порой краснеть оппонирующих ему собеседников, среди которых находились и, не отличающиеся особой добросовестностью, профессионалы. Столь глубокие и обширные знания давали ему ощущение полноты жизни, и чем больше он познавал окружающий мир и совершал для себя открытий, тем радостнее становилась его жизнь, хоть, признаться, он хорошо помнил и достаточно часто повторял классическое библейское откровение: «… во многой мудрости много печали; и кто умножает познание, умножает скорбь». Он очень любил природу и мог часами бродить по загородным просторам, полям и рощам, по берегу небольшой речушки, тихой и неприметной, пристально всматриваясь во всё, чего касался его любопытный взгляд. Его домашние часто теряли его из виду, не зная где, что и как, и найдётся ли он, если вдруг срочно кому-то понадобится. Не эта ли его публичная отстранённость, сосредоточенность на себе самом, что ли, и дали повод всем, кто его знал и чаще всего с ним общался, считать его «немножко того…».

   Его жена, мама Генчика, была беспечна, весела и улыбчива. Она улыбалась всем безраздельно и это, пожалуй, был единственно верный способ располагать к себе окружающих. И он, надо сказать, действовал безотказно. Других способов у неё просто не наблюдалось: классическая астеничка, она не вышла ни лицом, ни фигурой, была долговязой и неуклюжей, и, когда наклонялась, то было ожидание того, что она вот-вот переломится. Зато характер её был полной противоположностью этой её конституционности: он был прям, крут, твёрд и несгибаем. Она умела слушать – качество довольно редкое для многих женщин. И, вместе с тем, могла заговорить, заболтать, убедить кого угодно и в чём угодно. И голос её при этом звучал мягко и вкрадчиво, и её хотелось слушать и слушать, и даже слегка клонило в сон… На это, не совсем обычное по тем временам качество, и «клюнул» Толичка, когда решил взять её в жёны. Она никогда ни о чём с ним не полемизировала, не спорила, внимательно его слушала и со всем соглашалась. Однако в итоге поступала по-своему и тут уж ни полемизировать, ни спорить с нею не было никакого смысла. А её окончательный аргумент был и вовсе убийственный: «Не нравится? Пошёл вон!» И Толичка не обижался на эту её грубость, не чувствовал дискомфорта. Он шёл на природу или уходил в свой излюбленный богатый внутренний мир и оставался там до времени… очередного приёма пищи. По социальному статусу он был ЛПЧ, стоящий на второй ступеньке социальной лестницы. И наличие над ним, на первой ступеньке, такого лидера, каким являлась его драгоценная супруга, было для него и своеобразным прикрытием, и придавало ему ощущение уверенности, устойчивости нравственной позиции и твёрдости жизненной почвы. И он чувствовал, что счастлив.

   Ой ли…