Лебединое садака

Перед самым рассветом, когда над Кизил-Атреком звенел лишь переливчатый звонкоголосый хор продравших глаза драчливых хоразов (петухов), меня разбудил стук в дверь. Гортанный глас моего друга Гарягды произнёс пароль:
-Кашкалтак! Сен няме, унутды (ты что, забыл)? Гитдилер учин ат (поехали на охоту)!
-Гарягды! А что, гар ягды? - шутливо-весело ответил я, обыгрывая его имя, означающее в переводе с туркменского "Шёл снег".
-Ёк! Снег ёк! - засмеялся Гарягды. - После того как я родился, Атрек не видел снега. Двадцать пять лет не видел!
Запрыгивая в потёртое седло древнего как мамонт мотоцикла "Иж", я пошутил:
-Гарягды! Почему хоразы орут по-русски? Думают, что в рязанской деревне сидят? Где их туркменский язык?
Пересмешничая таким образом, мы помчались в сторону озера Мамедкёль.
Именно там, по словам друга, вращали небо громадные стада этих дивных вкусных жирных уточек-кашкалтаков.
Кто такой этот "гусь", я узнал, заглянув вчера в сёзлук (словарь). Оказался гусь обычной лысухой. Туркменам сие ботаническое прозвище, похоже, не понравилось. И прозвали утку кашкалтаком. Или водной курицей (сув товук).
...Огромная полная луна светила так ярко, что впору было газеты читать. Яркий ковш Большой Медведицы висел в бархатном звёздном небе вверх ногами.
-Брр! Хоть и субтропический наш туркменский Атрек, и финиковые пальмы цветут, и снега никто не видывал, а холод прошибал наши военные бушлаты.
Свет фар "Ижака" высвечивал тонкий ледок лужиц и белёсый мохнатый иней дороги. Декабрь есть декабрь!
А сзади нас подгонял треск старых охотничьих мотоциклов. Конкуренты тоже не дремали, мчались за жирным кашкалтаком.
-Точно говорят - охота пуще неволи! - сквозь треск мотора крикнул я, вспоминая смешной анекдот. И начал перекрикивать старый трескучий дрындулет:
-Мужика его жинка не отпускала на рыбалку. Друг и посоветовал свой рецепт. Утром одеяло с жены сбрасывает и говорит: "Жопа у тебя толстая!" Жена - орать. Ягши! Можно уходить на рыбалку!
Мужик решил испробовать. Утром встал, зевнул, сбросил с голой жены одеяло. Посмотрел-посмотрел и решил: "Нафига мне эта рыбалка!"
Но то - рыбаки! Настоящего же охотника не остановят женские прелести-чары!
Ни тёплая мягкая постель, ни возможность лишний час покимарить-позоревать (как моя бабка на далёкой донской краине говаривала про своё лежание возле окошка) не удержат настоящего авчы (охотника).
Целый день и даже ночь может он бродить по колено в ледяной воде, выискивая заветную дичь.
Авчы на это короткое золотое время полностью забывает о своих житейских проблемах и делишках. В эти минуты он  древний охотник на гиганта мамонта или саблезубого тигра.
И ждёт отважного героя милая жёнушка, гремя каменными кастрюлями в уютной пещере.
Вспомнив, что термин "кайф" произошёл от туркменского слова "настроение", я крикнул:
-Гарягды! Как твой кайф, яман (плохой)?
-Яман! Ав этджек она ягши (охота сделает его хорошим)!
Разговаривая и смеясь, мы прорезали пыльную туркменскую сяхру (степь) и через десяток километров подкатили к высоченной чёрной стене камыша.
За этой стеной таинственно — страшно мерцала в свете яркой луны ровная чёрная маслянистая гладь озера.
Брр! Ощущение, что пучина страшных вод сейчас разверзнется и всплывёт, как Лох-несское чудовище, легендарная туркменская русалка "Гара-Гырнак", хозяйка воды.
Услышав мои предположения, Гарягды рассмеялся:
-Да ты что! Здесь уже сто человек сидит в камышах! И так - хер гюн (каждый день)! Такой концерт устраивают, что оглохнешь. Так что Гара-Гырнак давно убежал. В Гасан-Кули, на море.
Хм! А ведь точно! Всего в сотне километров от Атрека, на седом Каспии, базируется огромный Гасан-Кулийский орнитологический заповедник. Зимуют там огромные стада водоплавающей птицы со всего Советского Союза. Зимуют даже такие красавцы, как огненно-красные фламинго!
Размышляя так, я продирался вслед Гарягды сквозь высоченную, как лес, трёхметровую глухую стену камыша и белёсых кустов гребенщика.
-Шу ерде (здесь)! - остановился он, высмотрев подходящее местечко у самой кромки воды.
Чу! Лёгкий ветерок начал играть верхушками травы, а небо на востоке медленно наливалось багрянцем.
В этом мираже проявились, как призраки, силуэты охотников, застывших в лодках посреди озера. В отличие от нас, "пехотинцев", заняли они самую выгодную позицию.
