Марусю свою я люблю до окоченения, и причин тому несколько.
Ну, во-первых, она мне «несколько сродни» - дочь, одним словом.
Во-вторых, она ослепительная красавица (это – в мать).
В-третьих, несмотря на довольно юный возраст (недавно ей исполнилось шесть), она умна и рассудительна (это – в деда, моего папу).
В-четвёртых, она существо преданное семье, друзьям и вообще Человечеству (это, кажется, в меня).
И у такой вот Маруси, естественно, есть лучшая подруга, с которой они ещё с яслей «и хлеба горбушку – и ту пополам». Друга моей дочери зовут Аполлинария – Поля, короче говоря. Мне она тоже нравится. И, если бы она не была уже занята моей дочерью, я бы сам с нею дружил.
И причин этому несколько.
Во-первых, Аполлинария – одинокая дочь при одинокой матери. И мне её жаль, потому что, куда подевался мужчина из их дома, про то не ведаю.
Во-вторых, похожа Поля на маленькую такую вот старушечку, чертовски рассудительную и вежливую. Но вежливость её не навязчива и не показушна, а идёт из самого её немудрящего естества и от доброго сердца.
И самое главное: она любит мою Машку по-настоящему. А это, знаете ли, аргумент, который перевешивает все остальные, даже если бы те были сугубо отрицательными.
Полина часто бывает у нас в гостях. И тогда они с Марусей занимаются всякими женскими делами: обсуждают новые туалеты, виденные накануне в садике, переодевают кукол, рисуют, делятся новостями или просто сплетничают. Иногда бывают так увлечены, сидя на полу где-нибудь в сторонке, что решительно забывают про то, что в доме, кроме них, в этот момент ещё существуют и другие люди. А потому даже в минуты самых смертельных откровений не шепчутся (дети ведь вообще шептаться не умеют), а орут так, будто одна из них стоит на Северном полюсе нашей планеты, а друга – на Южном.
Именно поэтому, а не потому что унизительно подслушивал, я и стал свидетелем такого вот интимного разговора однажды.
Сидят, знаете ли, две дамы прямо на полу. Аполлинария вздыхает и сообщает:
- Знаешь, Мань, я за маму всё больше и больше бояться начинаю.
- Почему? Заболела она, что ли?
- Да нет, кажется, но сидит и в окно смотрит. Или в телевизор, как в окно. В книгу – так же. Просто вид делает, а сама думает всё про что-то. Я уж ей говорю: «Мам, а мам! Давай в выходные обои, что ли, переклеим?» Она отвечает: «Обои?.. Хорошо, давай… А где?..» Говорю: «Да всё равно, где, хоть у тебя вон в комнате!..» Она опять долго-долго так молчит, а потом отвечает: «А зачем? Мне и так нормально… А больше – не для кого…»
- Тогда точно – болеет, - Машка моя говорит.
Дурочка же ещё. Но Полина возражает:
- Нет, Марусичка! Это она потому, что у нас в доме мужчины нет. Мне баба Надя сказала, когда в воскресенье к нам приходила…
- Муж-чи-ны… - тянет в изумлении Маруся, - Так и чего? У нас вот тоже нет, а мама не переживает. Только говорит: «Вот был бы мужик в доме, он кран бы давно уже починил…»
Признаюсь, мне стало стыдно!
Аполлинария жарко возразила:
- Это как же нету-то? А папа твой – кто? Что ли не мужчина?
Маня потрясена. И растеряна. Молчит. Потом робко так возражает:
- Какой же он мужчина? Он – просто папа мой. Ну, и мамин муж.
Тут я почти даже оскорбился.
Полина, тем временем, продолжает:
- Я вот о чём, Маш, подумала-то… А отдайте-ка вы нам своего папу хоть дня на два, ну, или на неделю там. Мама успокоится, и мы вам его вернём в целости и сохранности. Как его кормить , я уже знаю: тётя Оля, мама твоя, ему сырники жарит и бутерброды намазывает. А моя мама будет для него даже суп варить.
Я мечтательно улыбнулся и сглотнул слюну.
Маруся моя цепенеет от такого предложения. Аполлинария же, чтобы окончательно развеять колебания моей дочери, выкладывает самый сильный аргумент:
- А за это мы с мамой вам обои переклеим, а то у вас в прихожей они уже грязные какие-то.
Я опять стыжусь.
Машка понимает, что подруга её во всём и кругом права, а потому, ещё чуть помедлив, ответствует:
- Ладно… Только я его спрошу сначала, пойдёт ли… Но ты, Поличка, его не целуй, потому что он меня только целует и маму… иногда…
Смущаюсь.
- … и пусть он тебе на ночь сказки не рассказывает! А когда будете с ним выходить гулять, то ты мне звони, я тоже выходить буду, чтоб на него, единственного моего, хоть посмотреть…
