I
Тот, кого в чесночном смраде тесных таверн Субуры, прохладной тиши уютных особняков Палатина и Эсквилина, влажном сумраке мраморных тепидариев Агрипповых терм называли – иногда уважительно, порой с ироничной усмешкой, а часто по привычке и без эмоций – Марком-философом, проводил в полях за легионными лагерями Виндобоны смотр союзным и вспомогательным войскам.
Облаченный по такому случаю в парадные доспехи и пурпурный плащ императора, Марк вынужден был время от времени хвататься обеими руками за толстые сосновые доски, которыми плотники V Македонского легиона на днях обшили трибуну претория. На досках стыли капли смолы, и Старший Цезарь поминутно вытирал о льняную тряпицу озябшие ладони.
Стояло холодное утро третьего дня после ид месяца, посвященного кровавому богу войны Марсу.
Начальники легионов, стянутых для окончательной расправы над взбунтовавшимися квадами, столпились внизу, слева от трибуны. Здесь стояли долговязый и надутый Таррутений Патерн, разбивший три года назад в долгом и упорном сражении ополчение квадов и конницу роксоланов, спокойный и рассудительный Авфидий Викторин, надежный, но недалекий Гельвий Пертинакс, удачливый и хитрый Юлий Вер.
Отдельно от военачальников, за их спинами, расположился Клавдий Помпейан, префект претория и зять Старшего Цезаря. По его знаку, к мосткам, на которых была сооружена трибуна, подбежали рабы. Они поднялись по короткой лестнице на эту приземистую, жалобно поскрипывавшую на ветру конструкцию, развернули шерстяную драпировку и быстро и сноровисто закрепили ее на смолистых досках. Император оглянулся, нашел глазами Помпейана и с благодарной улыбкой кивнул префекту.
Низкие темные тучи накрыли солнце, повалил сухой крупчатый снег. Впрочем, снег шел недолго. Вскоре дневное светило выглянуло вновь, окрасив расположенный за преторием алтарь всех богов, огромный пиршественный шатер и широкое заснеженное поле, на котором невзрачными грязно-бурыми пятнами выступали островки травы, в яркие, почти праздничные цвета.
С северо-востока, из глубины Барбарии, постоянно дул сильный пронизывающий ветер, и немолодому тщедушному Марку приходилось несладко в противостоянии с гневливым, завывающим подобно северным варварам Бореем.
Бледное, осунувшееся лицо принцепса с заостренным покрасневшим носом, прищуренными, утомленными глазами, впалыми, плохо выбритыми щеками и редкой, седеющей бородой, напоминало театральную маску актера, играющего роль старого, выжившего из ума отца в комедии какого-нибудь Теренция Афра или Макция Плавта. Нетрудно было заметить, что Цезарь устал от тысячи больших и малых забот. Десятилетиями приходилось ему противостоять вторжениям парфян на востоке и варваров на севере, бороться с занесенной легионами из Междуречья чумой и мятежами честолюбивых командующих армиями. Сколько бессонных ночей он провел, обсуждая в консилиуме вопрос о помощи провинциям, пострадавшим от страшных, разрушительных землетрясений, превративших цветущие азиатские города в руины. Его измотали бесчинства африканских мавров и солдат-дезертиров в испанской Бетике и Галлиях, кровавые бунты пастухов и сборщиков папируса в Египте, упрямое неповиновение иудеев, тайное противодействие властям со стороны разного рода сект, среди которых особенно опасными казались христиане.
Семнадцать лет протекли в буднях жестокой войны с варварским сбродом, именуемым маркоманнами. Цезарь и его чиновники ежедневно и еженощно ломали голову над тем, где изыскать средства для набора и обучения новобранцев, как наладить снабжение потрепанных легионов, что придумать для лучшей собираемости налогов. Приходилось подробно и тщательно обсуждать и принимать планы военных кампаний, прибегать к хитростям и уловкам для разобщения варварских коалиций, расселять переходившие в подданство Рима варварские племена, добиваться выдачи плененных и угнанных за Данувий паннонцев и помогать возвращенным подданным обустраиваться в возрождаемых в Реции и Паннонии городах и поселках.
Он должен был вникать в судебные тяжбы и вершить суд над чиновниками, обвиненными в лихоимстве, взяточничестве, произволе, в страшных, иногда мнимых, а иногда и настоящих преступлениях. Среди этих людей попадались и такие, кому он был многим обязан или кого любил, например, Ирод Аттик. И тогда сердце его разрывалось между долгом и приязнью и тогда совершал он сделки с совестью.
При этом нельзя было забывать о многотысячной римской черни. Она не могла жить без подачек: бесплатных раздач зерна, вина и масла, любимых зрелищ - гладиаторских боев и непристойных мимов.
Принцепс смертельно устал разбирать распри в собственной семье, вникать в интриги, плетущиеся двором и влиятельными провинциалами, заботиться о поддержании порядка в государстве, которое сорок лет наслаждалось благоденствием и покоем при его счастливых предшественниках - приемных деде и отце, Адриане и Антонине. Он вынужден был постоянно закалять философскими упражнениями свой дух и неутомимо бороться с собственным нездоровьем.
Марк, прозванный на Капитолии и в народе Философом, научился ладить с обленившимся плебсом, ехидными умниками-риторами, пустоголовыми трутнями-сенаторами, спесивыми самодурами-наместниками провинций, вороватыми прокураторами и самолюбивыми командирами легионов, вечно требующими подкреплений, подарков и наград.
