воспоминаниям и откровению.
- Ты знаешь, Пиктор, - прервал молчание Цезарь, - Коммод дорог мне. Ты помнишь, как его, пятилетнего, и моего старшего, Вера, я называл «мои цыплята». Сама природа заставляет любить малолетних детей. А когда они умирают, слабые, беспомощные…разве это можно вынести, Пиктор?
Глухой хриплый голос Цезаря задрожал.
- Но дела, дурное воспитание, а затем войны воздвигли между нами стену, подобную валу Адриана в Британии… В сущности, Коммод – всё такой же цыпленок, только избалованный матерью, которая сделала из него божка, испорченный мнимой властью, льстецами вроде Аллекта, да учителями вроде Клеандра и Саотера… Впрочем, обращаю свой взор на себя и думаю, безгрешен ли я сам?
Марк покосился на своего собеседника и продолжал:
- За Коммодом стоит тот, чей нрав, женский нрав, темен и жесток. Тот, который растлил покойницу Фаустину, перед подстрекательством которого не устоял честолюбец Кассий, а ныне и наш легковерный далматинец Юлий Вер…
- Значит, надо…- запнулся Пиктор и сделал беспомощный жест левой рукой, - надо…удалить Аллекта и Вера от Младшего Цезаря!
Марк отрицательно покачал головой.
- И они, и другие мои враги, да и варвары, ненавидящие меня, по природе – мои друзья. Они ошибаются, и относиться к ним следует благожелательно.
При этих словах Цезаря Пиктор шумно вздохнул и замотал в несогласии головой.
- …А если, милый Пиктор, мы не можем показать, в чем их недомыслие, то и наказывать их не следует. И не должно быть места ни усмешке тайной, ни брани, ни ожесточенью в душе, ибо – непобедима благожелательность…
- Но, Господин, - с трудом сдерживая негодование, горячо возразил глава канцелярии, - ты же не стал увещевать маркоманнов, когда они осадили Аквилею! Ты же выжег все селения квадов в полосе шириной в сорок миль к северу от Данувия!
Марк улыбнулся.
- Вот здесь ты меня победил, хитроумный Одиссей! Варвары – не общество, они противостоят ему и оттого мятежны, ибо разрывают жизнь. Их вождей я ссылаю, прочих умиротворяю, казни иных не препятствую… Я много думал, Пиктор, о природе варваров: кто они - люди или звери? На войне - звери, хитрые и жестокие. Причем жестокость их бессмысленна, а ненависть беспричинна.
Марк нахмурился и посмотрел в сторону Барбарии.
- Но стоит нам приручить их, поселить в своих пределах - и нет друзей преданнее и надежнее...Поэтому, Пиктор, замиряя варваров, мы не пленим их землю, но раздвигаем границы справедливого мира.
Старший Цезарь на минуту задумался. Глаза его устремились вдаль, туда, где в излучине Данувия, на острове Асклепия, угадывались темные силуэты чумных бараков.
- Знаешь, Пиктор, сидя в Карнунте и размышляя над тем, почему мы никак не можем покончить с варварами, я одной бессонной ночью пришел к странному, или, вернее, страшному заключению. Во времена Адриана и Антонина мир находился в равновесии. Ибо, считал я, мир при всём един, и Бог во всём един, и естество едино, и един закон…У всех разумных существ общий разум, и одна истина…
Лицо Марка озарилось, он не замечал, как страдальчески исказились черты лица его собеседника.
- И вот, Пиктор, спустя три года после того, как меня и Луция наделили империем, мир пришел в движение. Мы потеряли два легиона на Востоке и подверглись нападению на верхнем Данувии. Казалось, что после разгромов, которые Кассий и Максим учинили парфянам и германцам, равновесие мира было восстановлено, но мы ошиблись. Горько ошиблись! На маркоманской войне, располагая сведениями лазутчиков, перебежчиков и пленных, мы с тобой, Помпейаном и Патерном обнаружили, что варварский мир подобно Везувию или Этне забурлил и низвергнулся на нас; что свевы, хатты, вандалы сдвинулись с насиженных мест. Многие племена распались, а затем объединились в огромные союзы вроде маркоманнов на среднем Данувии и алеманнов на верхнем. А за Пиретом замаячили новые полчища конных сарматов, поработивших скифов. Еще дальше на востоке, у северных берегов Понта объявились готы. Наконец, где-то там, в немыслимой дали обретаются орды, названия которых нам не известны, но которые медленно и неумолимо надвигаются на нас, Пиктор…
Марк перевел дух и продолжал.
