лягушатниками…
- Игорёк, харе базарить… - перебивает Славка.
- Увлёкся, миль пардон, - говорит Игорёк и обжигает Славку несмертельно-обжигающим огнём ледяного взгляда. – Мусс – это великолепное название и предлагаю за это выпить.
Затем лихо плеснул себе на дно фужера вина и не менее лихо, по-гусарски, опрокидывает содержимое в рот. Облизывает губы. Закрывает глаза, смакуя вино. Открывает свои гарные очи:
- Чё ждём? Прозит!
Забегу вперёд: как ни выбирал момент, так и не смог выведать у Игорька, где он нахватался этих винных премудростей. Вспомнил позднее, когда в его комнате обнаружил молодую семейную пару. Глава семейства честно признался, что прежний хозяин куда-то уехал.
Фокус с шампанским не был тем рубежом, за которым начинается выжженная пустыня невежества, попав в неё, понимаешь: все умны задним умом.
Пока наши сильфиды цедили скромно вино, многозначительно перебрасываясь меж собой взглядами, мы быстро оприходовали водку. И снова возникла затянувшаяся пауза.
- Игорёк, без закуски быстро окосеем, - шепчу ему на ухо.
- Пари, Серый. Наберись терпения.
Бойкая музыка сменилась медленной инструментальной мелодией.
- Дамы приглашают кавалеров, - выкручивается Игорёк. – Не мешкаем, девочки!
Поглаживая Дашу по спине, я думал о пари. На что он хотел забиться? Вдруг меня осенило: я увидел нечто такое, что заставило вздрогнуть.
- Что с тобой? – забеспокоилась Даша.
- От духоты продрог, - отшучиваюсь и скольжу по залу взглядом, отыскивая увиденную мельком картину.
Взглядом натыкаюсь на турникет взоров качков: пожирая нас, они о чёт-то шептались меж собой. Уши горели, они обсуждали нас. В подтверждение моих думок встаёт один из качков, судя по особенностям лица, уроженец Кавказа, идёт к бару, берёт бутылку шампанского и направляется в нашу сторону. «Финита», - тревожно думаю и снова вздрагиваю. Игорёк тоже учуял волну агрессии, улыбнулся мне, что-то нашёптывая на ушко Эвридике. Качок остановился возле танцующего Игорька. Улыбнулся чему-то и крикнул бармену, чтобы тот вырубил шарманку. Музыка умолкает. Качок кладёт руку на плечо Игорьку, слегка сдавливает:
- Слышь, ты…
Игорёк стряхивает её с плеча, с вежливой брезгливостью цедит:
- Мешаешь.
Дёрнув торсом, качок замирает от ледяного взгляда Игорька.
— Вот и ладненько. Теперь во внимании.
Ни от кого не ускользнула секундная заминка качка и то, как он быстро пришёл в себя.
— Это, слышь… французский фокусник…
- Месье меня с кем-то спутал, я не фокусник, - расплескал яд улыбки Игорёк.
- Учишься, что ли? – послышалось из зала.
Острота была проигнорирована.
- Не фокусник в обычном понимании.
- Никак в волшебном? – прозвучал вызывающе пьяный женский голос.
- В некотором роде я престидижитатор.
Если вы не видели взрыва бомбы без заряда, то сейчас случилось именно это.
- Что? – захлопал ресницами качок.
- Забыл, зачем подошёл? Отойди вспомни и вернись.
Качок покрылся красной краской.
- Вспомнил, - заговорил он и протянул бутылку с шампанским горлышком вперёд. – Изобрази фокус: налей вино в бокал не вынимая пробку.
Какое чувство превосходства недостатка ума и ничтожества возвышенности читалось на его лице; друзья его зааплодировали; послышались хлопки в зале.
Мы прекратили танцевать – такое разворачивается, какие к чёртовой матери танцы-обжиманцы.
