-Святой отец! Отец Блез! – мальчишка торопился поделиться своими переживаниями, его аж распирало от бушующих внутри чувств, но он всё равно заставил себя приостановиться на пороге скромной кельи единственного близкого ему человека.
Отец Блез – священник земли Авьерр был человеком в высшей степени добродетельным. Он никогда и ничего не брал для себя лично и стремился разделить всё, что имел, со страждущими. Именно за это его любили, и за это же – боялись. Все знали, что отец Блез живёт по закону небес, и с ним нельзя договориться или подкупить его, но зато можно попросить помощи.
Отец Блез был укором, воплощением совести. Всякий, кто получил вначале помощь, клялся ему:
-Я вас не забуду!
Но стоило делам пойти в гору – торопился забыть о днях своей слабости и минутах своего ничтожества и при встрече со священником Блезом либо вел себя холодно, либо равнодушно, а порою и грубо.
Однако ни грубость, ни холодность не трогали Блеза. Он просто не замечал всего этого и даже того, кто прежде насмешничал над его скромной и тихой жизнью, привечал в случае надобности и приводил к спасению.
Внешность, между тем, у него была самая обыкновенная. Такие люди – неказистые, маленькие, тихие встречаются среди дворян и крестьян, ремесленников и торговцев – их легко встретить и также легко забыть, потому что во внешности нет ничего выдающегося – ни красоты, ни величия, ни уродства – обыкновенность!
И единственное, что, пожалуй, отличало отца Блеза от прочих представителей самой обыкновенной наружности – это глаза. глаза, которые как будто бы смотрели в самую душу человека и видели куда больше, чем он сам стремился о себе показать; взгляд светлый и чистый, какой редко встретишь и от которого становится тревожно и неуютно, когда на душе есть сомнения и грехи; усталый и печальный взгляд…
-Что случилось, Филипп? – отец Блез, несмотря на ранний рассветный час, занимался копированием священных текстов для раздачи неимущим церквям, которые не могут позволить себе иметь оригинальные молитвенники.
Он совсем не рассердился на появление Филиппа – мальчишки двенадцати лет, волею судеб живущего под его покровительством в церкви. Сирота, разлученный с лаской детства, он обрел приют под тихим и спасительным взглядом священника Блеза и сам проникся святостью веры. Иногда он даже с присущей сиротству робостью заговаривал о том, чтобы сделаться послушником, но отец Блез лишь качал головою, зная, что Филиппу понадобится большое везение или же напротив – большая неудача, чтобы сделаться священнослужителем.
-к тому же, - ты не знаешь жизни, - добавлял отец Блез, желая, чтобы его отказ и без того тактичный, звучал еще мягче. – Ты не знаешь жизни за стенами церквей…
-Ну и пусть, - еще неуверенно, но уже пытался возражать Филипп, - я могу познавать жизнь через прихожан, через…
-Мальчик мой, - отец Блез с трудом сдерживал вздох сожаления, - лишь тот, кто прошел через испытание духа, через скорбь утраты и земные соблазны, видел страдание и сам нес его, может говорить о спасении души другим.
Филипп замирал и со священным трепетом вглядывался в своего спасителя:
-И ты прошёл через это?
-Прошёл, - отвечал отец Блез и тогда, словно бы в ответ на его слова, отзывался болью давно полученный в боях шрам, поразивший весь левый бок – след старой страшной битвы, но этот шрам ничего не значил в сравнении с раненой душой священника и плачущим сердцем.
Филипп хотел (читалось во взгляде!) спросить больше, но странная сила удерживала его от расспросов, и Блез восхвалял ту силу мысленно, понимая, что не следует мальчишке знать еще про земной ад войн и предательств, который порождают люди.
***
-Что с тобой? – повторил отец Блез, оторвавшись совсем от своего занятия и вглядываясь в смущенно стоящего на пороге мальчишку, - болен? Случилось что-то дурное?