- А что происходит, внутри нашего, римского мира? Мы живем не по средствам, разве ты не видишь, друг мой? Города тратят огромные суммы на строительство, пышные зрелища и закупки всевозможных товаров, а потом не могут рассчитаться с кредиторами. Продовольствие дорожает, и всё меньше находится тех, кто желает обрабатывать землю и служить в армии. Мы ненавидим друг друга пуще варваров: италийцы презирают всех и губят себя праздностью, галлы убивают выходцев из восточных провинций, считая, что от них все зло. Египтяне бунтуют. Эллины задирают нос. Иудеи полагают, что избраны богом. И все погрязли в разврате.
Марк невесело усмехнулся.
- Чего мы только не придумывали! Завели подушную регистрацию подданных, алиментарный фонд для нуждающихся, фонд добрых фаустинок для вдов и сирот, резервные средства для городов! Но декурионы по-прежнему не возвращают долгов, крестьяне сбегают с полей и становятся разбойниками, богатые думают только о себе… Ремесленники не находят заказов, разоряются и голодают, деньги обесцениваются, народ вырождается. Наша жизнь превратилась в дурной сон.
- Цезарь, ты рисуешь слишком мрачную картину, - осмелился возразить Пиктор. – Не так плохо мы живем. Враги разгромлены. Многие города в провинциях процветают, взять, например, Таракону в Испании, Лугдун и Медиолан в Галлиях, Никомедию, Византий и Аспенд в Азии, Петру и Пальмиру в Сирии и Аравии, Великий Лептис и Карфаген – в Африке…О Риме и Александрии я не говорю.
- И тем не менее, Пиктор, - ответил Марк, - ты не хуже меня знаешь, что за прекрасным фасадом республики скрываются язвы разложения. Люди обращаются к странным божествам: Юпитеру Долихену, Гермесу Трисмегисту, Митре персов, Изиде египтян, к мистическим учениям магов и фригийцев или вредным заблуждениям последователей Христа. Многие возрождают, как в Аквитании, Арморике и Лугдунской Галлии, культы полузабытых местных богов и винят во всех грехах приезжих из других провинций… Тогда, в Карнунте, я всё думал, Пиктор, в чем же ошибка, как наладить дела и восстановить единство мира. Одно время мне казалось, что ошибка – это я сам, вся моя жизнь… Да, Пиктор, моя жизнь - одна сплошная трагическая ошибка. Отсюда – и безделье Луция, и разлад в семье, и гибель стольких выдающихся граждан, и мятежи военных, и ужасные землетрясения, и чума, и обесценение денег, и нетерпимость к перегринам, и насмешливое презрение умников, и ненависть врагов, и предательство близких…Словом отсюда – все наши беды.
Марк устало вздохнул и посмотрел на собеседника.
- Пора возвращаться, Пиктор.
VI
Собеседники повернули назад, турма остановилась. Цезарь объявил кавалерийскому начальнику о возвращении, и конный отряд неторопливо двинулся в обратный путь. Снег прекратился, но тучи по-прежнему окутывали небо. Ветер неожиданно стих. По обе стороны дороги расстилалась безбрежная, присыпанная выпавшим снегом равнина. Тысячи пней, усеивавших пустынную местность, скрылись под снежными шапками. Побелели и чумные бараки в данувийской протоке.
Продолжая прерванную беседу, Марк обратился к вольноотпущеннику:
- Но потом, Пиктор, мне стало казаться, что ошибся не я. Ошиблось, если так можно выразиться, само Время, и боги в ужасе взирают на эту чудовищную ошибку, ибо они не в силах нам помочь. Словно сам Хронос, вылез из Тартара и грозит ужаснувшемуся, оцепеневшему Зевсу.
