БЕЗ ВРЕМЕНИ.

она уверенно тащила его за собой на корабль, словно там были какие-то срочные дела, не терпящие отлагательств.
Снова картина, Арина разводит краски, снова игра. Он терпеливо ждет. Сейчас это время  принадлежит в первую очередь ей. Позвав его и усадив на диванчике у самой кормы, она попросила его не уходить, на мгновение замереть, и теперь внимательно, оценивающе его разглядывала. Мгновение затянулось. Потом, взяв карандаш, начала рисовать. А он никуда и не торопился, лишь смотрел на нее внимательно, думая, как она замечательно выглядит. Он не видел изменений в ее лице, не замечал новых седин в волосах, а перед поездкой она окрасилась в черный цвет. Ее волосы черной гривой развевались на ветру, и поневоле он залюбовался. Арина была очень красива. Даже сейчас, когда занималась ерундой, рисуя свою бессмыслицу, глаза ее внимательно на него смотрели, и какая-то тайна скрывалась в этом взгляде. Это была незнакомая женщина, которую он никогда не знал, не видел или не помнил. Он не встречал эту женщину в своей жизни раньше. Она была незнакомкой и волновала его. Она была очень красива! Он смотрел и не мог оторвать взгляда. Уже безумно хотел ее. Хотел с ней познакомиться. И если забыть о ее невинной шалости, об этой странной игре, не воспринимать всерьез, не обращать внимания, могло показаться, что в эти минуты она по-настоящему творит, создавая шедевр. Пусть эта игра останется лишь игрой. Но, сейчас с кистью в руках, перепачканная красками, она казалась ему богиней. Арина так отдавалась своему занятию, словно картина эта была смыслом жизни, словно это был шедевр. А она все водила кистью, может быть не она, кто-то другой оттуда сверху водил ее рукой, помогая…
Наконец, он очнулся от этого созерцания, и уже не решался заглядывать и смотреть на ее творение. Хотелось сохранить сказку. Как будто могло быть иначе. Как будто на самом деле она умела рисовать, а картина эта потрясала. Не мазня играющего ребенка, а работа мастера. С нежными руками, синими глазами и острым испытывающим взглядом, который сейчас все в нем переворачивал …
Но сказка не бывает вечной. Арина, закончив играть в художника, позвала его. Все равно, что бы там ни было, что бы она ни написала или намазала, это будет хорошо, - подумал Петр. Он с удовольствием будет разглядывать ее “шедевр” и с уважением отнесется к этой забаве. Она права - все это лишь игра…
Подошел и молча, не отрываясь, посмотрел. Смотрел сначала с улыбкой, потом с удивлением. И не понимал. Потом спросил:
- Ты умеешь рисовать? Где ты этому научилась? Когда?
И снова замолчал.
- Никогда. Так,… в детстве баловалась. Всегда хотела попробовать настоящими красками.
И как-то просто добавила:
- Когда-то нужно начинать. Самое время.
А с картины на него смотрело лицо. В нем он узнавал себя. Заглядывал, словно в зеркало и видел свое отражение. Высокий загорелый мужчина сидел  в углу полотна. Он будто ожил, в его чертах угадывался характер,  привычки, настроение. Это был настоящий человек. Все это не было мазней, а частью картины, откуда живыми глазами на него смотрел живой настоящий человек, и человек этот был он. Никакой фотоаппарат не передал бы столько красок жизни и настроения. А здесь все по-настоящему. Не мазня! Не детские шалости. Ее рука только что сначала карандашом, а потом маленькой кисточкой нарисовала настоящего человека, а за спиной его был все тот же серый неровный фон, который уже таил в себе что-то, но  готов был ожить, заполнив полотно смыслом и цветом. А цвета эти оживут. И вспомнил вид с холма: краски, аромат, маленькие дома, солнце  и коровки на лугу. Там все было по-настоящему,… но и здесь по-настоящему! И это потрясало! Человек был, словно живой. Он куда-то смотрел и улыбался.