-Кашкалтак пойдёт прямо над ними! - шепнул Гарягды.
Чу! Уже слышно курлыканье приближающейся огромной воздушной стаи.
Гарягды стал похож на сжатую пружину. В глазах сверкнули молнии охотничьего азарта.
Подняв ствол древней берданки, он замер и всмотрелся в небеса, расцвеченные сказочной красоты нежнейшим малиновым колером.
Восхитительно! Прекрасно!
Но восторгаться помешало приближающееся курлыканье.
Тёмные точки всё ближе и ближе.
Гарягды прицелился и...опустил ружьё.
-Бу - гув (это лебеди)! - шепнул он. - У них - человеческая душа! Нельзя убивать!
Неожиданный треск заставил нас обернуться.
Это сидевший неподалёку в засаде парень не выдержал:
-Почему не стреляли? У меня - осечка! А вы дичь упустили!
-Да вот. Понимаешь. - засмущался Гарягды. - Патрон заклинило.
Друг мой хотел ещё что-то добавить, но страшная канонада помешала. Мы как будто очутились посреди грандиозного кровавого сражения.
Подхватившись, ринулись мы, продираясь сквозь переплетения мохнатых веток и спотыкаясь об узловатые корни гребенщика в  сторону, куда направлялись лебеди.
Выбежав на открытое место на берегу, увидели пару белоснежных птиц, застывших на безмолвной глади озера.
Одна птица лежала на берегу, совсем рядом от нас.
Неожиданно лебёдушка приподняла голову. Затем встала и, выгибая прекрасную длинную шею, помогая крыльями, пошла к нам.
В глазах лебёдушки блестели слёзы.
Да-да, настоящие человеческие слёзы!
И такая великая скорбь читалась в этих человеческих глазах, что слышится немой её тоскливый крик:
"Что же вы делаете, люди? Разве мы обидели вас?"
Мы замерли. У каждого, наверное, мороз пробежал по коже. Вспомнились мне слова Гарягды о человеческой душе лебедя.
Подбежавший старый белобородый охотник, оказавшийся соседом Гарягды, начал тихо ругаться.
Перевёл я лишь несколько слов яшули (аксакала), но главных:
-Дурак стрелял! Когда-то я таким же был. Но увидел слёзы в глазах птицы, и стрелять зарёкся.
Немного помолчав, глядя на замершего лебедя, яшули продолжил:
- У птиц - свои законы, непонятные людям. Однажды мы охотились на озере Еген-сейит, что в районе села Ак-Яйла. И подстрелили трёх гусей. Пока перезаряжали ружья, подлетела другая стая. От неё отделились два гуся и спикировали вниз.
Думаем: "Что такое? Выстрелов не было слышно!"
Вдруг птицы подхватили раненого товарища и взмыли ввысь!
Или вот ещё случай был.
Убили мы гуся. Осмотрев его, очень удивились. Крыло птицы оказалось перевязанным! Чётко виднелось место сращения костей. А повязка оказалась сделана из травы. Явно работал не человек!
-Неужели птицы? - не удержался я от восклицания.
-Видимо, так и есть! - подтвердил яшули. - Мы, охотники, много бродим по степи, много удивительного видим. Ты, наверное, слышал о лебединой верности. Если самку подстрелить, то самец камнем бросается вниз и разбивается!
-Да, песня такая есть! Лебедь вновь поднялся к облаку. И сложив бесстрашно крылья, на землю упал. - начал было я.
Но Гарягды, извинившись, перебил песню:
-Лебеди не улетают далеко от места гибели вожака. Если охотник настреляет много птиц, стая начинает кружить над человеком. Предупреждает, чтобы прекращал бойню. И если жадный охотник продолжит стрелять, то семью его ждут несчастья!
Разговаривая, мы не заметили, как высокий камыш дрогнул, пропустив ещё одного охотника-авчы.
Услышав слова о несчастьях, он презрительно хмыкнул:
-Бу мен ольдюрди гув (это я убил лебедей)! Ну и что? Птица есть птица! Никакой души у неё нет.
-Тойлы! Герек этмек пата (нужно сделать поминки)! - строго посмотрел на джигита седой яшули. - Башга - бела (иначе - беда)!
-Ха-ха! Эртеки мама (бабушкины сказки)! Дял унанярын (не верю)! - рассмеялся парень и ринулся на своё охотничье место.
Однако через час, когда холодный безразличный диск солнца начал быстро карабкаться на кручу зимнего небосклона, Тойлы изменил своё мнение.
Изменил, потому что приехал его отец.
Подъехав к озеру, белобородый отец поднял такой страшный шум, что сбежалось десяток охотников.
Тойлы, недовольный и злой, тоже вылез из тьмы камыша.
И услышал страшную весть: на его маленького двухгодовалого сынишку напал разгневанный петух. И очень сильно изранил мощным клювом и острыми как сабли когтями.
Тойлы ошеломлённо посмотрел на отца-яшули:
-Срочно раздам садака! И пата сделаю по лебедям!