Он переживал, не мог не переживать ведь дорожил каждым, за Филиппа. Сирота, взятый на попечение в раннем детстве, стал ему совсем родным.
-Я оторвал тебя от дела? – Филипп выглядел очень напряженным. Он несся сюда с каким-то особенным чувством, но только оказавшись на пороге кельи перед своим спасителем, приютившем его и дававшим ему образование, почувствовал, что, возможно, есть вещи, о которых не следует знать другим.
Почувствовал и устыдился своего чувства. Даже разозлился на себя: «этот человек тебя спас! Ты должен быть ему благодарен».
-Дела не кончаются, пока человек живет, но нужно всегда понимать, какие дела важнее. Бумаги могут хранить свои тайны дольше, чем люди, и дольше, чем люди – жить. Что произошло, Филипп? Иди и не таись.
Филипп покорился. Он вошел в келью, но не пошел к самому священнику, а скользнул внутрь и занял место на краешке лавки, словно бы боялся приблизиться к отцу Блезу.
-Я видел сон. Вернее даже – кошмар…- решился и промолвил, наконец, Филипп.
Отец Блез с трудом подавил тяжкий вздох. Филипп видел кошмары очень часто, чаще, чем видят дети его возраста и гораздо чаще, чем видят их взрослые, которые, как известно, так глубоко утомляются ежедневными делами, что не успевают донести головы до подушки, как уже проваливаются в короткий и тревожный сон.
-Кошмар…- отец Блез нервно кашлянул и Филипп с изумлением взглянул на него, но священник овладел собою и продолжил бодрее, - сны посланы нам богом, и если мы видим их – значит, на это есть воля небес.
-Я вижу снова один и тот же сон, - и это было правдой. Еще с ранних лет Филипп видел один и тот же ужас. одинаковое описание появлялось из рассказа в рассказ. Опять кровь, крики и пламя. И особенно отчаянный вопль совсем рядом – женский, протяжный. Чей-то вой от постигнутого горя рядом и паника…кто-то бежит прочь, издевательский смех и звуки глухих ударов, какие бывают, когда особенно сильно бьют по чему-то мягкому. Филипп же, приглядевшись однажды во сне, понял – это человек. Кто-то – большой и сильный, жестоко и страшно пинает изможденное и окровавленное тело.
Обычно этот непонятный, большой и страшный, закутанный в черноту своего плаща замечал Филиппа и шел к нему сквозь кровавый и пламенный морок, тянул длинные белые руки, заканчивающиеся когтями, как у хищной птицы и Филипп просыпался с тяжестью и нервностью и долго сидел в ночи, прислушиваясь к темноте, где еще, казалось, вспыхивали угольки пламени, выскользнувшие из сна.
Рассказы об этих снах омрачали отца Блеза, но он старался не показывать этого чувства и говорил:
-Молись, Филипп! Темнота ночей полна диковинных существ не из нашего мира. Твой разум очень впечатлителен и может не так видеть мир, и только молитва – искренняя и светлая может защитить тебя! Молись и я буду молиться с тобою.
Филипп молился и плакал от усердия, но проходило несколько дней, а иногда, случалось везение и проходила аж неделя, но сон неизменно возвращался. Эта напасть была личным горем мальчика, и отец Блез серел от безысходности.
Вызывались целители, прописывались ивовые настои перед сном и ромашковые отвары для успокоения. Мальчик менял кельи, не спал ночами, а спал днем – делалось решительно все, и даже отец Блез проводил, случалось, ночи у его кровати, но кошмар неизменно возвращался.
Сам священник помнил, какой ужас пережил сам, увидев, какие судороги потрясают Филиппа в период этого кошмара. Он с трудом растолкал тогда его и долго прижимал к груди, утешая несчастного ребенка, а позже, с рассветом, молился, вопрошая:
-Господи, за что ты так терзаешь его? несчастное создание, сирота! Пощади ребенка, он всего лишь мальчик. Пошли мне его муки, но оставь его, господи!