Петр долго еще рассматривал фрагмент большой картины, и слов не находилось… Арина наконец прервала молчание:
- Мне тоже нравится, - сказала она. – По-моему, получилось. Да?
- Да!

15 таблеток.
Арина, не забывая, пунктуально, каждое утро, совершала этот ритуал, запивая таблетки водой. И только потом начинался их день. Обо всем остальном она, казалось, не помнила, смотрела с борта корабля на далекие пляжи, которые проплывали перед ее глазами. Она была абсолютно увлечена, и теперь долгие часы проводила со своей картиной. Словно накладывала пазлы, маленькие квадратики один за другим, и те ровными стройными рядами занимали свои места, а картина все больше оживала. Серый фон, который недавно скрывал ее замысел, теперь уступал место причудливому ландшафту. Большую часть полотна занимал высокий крутой склон, который спускался к морю. Заросли деревьев и кустарников украшали эту гору, а на небольшом уступе, куда вела извилистая, узенькая дорожка, прямо на глазах рос небольшой кирпичный дом. А, может, большой, как посмотреть. Рядом с домом находилась открытая площадка, где находился человек, тот самый, который так безупречно походил на Петра.  Он не смотрел на море или солнце, не обращал внимания на дом, только, присев на край парапета, нависавшего над пропастью, смотрел прямо перед собой. И улыбался. Что привлекало его внимание, пока было непонятно, но, было это, безусловно, что-то забавное, и сумасшедший восторг застыл в его глазах.
Петр пытался отвлечь Арину, но все было тщетно. Хотел предложить ей поездку по материку. Не так далеко находилась столица Испании, куда можно было на машине доехать всего за несколько часов. Провести там день-другой, а потом вернуться на корабль. Но она его словно не замечала… Прошел час, прошел другой, а она продолжала рисовать.
Наконец, обратила на него внимание и серьезно заговорила. Он удивился, и теперь внимательно слушал.
- Ты должен пообещать мне, что эта картина, появится на самом деле где-нибудь недалеко отсюда. Это пока лишь проект, маленькая мечта, но она сбудется! Обещай, - загадочно повторила она, - все, что я придумаю и нарисую, ты воплотишь в жизни!
Помолчала немного и снова заговорила:
- Поклянись! Я хочу, чтобы это произошло на самом деле! – уже капризно повторила она.
- Ну,… обещаю, - удивленно произнес он. Но она улыбнулась и заговорщицки произнесла, - а теперь поклянись!
- Глупая! Я же сказал, что обещаю!
- Нет! – возразила она и снова хитро посмотрела. – Этого недостаточно!
- Зуб даю! – засмеялся он.
- Дурак, зачем мне твои зубы. Зубы можно вставить…
- Клянусь жизнью, - неожиданно произнес он и тоже хитро на нее посмотрел, - устраивает?
- Ты клянешься своей ничтожной жизнью? –  улыбнулась она, задумалась, потом тихо произнесла, - теперь клянись и моей тоже…
Он, вздрогнул, замолчал. Сейчас она увлеченно играла в какую-то новую игру, была доведена до предела, играла с жизнью, бесшабашно и с радостью, делала это с удовольствием, словно крутила барабан русской рулетки, где непременно находился тот единственный патрон. Петр молчал.
- Трус! – гневно воскликнула она. – Ты мне не веришь? Неужели ты подумал, что я могу нарисовать что-то такое…, чего рисовать не стоило бы вовсе? – и снова повторила, - так, ты способен на это? - улыбнулась и мягко произнесла:
- После того, что было с нами,… со мной… После ужасной больницы… Потом флакон с таблетками! Это было чудо! Ты так ничего и не понял? Осталось совсем немного – неделька-другая. Я закончу их пить! Все будет в этой жизни! И теперь, когда я хочу все!... А ты просто струсил…
- Нет…, - попытался возразить он, но она резко его оборвала:
- Тогда клянись! Какого черта! Как в детстве! По-настоящему!
