В 1993 году мы переселились в Германию как русские немцы - поздние переселенцы.
В России тогда была разруха. В Москве в аэропорту ветер гонял мусор по площади. И кофе мы пили в аэропорту из одноразовых пластмассовых стаканчиков, и впечатление было такое, что стаканчики не совсем новые.
Мы - это мой сын и я. Мне было тридцать шесть лет, сыну шестнадцать.
Прилетели во Франкфурт-на-Майне, бодро прошли паспортный контроль и бодро зашагали вперед в неизвестность, с любопытством оглядываясь по сторонам. Вид у нас, наверно, был неискушенный, неопытный, потому что одна немка, летевшая с нами в самолете, стала спрашивать, к кому мы прилетели, встречают ли нас, и т. п. Показала нам молодых людей, представителей Красного креста, говорит:
- Вам надо, наверно, к ним.
Подошли мы к ним, и возле них стала постепенно собираться толпа таких же переселенцев.
Посадили нас в большой автобус и повезли по автобану. Мужики дружно восхищались качеством дороги. А меня отправили к водителю спросить, куда нас везут. Везли нас во Фридланд в Нижней Саксонии. Это деревня, в которой находится пограничный переходный лагерь.
Никаких приветствий не было. Дама среднего возраста в униформе медсестры спросила нашу толпу, выстроившуюся вокруг нее полукругом, есть ли больные. Женщина с маленьким ребенком сказала, что ребенок простужен. Медсестра глянула на нее издалека и сказала:
- Когда у нас дети простужены, мы их тепло одеваем.
На этом вопрос о больных был закрыт.
Пришел дядька и стал распределять нас по комнатам. Просто показывал пальцем:
- Вы, и вы, и вы...
Повёл нас маленькой толпой в один из аккуратных деревянных бараков и показал нам всем комнату: входите, мол, располагайтесь.
Народ растерялся и стал втолковывать ему, что мы разные семьи - четыре семьи. Но поняли, что спорить бесполезно, стали располагаться.
В комнате стояло шесть двухэтажных кроватей - на двенадцать человек.
Первое время в Германии мне каждую ночь снился страшный сон: что я собираюсь вылететь в Германию, а меня не выпускают, или что я потеряла билет, или что я забыла дату вылета и пропустила ее, или еще что-то в этом роде... И я просыпалась, одевалась и шла гулять по ночному безлюдному лагерю. Все чистенько, все фонари светят, ни одного нет разбитого, аккуратные мощеные тротуары... Народ из нашей комнаты дразнил меня, что я нашла себе "бюргера" и хожу по ночам к нему на свидание.
Кормили нас в лагере в общей столовой. Через три дня народ стал говорить, что нас кормят всем сладким, уже невозможно это есть... Пошли в супермаркет - тогда мне показалось, что он ломится от изобилия и сверх-избытка разнообразных продуктов.
Потом я от многих немцев слыхала такое мнение, что русские любят сладкое. Точно такое же мнение я слыхала о немцах от русских, живущих в Германии. Может быть, стараются угощать друг друга сладким, в согласии с таким мнением, а гости кушают угощение и утверждаются в своем мнении, что хозяева любят сладкое.
Мужики потом надеялись, что можно сдать пустые бутылки за деньги. Сунулись с этим вопросом к прохожему немцу. Тот повел нас к мусорным контейнерам для стекла и подробно объяснил, куда бросать бутылки из зеленого стекла, куда из коричневого...
Я купила на почте открытки с видами Фридланда и отправила их всем своим знакомым в России. Но они никогда не были получены.
Бюрократические процедуры проходили так, что в назначенное время нас приглашали в один кабинет, в другой... Переселенцы, которые даже еще не получили статуса переселенцев, ворчали: где она, хваленая немецкая пунктуальность. Чиновники открывали двери своих кабинетов минут через пятнадцать после официального начала и все еще пили кофе.