Даша все сильнее прижимается ко мне и трётся телом. В голове пульсирует весьма, не отстранённая, мысль: какая же она в постели, когда бухая? И глажу, глажу эту бесовку по спине и ниже поясницы. Она шепчет: по теплу рук мужика всегда понятно, что он хочет меня.
- Отчего не открыть, если настойчиво просят, - Игорёк в воздухе перехватывает бутылку у качка и начинает ею играться.
Господи всемогущий, восклицаю про себя, Игорёк, не испытывай на прочность хрупкий сосуд психики качка!
- Не всем дано многое умение, - Игорёк нажинает жонглировать бутылкой. – Многие умения, как и многие знания – умножение скорби.
Бармен чувствует, вечер нынешний будет не томным и глушит звук. Всем очень интересно, как же этот чудак – Игорёк – выкрутится на этот раз: шутка ли, налить вино не вынимая пробку из горлышка.
- Умею пить из бутылки, не откупоривая оной, - продолжает Игорёк; тоже знаю как, научился после проспоренного червонца. – Но меня попросили о другом: налить, не вынимая пробку. Согласитесь, странная просьба.
Послышались разные голоса. Напряглись за извилинами лица качков.
- Я бы сказал, это проще пареной репы, будь у меня сабля. Этот приём называется сабраж. Франтоватые гусары ударом сабли аккуратно открывали бутылки с шампанским под восторженные вздохи взволнованных девиц. Но… - Игорёк развёл руки, - я не гусар, сабли у меня нет. Я открою один секрет, им поделился со мной французский алкаш во время моего шатания по Франции и продемонстрирую.
Интересно девки пляшут, думаю я, это целое представление. Ах, как загорелись глазки подвыпивших женщин, даже Дашка заинтриговалась – надо же, секретом поделился французский алкаш приватным образом!
- Этот почтенный месье поделился им бес-плат-но! Увидел меня, рассмотрел, проникся и – быть или не быть, точнее, пить или не пить – вот тебе родственная русская душа великая тайна парижских алкашей.
Раздались бурные хлопки.
- Не верен, что сработает…
- Сработает, - поддерживают Игорька из зала.
- … и не знаю, получится ли…
- Получится, - кричат из разредившегося сумрака.
- … но я постараюсь…
- Уж будь любезен! – вибрирует зал от ожидания французского чуда.
Правая рука крепко держит пунт; пальцы левой руки обхватили горлышко фольгированной юбочкой, мюзле и пробкой. Под внимательные взгляды публики Игорь медленно вращает кисть влево и комментирует:
- Идёт налево, песнь заводит…
Вращает направо:
- … направо сказки говорит…
Затем произошло то, что никто так и не понял в чём дело, не заметил, не зафиксировал. Но кое-что от меня не ускользнуло: пальцы Игорька сомкнулись сильно, до белизны суставов, на горлышке и… послышался резкий хлопок, похожий звук новогодней петарды, будто истосковавшийся выдох по желанной свободе благородного напитка.
- Вуаля! – демонстративно отведены в стороны руки; в одной блестит головка бутылки с фольгой, в правой обезглавленная тушка зелёного стекла с яркой этикеткой. – Прошу, дамы и господа! Без аплодисментов!
Они звучали. Громко. Хлёстко. Яростно. Радостно детьми визжали подвыпившие женщины, крича: «Браво! Брависсимо!» Матом выражали восторг окосевшие от выпитого мужчины.
***
Много позже от кого-то услышал, что память — это дар богов, забвение – милость. Не фанатично верующий, иногда в минуты расслабления духа молю всех богов: и славянских, и финикийских, и древнегреческих, и шумерских, прилетевших с планеты Нибиру о том, чтобы они проявили ко мне свою милость как можно позднее…
13
Качки относились к категории людей, кто оставляет за собой последнее слово. И было два варианта окончательного развития сценария: активная рихтовка выпирающих частей лица нехирургическим вмешательством или иной отвлечённо-гуманный.
После демонстрации сабража в его исполнении, Игорёк пошёл к бармену, сразу полилась располагающая к интиму музыка.