Он смотрел на нее широко открытыми глазами и  был покорен ее энергией, безумным взглядом, силой, которая дала ей это чудесное выздоровление. Смотрел и теперь абсолютно в это верил! Как он мог сомневаться? Она все сделала сама. Она справилась со смертельной болезнью. А он видел, но почему-то не верил! Чудеса бывают! Во всяком случае, этого чуда она оказалась достойна… А он не верил, лишь замечал, как она молодеет на глазах, становится красивой, юной, как и прежде!...
И пусть теперь рисует на своей чертовой картине все, что угодно! Бояться больше нечего!
- Клянусь, - воскликнул он.
- Все, что будет нарисовано на этой картине, сбудется! – продолжала она.
- Сбудется…
И тут, словно гора свалилась с плеч. Нет, не гора! Крест!… Тот самый тяжелый крест! Он рухнул оземь. И Петр снова ощутил, сколько тот весил. Но поднимать его не слал! Теперь, когда этот короткий путь превращался в длинную жизнь, больше не измерялся километрами трасс черной горы или морскими милями, а долгими годами жизни, все стало просто. И он выдохнул:
- Ты идиотка! И игры твои безумные! Дурацкие игры!
- Клянись! – потребовала она.
- Клянусь двумя идиотскими жизнями, что всю твою мазню, всю ерунду, которую ты нарисуешь, я подарю тебе. Или куплю. Или украду! Устраивает? – торжественно произнес он.
- Украду? – удивилась она. – Ты такое ничтожество, что хочешь построить будущее своих детей на “украду”?
- Ты права! Заработаю! Сделаю! Устраивает?
- Да! – воскликнула она, оставшись очень довольной. Потом бросила взгляд на берег и капризно добавила:
- И долго ты еще собираешься меня тащить на этом скучном корабле? В ресторан не приглашаешь, на воздушном шаре не катаешь, даже мороженое и то не покупаешь, даже букетик цветов, самый захудаленький… И, что это за кавалер?...
- Гуляем! – воскликнул он и отдал команду причаливать. Где причаливать, зачем – теперь было не важно! Гуляем и все…

Прошло несколько дней. Больше он не считал эти таблетки. Он забыл о них, лишь иногда замечал, как по утрам Арина вынимала и по одной их пила, но это уже было не важно. Те все равно помочь не могли. Помогло что-то другое!...
И снова они носились по городам, незнакомым провинциям, дорогам. А по вечерам возвращались на корабль, и тогда Арина подходила к картине, а Петр издалека за ней наблюдал. А по ночам…

Арина заканчивала картину, оставалось немного, и ее можно будет повесить на стену, а, может быть, тоже найти высокую гору, водрузив ее там. Арина ничего ужасного не нарисовала. Собственно, картину эту в своем воображении Петр рисовал многие годы. Он давно придумал эту сказку, эту мечту и поделился с ней. А теперь Арина запечатлела ее своей кистью, оставалось взять лопату, воткнуть в мягкую землю и на склоне замечательной горы вырубить маленькое, уютное гнездышко. Где небольшой дом нависал бы над морем со склона горы, а внизу угадывались очертания корабля - кораблика, белого и сказочного, почти такого, на котором они плыли сейчас. Но даже не это было главным. Арина впервые в жизни написала картину. Она умела рисовать, но на полотне красками делала это впервые, поэтому удивляло ее умение передавать сходство. А сходство поражало. Человек, который был похож на Петра, смотрел прямо перед собой, а когда Арина дописала эту часть картины, там появились дети. Мальчик и девочка одного возраста и еще один паренек постарше. Они были очень похожи на Петра. Как можно было нарисовать еще не рожденных людей – было непонятно. Как можно было определить их возраст, характеры? Но Арина смогла, вложив в эту картину свой материнский инстинкт, и сходство поражало. Он безумно был благодарен ей за это. За горы и белую лодку у пирса, за домик, свисающий со склона, а особенно за трех маленьких человечков, которые у нее так здорово получились. А еще, он был благодарен за силу, которую она в себе