Мне с непривычки казалось, что все немцы-мужчины говорят необычно высокими голосами, а все немки-женщины необычно низкими.
Одну семью, которая жила с нами в одной комнате, приглашали русские немцы, живущие уже давно в Германии. И одна из приглашающих, Амалия, приехала во Фридланд их навестить. Рассказала такую историю.
Амалия уже приглашала кого-то с Алтая. Глава семьи, который и был русским немцем, самым немецким из всей семьи, боялся, что его немецкий язык недостаточно хорош, и Амалия попросила своего зятя, уже обжившегося в Германии, пройти все бюрократические процедуры за него. Зять так и сделал, все хорошо, но внезапно вся эта вновь прибывшая семья исчезает. Амалия спрашивает о них во Фридланде, никто ничего не знает.
А через пару месяцев приходит Амалии письмо с Алтая примерно такого содержания: "Мы узнали, что один день во Фридланде стоит огромную сумму денег и что деньги надо будет возвращать. У нас такой суммы никогда не будет. И мы решили вернуться, пока не поздно. Мы рассматриваем наше путешествие в Германию как туристическую поездку, как подарок к окончанию школы нашей дочери. Большое спасибо за приглашение и за то, что Вы устроили нам эту поездку".
Надо ли говорить, что они поверили слухам совершенно напрасно. Никакие деньги мы не должны были возвращать. Более того, получили так называемые приветственные деньги - по сто немецких марок на человека.
Ну что ж, переходили мы со своими документами от одного стола к другому, из одного кабинета в другой.
Я очень нервничала и боялась, что чего-то не пойму. Попросила сына отвечать за меня, если он что-то поймет. Не помню, как во Фридланде, а позже, во втором пограничном лагере, Мариенфельде, уже в Берлине, сын производил очень хорошее впечатление своим немецким. В Мариенфельде мы должны были ездить каждые три месяца, чтобы получить временное удостоверение личности на следующие три месяца. Только года через полтора получили немецкое гражданство и соответствующие документы.
Почти все знакомые по Фридланду хотели жить в Западной Германии в маленьких городках. Я же, когда нас спросили, где мы хотим жить, сказала:
- Все равно где, но в большом городе.
В родном Красноярске я наслушалась сказок о том, что немки моют окна каждую неделю, и боялась, что в маленьком городе все будут знать, как редко я мою окна, вот и стремилась к анонимности большого города.
Чиновник спросил:
- Берлин?
Я обрадовалась, лучшего места для жизни в Германии я не могла себе представить.
Из Фридланда в Берлин мы ехали по железной дороге. Сказали нам сдать багаж, чтобы он шел отдельным транспортом. Видимо, для тех, у кого было много багажа. У меня с сыном было два чемодана, заполненных наполовину. Мы взяли с собой практически только смену белья, пару книг для чтения в дороге, два толстенных словаря - русско-немецкий и немецко-русский, учебник немецкого языка для первого курса иняза, и мама дала нам с собой серебряные ложки.
Про одежду я думала, что купим все в Германии, новое, модное и превосходного качества. При этом денег с собой не взяли нисколько, долларов пятнадцать взяли, что ли. Все деньги оставили моим родителям, и они мгновенно превратились в ничто из-за инфляции. Напомню, что это было в 1993 году.
Ехали в Берлин с двумя семьями в одном купе. Одна семья была бездетная пара, в другой семье были дети - мальчик и девочка.
Мальчик учил в школе немецкий язык и знал, что в Берлине течет река Шпрее. Из окна поезда мы то и дело видели или речку, или канал, и он сначала каждый раз восклицал:
- Шпрее!
Потом перестал восклицать, и его дразнили:
- Юра, а вот опять Шпрее!
Приехали в Берлин на станцию Фридрихштрассе. Сейчас это шикарный вокзал, а тогда он был совершенно запущенный, после многих лет простоя. Как раз по нему проходила граница между Западным и Восточным Берлином.
