Времена философов (первая часть книги: "В годы нашей безумной Весны")

изменилось (хотя, что общего имеют между собой действия в заброшенном парке с тем, что происходит в зале?).
Я набрался смелости и тоже повернулся лицом к залу. И, как и чувствовал, увидел нечто, к чему не был готов: повсюду – на спинках кресел и на полу - лежит одежда; скопления обнажённых человеческих тел… Все студенты и учителя, за малым исключением, предавались оргии. Во мне тут же смешалось желание с отвращением. Что из них настоящее? С некоторой горечью я вынужден был признаться себе: первое велико, - оно, безусловно, настоящее; тогда как второе – защитная позиция ума, обусловленная моим прошлым. Но, может быть, всего этого не происходит? Может быть, я всё ещё вижу сон?..
В памяти возник образ профессора Лео Фицхельма. Где же он?  Он по-прежнему находился за трибуной, только теперь, как и его коллега, просто наблюдал за происходящим. Лицо его было одновременно умилённым и задумчивым. Я подумал: «Не такие мы и разные, чтобы быть непримиримыми».
Взгляд мистера Фицхельма остановился на мне, и до меня донёсся  вкрадчивый вопрос:
- Что или кого вы здесь ищите, Вил?
- Я ищу ту, которая обратит на меня внимание, - не раздумывая, ответил я, и сам поразился своему ответу.
- Тогда почему бы вам просто не снять с себя одежду?
«Вы не можете на это отважиться, Вил? Вы стыдитесь самого себя?», - так бы это прозвучало из уст профессора Рольпера, - но его коллега был более мягким человеком, и дал дружеский совет.
- Тем более, что вам уже нечего скрывать…
Наш диалог (реальный или воображаемый) прервало обращение профессора Рольпера к залу:
- Друзья мои, вы уяснили суть нашей сегодняшней лекции. Всем огромное спасибо! Все свободны! Кто-нибудь, будьте любезны, включите свет!
Загорелся свет, и – словно его зажгли специально для меня – я тотчас же открыл глаза. Теперь это точно был не сон. Однако… надо мной склонилось прекрасное женское лицо, что прежде могло быть только во сне.
- Боже, вы всех перепугали! – слегка взволнованно прозвучал её голос. – Если так серьёзно ко всему относиться, недолго и с ума сойти!
Её рука бережно приподняла мою голову. Взгляд мой оказался на уровне её груди, и я – хоть это было для меня не важно – обратил внимание на то, что все пуговицы у неё на кофте застёгнуты.
- Постараюсь относиться ко всему проще, - невнятно, но зато с улыбкой проговорил я в ответ. – Могу ли я узнать ваше имя?
- Анна…
- Я – Вил. Должно быть, вы только что подошли ко мне… а у меня такое чувство, будто вы спасли меня…
- Понятно, почему у тебя такое чувство, приятель, - произнёс с усмешкой знакомый голос на заднем плане. – На самом деле она здесь вовсе не причём. Если кто-то сегодня и спас тебя, так это он.
Я принял сидячее положение и увидел – вместе с Анной – следующую картину: Ален Хартер помогает гигантскому пауку забраться в сумку.
- Его зовут Антуан! И он был рад знакомству с тобой! Давай дружок, давай… я знаю, ты такой медлительный оттого, что очень умный… Для меня немалая честь помогать тебе.
Мы с Анной переглянулись. Нам обоим показалось это странным и одновременно забавным.

Спустя три дня я получил от профессора Рольпера записку следующего содержания: «Здравствуйте, дорогой Вильгельм! Я приходил, чтобы лично принести Вам свои извинения. К сожалению, Вы оказались в отъезде. Завтра я улетаю на Далмак, и мы с Вами уже не встретимся.
Далеко не всегда мои слова и действия достигают своей цели, порой мне кажется, что они приводят лишь к негативным последствиям. Там, в актовом зале я испытывал страх, страх от мысли, что причиняю Вам вред. Но в то же время… я ни за что бы ни стал разыгрывать этот спектакль, если бы не верил в Вас. Вы разумный человек, и, думаю, в тот вечер с Вами произошло нечто большее, чем то, что можно было наблюдать со стороны. Если это не так – значит я просто выживающий из ума старик. Но… я видел, как после всего Вы встали, как улыбнулись той милой особе, и мне кажется, для меня не всё ещё потеряно.
Счастливо оставаться, Вильгельм! Мы обязательно ещё увидимся. Рискну предположить, это случится тогда, когда история Вильского парка приблизится к своему завершению».

Эпилог

Ты помнишь, однажды безумье
Свело нас под полной луной!
Я встал среди ночи в раздумьях,
Твоею пленясь красотой!

Как звезды тогда нам сияли
В безмолвной седой глубине!
Как юному взору сказали,
Что ты пробудилась во мне!

И ветры несли нас с тобою!
В целом свете мы были одни!
Я назвал это время Весною!
В Годы нашей безумной Весны!

Ты помнишь, как вскоре расстались…
О, разлука была так легка!
Я ушёл, ни о чём не печалясь…
Разлилась между нами река.

Уходил я всё дальше с годами.
И в тоске уж не помнил тебя.
Поглощённый мирскими делами,
Я привык уже жить, не любя.

Дни за днями бегут. Неизменно
Разум бодр в холодной войне.
Жизнь проходит меж тем незаметно,
Иногда лишь ты чудишься мне.

Дуют ветры, и, даль застилая,
Тучи вечно плывут надо мной.
Я не вижу пути и не знаю,
Как вернуться на берег родной.

Мне хотелось предать всё забвенью,
Стать никем, обратиться в ничто.
Пусть покинет меня вдохновенье,
Разум рвенья лишиться своего!

Не вернуться в твои мне объятья –
Значит, незачем вовсе мне жить!
Мой успех – это было проклятье!
Без тебя я не мог победить!

Письма юности канули в лету.
Не настало их время тогда.
С мечтою и страстью поэта
Расстался я навсегда.

Вспоминаю забытые строки,
До сердец что хотел донести.
Ухожу с проторённой дороги,
Пусть не будет иного пути.

И с мечтой молодого поэта
Обращаюсь я вновь к тишине.
И в молчаньи не слышно ответа.
Но всё чаще ты чудишься мне.

О, небо, манящее в дали!
Мы встретимся снова с тобой!
Года, что безудержно мчались,
Пронеслись уж над синей рекой!

Понял вдруг, что я только виденье!
Я – виденье твоей глубины!
Между нами одно лишь мгновенье!
Между нами всегда только сны!
 
Генрих Рольпер.