Аврелий Пиктор не нашел, что ответить, но протестующее покачал головой в нахлобученном на неё капюшоне.
…- А, может быть, правильнее сказать, Пиктор, что пришло время больших перемен, и мы, грязные, запачканные кровью и смердящие пОтом людишки, бессильны помешать этому? Если уподобить Рим колеснице, то колесница эта преодолела подъем и теперь, набирая ход, катится под гору…А колесница варварского мира движется нам навстречу, и не разъехаться этим двум колесницам. Либо мы сметем варваров, либо они нас... либо и мы и они превратимся в прах.
- Что же нам делать, Господин? - подавленно спросил Пиктор, взгляд его блуждал по сторонам и не находил пристанища.
Марк пожал плечами.
- Исполнять свой долг. Остальное – да не касается нас.
Подумав немного, он добавил:
- Я могу дать тебе почетную отставку, Пиктор. Ты получишь немало золотых, и можешь поселиться, где хочешь – в Тарсе, Берите, Пальмире, Антиохии... хоть на границе мира - в Дура-Эвропос. Только учти – там тебя обязательно сделают декурионом, и несладко тебе придется.
Цезарь усмехнулся.
- Люди Вера или Аллекта, если они пронюхают о твоей осведомленности, скорее всего расправятся с тобой.
Пиктор отрицательно покачал головой.
- Нет, Господин, моя судьба связана с твоей, и пусть будет, что будет.
Вдали показался частокол лагеря V Македонского легиона.
Цезарь, однако, велел свернуть к пиршественному шатру, из которого по-прежнему доносилось пьяное пение вперемежку с отдельными выкриками и взрывами смеха.
Турма остановилась, и Марк обратился к одному из дежурных трибунов, выступивших ему навстречу с декурией воинов:
- Минерва и наша доблесть! Флавий, позови-ка сюда Помпейана и Юлия Вера.
Первым вышел приземистый крючконосый Помпейан. Пьяным он не выглядел, лишь глаза блестели сильнее обычного.
- Цезарь?
- Постой рядом, Помпейан, - переходя на латынь, сказал Марк. – Надо поговорить с Вером.
Германцы помогли Старшему Цезарю спешиться. Помпейан вопросительно посмотрел на тестя, затем на Пиктора, и молча встал подле императора.
Из шатра, в сопровождении дежурного трибуна и пяти телохранителей вышел Вер, статный тридцатипятилетний далматинец, отличившийся во всех трех маркоманских войнах. Приблизившись к Марку, он поднял правую руку и, как положено, произнес слова приветствия:
- Здравствуй, Цезарь, да хранят тебя всеблагие боги!
- И ты, мой доблестный Вер, будь здоров! – ответил Марк и обнял командира XXX Сдвоенного легиона. – Как дела? В суматохе учений и смотров я не смог обстоятельно поговорить с тобой… Жаль…Как твое пополнение? Коммод говорит, «отличные ребята», "горные орлы".
Вер самодовольно улыбнулся.
- Можешь быть спокоен, император. Я набрал крепких парней. Они не из пугливых.
- Ты хорошо их обучил? – продолжал расспросы Марк. – На учениях не всегда проверишь, как новобранцы держат строй, умеют ли перестраиваться в движении, драться на пересеченной местности, в лесу.
- Конечно, трех месяцев мало, но их товарищи в легионе, прошедшие войну с квадами, думаю, помогут им в предстоящем походе, - спокойно отвечал Вер, - главное, многие из новых легионеров - прирожденные воины. Горы и нужда закаляют лучше всего.
- Верно, верно, - подтвердил Марк, - разумно говоришь, Юлий Вер… Кто эти молодцы? – кивнул Старший Цезарь в сторону телохранителей легата.
- Моя охрана, император, - ответил Вер и сделал знак, чтобы его воины подошли поближе.
Марк, в свою очередь, приблизился к охранникам далматинца и поднял, приветствуя их, руку.
- Здравствуй Цезарь! – нестройно, в разнобой и как-то неохотно выкрикнули люди Вера.
- С вами не захочешь, оцезареешь, - странно пошутил Марк. – Как звать тебя, молодец? – обратился он к первому