Хотя сам отец Блез лучше других, ибо больше было некому – знал причину этих кошмаров, но он продолжал молиться.
***
-Филипп, - начал, было, в очередной раз отец Блез с сочувствием, - твои кошмары это…
-В этот раз все было иначе, - Филипп всегда отличался вежливостью и не перебивал Блеза, но похоже что сон действительно изменил его.
-Иначе?
-Да. Я видел женщину – она держала меня на руках, а потом…- Филипп осекся, а потом внимательно взглянул на отца Блеза. – Святой отец, кем была моя мать?
Священник не лгал. Он просто избегал прямых ответов, зная, что частичная правда не так страшна, как искренняя.
-Она была прекрасной женщиной, первая красавица Авьерры, умная…- привычно начал он, но Филипп уже во второй раз перебил его:
-По происхождению. Кем она была?
Отец Блез осекся. Он знал, что этот день придет и не желал его. он хотел сохранить хоть какой-то мир в душе мальчика, потому что понимал – узнай Филипп правду, отвернется от всего, что пытался втолковать ему священник и ожесточится, возжелает мести.
-Она была из дворян, - наконец, решился отец Блез, - из дворян знатного и бедного рода.
-Значит, у меня есть титул? – спросил Филипп, поразив этим вопросом священника.
-Мог бы быть, - признал он с неохотой. – Я мало знаю об этом. Знаю, что ее род был беден, но она действительно была красавицей и несмотря на бедность ее дома, считалась очень выгодной невестой. Вышла замуж по любви и жила счастливо.
-За кого?
-За одного герцога, - отозвался священник, уже поняв, как ему следует отвечать, чтобы оградить Филиппа от неприятных размышлений хотя бы еще на пару месяцев. – Потом герцог погиб в бою, а она, как назло заболев, сама чувствовала приближение смерти и, боясь за то, что из-за наследия тебя могут убить, принесла тебя ко мне. Ты был очень мал!
-А родственники?
-Родственники с его стороны оказались алчными и именно от них твоя мать и пыталась тебя укрыть. Родственники с ее стороны сошли уже в землю. Тебя объявили бы умершим или сумасшедшим. Я думаю, что ты сможешь, если захочешь, когда-нибудь навестить их могилы или же подать прошение королю и он, разобрав твое дело, вернет тебе титул и земли.
Филипп молчал. Ответ священника совсем не устраивал его. он был совсем мальчишкой, но давно чувствовал, что от него скрывают что-то очень важное. Виноват в этом был, пожалуй, сам отец Блез – он лгал, скрытничал, а так как натура его по природе своей не была приучена ко лжи и скрытности, вся скованность выдавала его неискренность.
Филипп давно уже понимал, что за правдой следует обратиться к кому-то другому. И пришел сюда в последнем отчаянии и в последней надежде.
-Спасибо, что рассказал это, - Филипп сдержанно улыбнулся, поднимаясь с места, - прости, что оторвал тебя от дела.
-А? – священник даже растерялся. – А…хорошо. Ступай, мальчик мой, до рассвета еще есть время, попробуй поспать.
Филипп, не показывая своего взгляда, торопливо вышел, а отец Блез с тоскою прикрыл глаза.
Он сам часто думал о том дне.
Вообще, в плетениях знатных домов, в попытках понять где чьи родственники – отец Блез был очень слаб. он до сих пор точно не мог бы сказать, с чьей стороны пошла какая-нибудь вражда или ненависть. Отец Блез считал, что его больше заботят души людей, чем знамена и гербы, но был достаточно одинок в своем скромном мнении.
Мать Филиппа – Алиэн - была красавицей. Она – воплощенная муза поэтов и художников, жила очень тихо и скромно, под тенью угасающего имени своего рода, прозябающего в нищете. Когда-то сильные земли, принадлежащие ее дому, расходились и рассыпались. Единственная надежда была на брак, но на бесприданнице, хоть и знатной, хоть и красавице не так и многие хотели жениться.
В конце концов, удача
