ее дыхания, и сам наполнял ее грудь тем воздухом, что отдавал.
Скоро дождь закапал реже и небо быстро прояснилось. Тоня, поглощенная тем, что покрывала его ствол вторым слоем побелки, еще не заметила этой перемены под сенью ветвей. Тогда он сбросил ей на нос холодную каплю дождя и она подняла голову. В этот момент, луч света, пробившийся через хвою, лег ей на лицо. Но вот что странно: глядя на нее всеми глазками коры и веток, он уже не видел разницы между светом, озарившим ее лицо, и самим лицом. Оно было одним из бесконечных, текучих воплощений этого света, так же, как и высокие весенние облака среди прояснившейся ослепительной синевы, к которой тянулась его чуть покачивающаяся на ветру верхушка; и голубовато-зеленая хвоя Михсенича, Накося и других товарищей из его роты; и омытый дождем багровый гранит обелиска; и птицы, дороги, земля и все что было и будет.
Капля дождя соскользнула с кончика носа Тони на верхнюю губу, откуда она слизнула ее языком. У капли был сладковатый, хвойный, совершенно весенний вкус. “Дождь кончился!” - звонко крикнула она подругам, скрытым за обелиском. И подняв с земли инструменты и ведро, весело оглянулась на блестящее белоснежной известью основание елового ствола и направилась к ним.