Он стоически перенес смерть малолетнего сына и двух дочерей, безразличие, лень и разврат покойного соправителя Луция Вера, скрытое презрение и почти демонстративную измену покойной супруги, гибель легионов в Армении и за Данувием. Он продолжал терпеливо сносить интриги и враждебность двух родов: Антонинов и Цейониев, откуда вышли его ныне покойные жена и соправитель, дурное поведение сына и нынешнего соправителя – Коммода, высокомерие и неблагодарность любимой дочери Луциллы.
Никто не заметил, какую боль и отчаяние он испытал, узнав, что жена Фаустина, которая делила с ним некогда все горести и радости выпавшей им обоим нелегкой доли и которая изменила ему сначала с двумя сенаторами, потом со смазливым дружком названого брата, сирийцем Аллектом, потом – со многими, дошла до того, что предложила себя в жены славному полководцу, победителю парфян Авидию Кассию.
Пока Марк, простуженный и страдавший от болей в желудке, занимался организацией контрнаступления под осажденной варварами Аквилеей, проводил набранные из преступников, рабов и гладиаторов резервные легионы через альпийские перевалы и помогал Максиму, Фронтону, Руфу и Пертинаксу изгонять за Данувий северных варваров, грабивших Норик, Реций и Паннонию, кое-кто из сенаторов и членов консистория делали вид, будто трудятся в римских базиликах. Марк, конечно, знал, что многие из них хихикают и сплетничают насчет его мягкости и долготерпения, а также с удовольствием обсуждают неверность Фаустины и похождения и драки Коммода. Разумеется, он знал о грязных сплетнях, ходивших среди сенаторов: мол, Фаустина прижила Коммода в Каэте то ли от моряка Мизенского флота, то ли от капуанского гладиатора. Да что сенаторы! На рынках, в театрах и термах почти всех городов обширного римского государства ежедневно отпускаются сальные шуточки насчет любвеобильности покойной супруги Марка-философа и странной слепоты последнего.
Богам, казалось, доставляло удовольствие посылать испытания тому, кто в своих эдиктах гордо именовал себя Императором Цезарем Марком Аврелием Антонином Августом Армянским, Германским и Сарматским, облеченным трибунскими полномочиями и пять раз избранным консулом; тому, кого во время исполнения ритуальных действий во дворце, храмах Капитолия и перед сражениями льстиво называли «Dominus et Rex» (Господин и Царь); тому, для возвеличивания которого, лучшие скульпторы и архитекторы римского государства изваяли колоссальную конную статую и прекрасную колонну, наподобие столпа Траяна.
Впрочем, боги не желали его смерти, иначе они не спасли бы императора, по крайней мере, дважды, от верной гибели. Первый раз - в альпийских теснинах, когда Марк вместе с преторианским авангардом попал в засаду. От варварских копий погибли несчастный префект претория Викторин, преторианский трибун Виндекс и около сотни преторианцев. Однако неожиданно сошедшая снежная лавина в считанные мгновения погребла под собой целую орду варваров.
Во второй раз боги помогли ему избежать смерти полтора года спустя, когда три легиона во второй раз форсировали заболоченные русла Данувия и стали планомерно сжигать священные рощи, посевы и жалкие поселки квадов, продвигаясь вглубь их страны по торговым путям, ведущим к янтарным берегам Океана. Марк, Клавдий Помпейан и командующий дакийскими легионами Клавдий Фронтон, поверив перебежчикам, неосмотрительно завели войска в заросшую столетними буками холмистую местность. Там, натолкнувшись на неожиданный отпор со стороны возникших будто из-под земли варваров, они с ужасом поняли, что попали в ловушку. Страдавшие от голода и жажды римляне (они пили кровь смертельно раненых товарищей!) заняли оборону на вершинах лесистых холмов и приготовились разделить участь легионов Вара, но в самый разгар боя страшная гроза разразилась над сражающимися. Воины, все как один, сорвали шлемы, подставили их под дождевые струи и принялись жадно пить небесную влагу. Тем временем десятки молний, прочертили голубыми стрелами черное небо и ударили по варварским толпам. До сих пор помнят легионы вопль ужаса, исторгнутый мириадами варварских глоток. Легионы не забудут дикое ржание варварских коней и предсмертные хрипы их седоков. В тот памятный августовский день в небо взметнулись десятки столбов багрового пламени и удушающего дыма, погубившего немало мужчин из племени квадов, которые по своему обыкновению расположились в устроенных ими лесных завалах.
Потом над головами римлян пронесся сильнейший вихрь, шквал, поваливший все деревья на пять-десять миль в округе. Легионы потерпели малый урон, но большая часть варваров погибла. Остальные же в ужасе разбежались и, дрожа от страха, затаились в отрогах Карпатских гор. Хотя римляне и потеряли немногих, но среди них – Фронтона, из-за неосторожности которого они оказались в той западне. Вожди квадов запросили мира…
Нет, Юпитер и Фортуна Возвращающаяся не желали смерти Марка, они желали продолжения его мучений.
…И вот теперь в полях за Виндобоной этот худой, смертельно уставший, но вопреки всему сохранявший присутствие духа и ясность рассудка человек отрешенно вглядывался в высокий, поросший ивами и кустарником противоположный берег Данувия. Берег казался безжизненным, но таил в себе угрозу, ненависть, вызов. Предстоял решающий поход в землю квадов, которой надлежало приумножить и без того обширные владения римского государства.
II
Справа от закутанного в плащ Марка стоял его единственный сын и соправитель Младший Цезарь Коммод. Он был выше горбившегося отца ростом, широк в плечах и подобен молодому Марсу, взирающему на людей с олимпийских высот. Густые вьющиеся волосы богоравного воителя хорошо сочетались с роскошной медвежьей шкурой,
