У каждого - своя судьба (часть 1)

               

                                             

«Здесь во многие века
Течет Грушевка – река,
А богатый углём край
Манил людей, словно в рай.

От умелых, сильных рук
Преобразилось всё вокруг.
Возник город мировой,
Город славы трудовой.

Много наций тут живут,
Обрели тепло, уют.
Город Шахты образец
Единства душ и сердец.»
(Яков Бахтамян)

          Не случайно я начал свои воспоминания с этого стихотворения - песни, посвященному городу, приютившему меня и мою семью в 1989 году.
         Здесь я, как кленовый листок, гонимый ветрами страшных событий сначала в Баку, а затем и в Нагорном Карабахе оказался на донской земле.
Здесь расцвел мой поэтический дар, я написал много стихов, публикуя их в  альманахе “Эхо шахтинских прогулок», в «Донской сотне», в сборнике Вседонского союза писателей.

                                        Я    РОДИЛСЯ

20 октября  1940 году в небольшом высокогорном селении Джилан Карабах. Меня назвали Яшей.
Мой отец Геванд Лалаевич был председателем колхоза, а мама Варвара Семеновна – колхозницей. Его я  видел только на фото. Мне было десять месяцев, когда папу призвали на фронт. С войны он не вернулся,  погиб в Керчи, защищая Родину, меня, моих будущих детей  и внуков. Каждый год 9 мая  в День Победы с портретами моего отца и его брата Тевана, погибшего в первый день войны 22 июня 1941 года при защите Брестской Крепости,  иду в Бессмертном полку к вечному огню. Для меня это очень важное событие.  Хочу, чтобы мои дети и внуки чтили и помнили своего деда и прадеда.

    Вот сейчас, на склоне лет, вспоминая себя в детстве, с сожалением понял, что мне не было кому сказать  слова: «папа, папочка».
    Слово - то, какое, сладкое как мёд, я понял, когда от сына, а потом и от дочери, впервые услышал: «папа, папочка, папулечка».
    Свою маму в детстве я называл «тетя».  В семье бабушки, где нас воспитывалось четырнадцать детей, в том числе, и дети моих дядей,  мою маму называли тётей, поэтому и я  звал маму как все. И никто мне не сделал замечания.
    Маме было тяжело растить меня в то холодное, голодное, военное время. Она работала в колхозе, где  не было никакой техники. Пахали, сеяли и убирали урожай пшеницы и ячменя вручную.
    В то время электричество отсутствовало, дом освещался керосиновой лампой. Печь для приготовления еды топили сухими лепешками из коровьего навоза, которые делали женщины. С дровами был трудно. Небольшой лес находился в двадцати километрах от нас. Иногда наши деды на ослах добирались туда и привозили немного дров.

    Говорят, самым сильным был мой дед Лала. Он, срубив дерево, мог взвалить его на плечо,  и так тащил  домой.
За водой ходили за несколько сот метров, к роднику,  вниз, а потом с полными ведрами воды поднимались и так нужно было ходить по воду по несколько раз в день.
Мы жили в южной части Нагорного Карабаха. Утром солнце освещало склон горы, наше жилище, заглядывая в дом. С любой точки нашего селения была видна сияющая снежная вершина горы. Казалось, протяни руку и вот она рядом, но дойти до горы было не так просто. Навсегда в моей памяти осталась красота Нагорного Карабаха.
      У нас сначала был глиняный дом. А потом  сосед помог построить  маме каменный дом и мы уже жили вместе отдельно от бабушки. У мамы родились ещё две девочки : Ася и Арега, которые в настоящее время проживают в Туркмении, Я с ними не виделся с того момента, как они выросли и вышли замуж.

                                    ДЕТСТВО 

Практически у меня не было  детства. Сызмальства приходилось чем-то заниматься: воду таскать, в горах находить какие-то кустики, выкорчёвывать  и использовать их для печки. После уборки урожая ходили на поля собирать упавшие колоски, приносили домой, где отделяли зёрна и жарили их и ели.

    В 1947 году я пошел в первый класс сельской начальной школы. В четырех классах училось всего семь учеников. Все предметы во всех классах вела  одна учительница, поочередно. Учили нас на армянском языке. С пятого класса по седьмой я учился в соседнем селе Аракюль, что в трех километрах от нашего дома. А с восьмого класса я должен был учиться в селе Баназур, ещё дальше от нашего дома,  в семи километрах. Каждый день  в резиновых лаптях в холод, в снег и мороз, а также и в слякоть спускался с горы вниз, чтобы дойти до школы, а, возвращаясь домой, – поднимался в гору.

    Надо сказать, что лапти мы сами плели. На резиновой подошве делали дырочки, через которые продевали кожаные или другие полоски и переплетали их. У кого была кожаная подошва, тот считался богачом.
    В те далёкие времена я не знал, что такое борщ, суп или жаркое, шашлык, каша и другие вкусности. Обедал  горстью жареной пшеницы, и несказанно был рад этому.

    В 1954 году я закончил семь классов. В это время брат отца – Ерванд, работающий в Бакинском метрострое  бригадиром проходчиков, получив квартиру, приехал в село забрать свою маму и сестру.
    Бабушка настояла, чтобы меня взяли в город.
Бабушка сказала Ерванду: «Яша вместо твоего брата Геванда. Прошу любить и жаловать его».  После этого меня сажали во главу стола, нередко я был тамадой.

В Баку я учился в школе № 177  с восьмого по десятый класс на армянском языке. В то время я русским языком не владел. Я знал только  алфавит русского языка и несколько простых слов, а мои сверстники говорили на русском чисто. Незнание русского языка обошлось мне оставлением на второй год обучения в седьмом классе. Но я старался, у меня была отличная память, поэтому быстро овладел русским языком,  стремясь к новым знаниям.

     Как я узнал позже, Баку был самым интернациональным городом мира, где жили сотни тысяч русских, армян, евреев, украинцев, лезгин и других народностей. Все говорили по - русски: на транспорте, в учреждениях, кинофильмы были на русском языке, а также делопроизводство и переписка в государственных учреждениях.
    После окончания школы  в 1957 году стал работать в  Бакинском метрострое. Начинал учеником плотника, арматурщика и рабочим шахты.