Вверху на лестнице стоял бомж с наглой ухмылкой и изображал собой фонтан "писающий мальчик".
После чистенького Фридланда я была в шоке.
Дальше наш путь лежал в пограничный лагерь Мариенфельде. Мариенфельде - это район на юге Берлина.
Ехало нас из Фридланда в Мариенфельде несколько семей, и мы растянулись по тротуару, как цыганский табор.
Билеты нам были оплачены от лагеря Фридланд до лагеря Мариенфельде, включая автобус. Но мы этого не поняли и в автобусе стали собирать деньги, чтобы заплатить водителю. Всю коммуникацию с аборигенами возложили на меня как на немецкоговорящую. И с полными горстями денег пошла я платить водителю за проезд. Водитель денег не взял. Довез нас так, без билетов, или же он был в курсе, что наш проезд оплачен.
В Мариенфельде мне было достаточно только раскрыть рот, как прохожие молча показывали направление, в котором находился лагерь.
В лагере Мариенфельде нас поселили уже не как во Фридланде, где мы жили в одной комнате с несколькими семьями, а каждую семью в отдельную комнату.
Во Фридланде мы питались в столовой, для нас бесплатно. А в Мариенфельде нужно было кормиться самим. В комнате была возможность готовить. И деньги мы получили, по сто немецких марок на каждого, так называемые приветственные деньги.
В лагерь Мариенфельде каждое утро поставляли газеты, они лежали на входе в лагерь. Я брала себе Frankfurter Allgemeine - это самая солидная газета в Германии. Сейчас она, по-моему, пожелтела, а тогда я не замечала в ней никакой желтизны. Таблоидов - газет с большими картинками, в которых большими буквами написано мало слов, - я тогда еще не видела. И немецкие газеты удивляли меня своим сходством с советскими газетами времен застоя - никакой в них "гласности", никаких скандальных разоблачений, никакой чернухи.
В ценах я еще совсем не разбиралась. Я и сейчас в них не разбираюсь, доверяю только тому, что "Лидл" и "Алди" - дешевые супермаркеты и, значит, цены в них доступные.
А тогда я с утра отправилась в кондитерскую и хотела купить большой пирог, уже не помню, за сколько марок. Думала, что это будет нам и завтрак, и обед. А цена, оказывается, относилась к крошечному пирожному-птифуру, которого я рядом с большим пирогом и не заметила.
Положили мне птифур в большой нарядный пакет.
А для завтрака и обеда я закупилась уже в супермаркете, тоже, кстати, не самом дешевом.
Я думала, что мы так и будем жить в лагере Мариенфельде, но прожили мы в нем дней пять.
Все бюрократические процедуры мы проходили вместе с двумя семьями, с которыми вместе приехали в Берлин.
У семьи с детьми - их звали Мюллерами - в Берлине уже были родственники - мать и сестра с семьей, недавно приехавшие в Германию.
Другая семья - бездетная пара - были оба инвалидами. Их как инвалидов спросили, в каком районе Берлина они хотели бы жить. Они сказали, что им все равно, они хотят только жить в одном общежитии с нами и с Мюллерами.
Мать и сестра жены Мюллер жили в общежитии на северо-востоке Берлина, в районе Хоэншёнхаузен. Они описали свое общежитие как уникальное, лучше не бывает, расположенное в уникальном месте, где много зелени, недалеко дачные участки, можно гулять, и рядом с общежитием прекрасный супермаркет, ходить за продуктами недалеко.
Мюллеры пожелали поселиться в этом уникальном общежитии, равного которому быть не может. Супружескую пару отправили в это же общежитие вместе с Мюллерами, как они просили. А меня никто не спросил, куда и с кем я хочу. Нас тоже отправили в общежитие с ними.
Я хотела бы куда-нибудь ближе к центру, но была счастлива уже потому, что нас вообще приняли в Германию, да еще и в Берлин.
Запомнились