Зал погрузился в тусклый свет электрических свечей.
Вернувшись к столику, он предложил снова потанцевать, пока он со мной подумаем о выборе блюд.
- Откуда деньги?
- Забыл о пари? – напомнил Игорь.
Меня чуть не затрясло от негодования.
- С кем? На что? Финансов – мизер!
- С качками.
Погружение в Нирвану у меня не прокатило.
- На что будем биться? Предложишь ты или выдумать мне?
***
Каждый квадратный метр, дециметр, миллиметр комнаты пропитан этим специфически-особым ароматом страсти. Страсти двух, соединённых в тоскливо-сексуальном порыве тел. В воздухе витал причудливый аромат свежего пота, бисером хрустальным покрывшем тела, он смешивался с едко-сладкой гарью выкуренных сигарет, перегаром не выпитого вина. Он растекался по комнате от пола и по потолку слоями. Каждый из них нёс на себе присущий только ему индивидуально-изысканный вкус, вкус поражения и победы. В атмосфере комнаты присутствовали следы пребывания других девушек, когда-то посетивших мой тихий уголок. Соседок молоденьких и смазливых. Под разными предлогами – соль или спички, или просто так от скуки – они заходили, не отказывались от чашечки кофе, сигареты и иногда оставались на два-три дня. Как бы то ни было, тени прежних забав не доминировали сейчас, они растворились в той, которую источали два соединившихся обуявшей их дикой, первобытной, неконтролируемой страстью познания друг друга, желанием слиться в одно целое, поделиться горячими соками любви и, захлебнувшись ими, утонув в них, родиться из пены жизни обновлёнными.
Извиваясь худеньким телом, в гроб краше кладут, как сказала бы одна моя старинная приятельница, с выпирающими ключицами и рёбрами, с едва различимыми холмиками грудей с остро торчащими напряжёнными сосками, Даша упиралась в меня ручками, явив недюжинную силу, отстранив меня на расстояние полусогнутых рук. По разгорячённому девичьему лицу плавали багровые, бледные, жёлто-зелёные и тёмно-синие пятна. Она яростно – ы-ффы-ы-ффы-ы-ффы! – сопела носом, трепетали крылья ноздрей и тонкие свистящие – с-с-с! – звуки прорывались через уголки плотно стиснутых губ.
В какое-то мгновение я представил себя огромным насосом через шланг-фаллос перекачивающим из своих бездонных резервуаров самую ценную, самую востребованную, почти сакральную сменную жидкость. Близкий апогей, когда закодированная информация готова мощной струёй, освобождаясь из узких каналов вырваться в просторные ёмкости, Даша резко выгибается дугой: х-хы!-х-хы!-х-хы! Завертела дико тазом: ы-ффы-ы-ффы-ы-ффы! – разрывался от напора воздуха нос. Вслед за тем издав глубинный протяжный стон, избавилась от моего присутствия в себе. Лицом, выбеленным апогеем, и уже принимавшим естественные мягко очерченные черты, Даша изобразила капитуляцию перед стихией. Едва не взвывая от разрывающей тело истомы, я проливался драгоценным зельем между её бёдер на скомканную простыню. Из меня текла и текла частыми толчками жидкость, и специфический аромат разливался по воздуху, струился в открытую форточку, тонкими и хитрыми змейками проскальзывал через дверные щели в коридор.
Сбивчиво, порывисто, глотая окончания слов, Даша выдавила из пересохшего горла:
- Прости, Войтусь, не люблю неожиданных сюрпризов. Компрене ву?
- Ву компрене, Даша. Кто их, неожиданных, любит.
Мелкая дрожь в унисон сотрясла наши тела. Тихий смех вернул меня в земную обитель из Нирваны.
- Капля… повисла… густая…
Даша, приоткрыв свои блядские глазки, лукаво смотрела на меня. Затем приподнялась, как-то изловчилась, но худые, они вертлявые. Обхватила поникшее копьё правой ладошкой. В подставленную левую выдавила остатки семени.
—
