спросил:
-Вам чего? О…Арахна? Тален?
-Печать дай, а то эта работать не хочет, - не преминул пожаловаться Тален.
-Не имею права работать, - напомнила мстительная Арахна. – Привет, Авис!
Авис оглядел процессию, хихикнул и куда-то унёсся.
-Ненавижу его, - доверительно сообщил Тален, как будто не было для него снующих судей, молчаливого конвоя и никчемной воровки. – Ходит вечно, спорит со мной о методах!
-И с нами, - пожаловалась Арахна, также не принимая во внимание присутствующих. Для неё все это было рутиной. – Недавно спорил со мной о том, что я – палач. Мол, недостойно для женщины.
-Тяжело, я бы сказал, - пожал плечами Тален. – Всё-таки…
-Уловки есть, - прервала Арахна, - попадёшь на эшафот – покажу. Да не бойся ты – пошутила. А вообще, конечно, всё это нелегко, но путь закона и не может быть лёгким. Порою приходится переступать через всю свою суть, но выполнять долг.
Аме хотелось плакать, но она совсем охрипла от слёз и судорожно всхлипывала, не умея восстановить дыхание. Ей хотелось, чтобы было поставлено уже проклятое клеймо, чтобы всё это кончилось и она убралась от этих равнодушных людей подальше, плакать, смывать свою обиду и боль.
Хотелось кричать: «а я? Здесь я! Я не хочу слушать о ваших спорах! Я хочу жить».
Но кричать её отучили в первую ночь в тюремном заточении.
Тален хотел что-то сказать, но к ним лёгкой походкой подошёл Авис. В руках он сжимал коробочку с чернильной печатью. В глазах его плясала настолько откровенная радость, что Тален не выдержал:
-Чего бодрый такой?
-А я сейчас с вами поделюсь и вы тоже взбодритесь, - заверил Авис, ловко помечая нужные листы Талена. – Друзья, у нас сегодня на обед будет оленина!
Арахна и Тален издали одинаковой булькающий звук радости.
-Да ты что? – первой опомнилась Арахна. – Не врёшь?
-У начальства слышал, - Авис светился. – Представляете?
-Наконец-то хорошая новость! – оценил Тален, повернулся к Арахне, - давай покончим с этой, сегодня опаздывать на обед нельзя, а то достанется холодное!
Арахна уже спешила к выходу.
-Живее! – поторопил конвой Тален.
***
Они расположились в подвале Коллегии Палачей. Арахна спешила – она быстро прокаливала печать с отвратительной грубой надписью: «вор». Три буквы, запечатлённые навек на нежной девичьей коже должны были навсегда изменить её жизнь. Но Арахна об этом не думала, она думала о том, что на обед будет наконец-то оленина, а не рыба, что через две недели кончается сезон и нужно будет считать растраченные мотки верёвки и писать отчёты, а ещё о том, что скоро будет празднество одного из Девяти Рыцарей Луала, и будут танцы и она будет танцевать с Ависом…
Но руки её помнили работу и действовали сами. Аме пришлось зажать во рту скрученный жгут, от которого несло чем-то кислым, затем вытерпеть промазывание лба какой-то белой дрянью, похожей на жир, но с каким-то тухлым запахом. А затем была боль.
Такая боль, которую нельзя описать и которая, кажется, убивает мгновенно. Она заполняет всё человеческое сознание, не оставляя даже мысли: «за что…», она выжигает всё ослепительной секундой, скручивает, отзывается в каждой клеточке тела.
Но это ещё ничего. Вместе с болью приходит страшное осознание: заклеймена!
Аме привиделась её родная деревня, из которой она бежала босая, вспомнилось мирное ровное небо, сероватый домик, где она жила с семьёй – многочисленной, накормленной не до сытости, но всё же всегда накормленной и дружной.
Но вдруг захотелось большего, а рассчитать она не умела. Рванулась к тракту, обдирая о камни ступни, бежала, пока не встретил её торговый обоз, а потом – потом череда бесконечных унижений, голод, от которого тошнит, судороги от ночного холода, страх – животных страх от каждого дня и ненависть ко всему и всем. И дрожь в пальцах, дрожь…
Видения отступили. Аме вдруг поняла что жива. Глаза воспалены от жара и слёз, рот перекошен в немом крике, а во лбу затихающий пожар, который затихает от умелых прикосновений мазью.
-Очнулась? – Арахна прекратила обрабатывать лоб преступницы, а встретив её интерес к действиям, объяснила. – Порядок такой. Боль снимает и от нагноений всяких…
Арахна смутилась, махнула рукой:
-Иди отсюда.
-Бумагу не забудь, - Тален сунул в дрожащую руку непонимающей Аме лист, - здесь говорится, кто ты и за какое преступление клеймена. Патруль будет проверять. Давай, пошла, пошла…
Конвой потащил обессиленную и навсегда мрачную Аме наверх, туда, где её ничего не ждало, кроме грязи и слабости жизни. жизни, перечёркнутой ею самой.
-Думаю, скоро мы её увидим, - сообщил Тален, когда Аме скрылась. Он почти как наяву видел её растерянную от своего освобождения, оказавшуюся вдруг на улице с листом бумаги, слабостью всех чувств и горящим лбом, облегчённым от боли, но не исцелённым, изувеченным.
Она должна поплестись куда-нибудь к рынку, ещё не понимая, что все от неё будут шарахаться. Затем, не найдя понимания и монетки на хлеб, пойдёт по дворам, где-нибудь ей повезёт…или не повезёт.
Талена это мало интересовало.
-Что она хоть своровать-то пыталась? – спросила Арахна, складывая инструменты своей работы в быстром порядке.
-Да рыбу, - отозвался Тален. – Торговка заметила.
Руки Арахны странно дрогнули. Она замерла на мгновение, но потом вернулась к своим действиям.
-Потом помоешь, - напомнил с досадой Тален, - обед бьют, слышишь? Там мясо. Ты какой соус возьмёшь? Я хочу клюквенный, он замечательно идёт к мясу. Хотя, если будет картошка, то, пожалуй, чесночный. Может быть, даже двойной. А если будут овощи, то грибной, знаешь, какое сочетание получится? Загляденье!
