… Этот душный день складывался донельзя мерзко. Все вокруг будто сговорилось портить настроение, причем портило его со знанием дела, медленно и с наслаждением. С самого утра солнце обрушило на землю не только палящие лучи, но и отвратительную, доводящую до бешенства липкую одурь. В небе после краткой ночной прохлады словно зажгли гигантскую лампу и направили ее на землю так, как светят в лицо преступникам на допросе.
Через полчаса этого белого мертвящего света человек начинал ненавидеть все на свете: себя, окружающих, одежду, еду, пыльные деревья за окном, собак и кошек, в изнеможении развалившихся на тротуарах, работу, на которую надо было ходить, дом, куда надо было возвращаться. Умирали все желания, кроме трех – стоять под душем, под кондиционером и залезть в морозилку холодильника. Последнее было неосуществимо, поэтому о нем приходилось лишь тосковать. Но невыносимее всего была липкая испарина. Стояние под душем и кондиционером давало призрачный эффект – через пять минут все вновь становилось гадким и липким.
Жара погружала город в сонную одурь. Ленивыми становились движения, звуки, цвета, даже запахи. Какой-нибудь дом мог соединять в себе целую симфонию запахов. Так из одного окна доносился аромат горячего вишневого варенья – запах сладкий, душный, - из окна напротив - запах борща и печеных баклажан, они смешивались с запахом свежевыстиранного белья - и плыл над землей раскаленный обморочный воздух.
Он разрушал сознание. Иначе как можно было объяснить совершенно сумасшедшую идею отправиться в перерыв в 12.30 бесцельно бродить по парку.
Он был весь залит солнцем. Гулять в это время было подвигом или безумием. Но скорее – отчаянием и дерзким желанием доказать, что клин клином вышибают! Наяриваешь, светило? А мы тебя не боимся, специально вышли на пекло. Лей свои лучи! Посмотрим, чья возьмет! На выгоревший газон и скрученные от жары листья было больно смотреть. С тутовых деревьев глухо шмякались перезревшие ягоды и оставляли после себя черный и липкий след. Скамейки и аллеи были пусты – везде царило солнце. Фонтаны отчего-то не работали, видно городские службы решили в это пекло поберечь воду.
Я кружила по парку почти автоматически. Состояние было странное, близкое к эйфории: глаза слепило, а стоило их прикрыть, как сразу же перед внутренним взором начинали бешено плясать оранжевые круги. Словно налитые свинцом руки и ноги внезапно обретали удивительную легкость. Казалось еще мгновение, и я оторвусь от земли и растворюсь в густом синем мареве.
Краем обмирающего сознания я скорее не увидела, а угадала темное пятно. Так и есть: на белом от солнца асфальте сидел большой серый кот. В спутанной шерсти его застряли сухие травинки и кусочки засохшей грязи, отчего он казался бурым. Глаза его слезились, язык высунут, а морда выражала такую мольбу, что первым моим желанием было отнести его хотя бы под скамейку – там была крошечная тень.
Но кот не шевелился, и поза его была странной и видимо очень неудобной. Он сидел не как обычно сидят кошки – кувшинчиком, а на хвосте, неловко завалившись на бок и опираясь правой передней лапой об асфальт. Издалека присмотреться – не кот, а крошечный, очень волосатый человек сидит, подавшись вперед и опирается рукой о сиденье.
Кот поднял морду, чуть сдвинул опорную лапу и вдруг я увидела у него под боком маленького черного голубя. У птицы было перебито крыло, она распласталась на асфальте, склонив голову, и высоко подняв здоровое плечо. Изуродованное крыло лежало веером, голубь не мог не только пошевелить им, но даже сдвинуться с места. Так и сидел на пекле, медленно умирая. Кот примостился рядом, чтобы защитить его от солнца.
Облегчение пришло от того, кто казалось вовсе не был на это способен. От врага, ставшего в одночасье собратом по несчастью. От врага, не поднявшего лапу на слабого. В грязном мохнатом тельце сострадания оказалось больше, чем во многих наделенных разумом и преисполненных величия существах.
Я сидела на корточках в пустынном, палимом солнцем парке перед этой странной парочкой и у меня не было сил признаться себе, что я восхищаюсь ею. Маленьким подвигом добра и милосердия, ненавязчивым и кротким уроком нравственности, который эти двое, сами того не ведая, преподали мне. Пусть бессознательно, но какое это имеет значение? Поистине, «великое безумье доброты – единственный спасающий нас разум»2.
Перерыв подходил к концу. Я вспомнила, что неподалеку есть зоомагазин и помчалась туда. По счастью, ветеринарный врач – сонная, тучная, добродушная женщина была на месте и на мой сбивчивый рассказ отреагировала на удивление быстро.
- Сюда! Тащите сюда своих героев! - скомандовала она и мы с одной из продавщиц снова побежали в парк. Герои были на месте. Кажется, они решили так и застыть здесь, явив миру символ молчаливой стойкости: испепеляемся, но не сдаемся!
Мы осторожно переместили их в переноски. Кот вздрогнул, глубоко вздохнул, затрясся всем телом и тихонько застонал, будто заплакал.
- Ничего, ничего, - улыбнулась девушка. Это он лапу отсидел, и вообще затек, а мы его сдвинули, и у него по всему телу иголочки пошли, вот и трясется. Сейчас пройдет. Не плачь, маленький!
«Маленький», больше похожий на миниатюрного медвежонка, размазывал по морде кровянистые слезы и качал головой, словно китайский божок. Потом учуял воду в углу переноски, недоверчиво понюхал ее и принялся жадно лакать. Пил он долго, изредка приподымая голову и всхлипывая.
Голубь был неподвижен. Мы приподняли его и увидели, что дела плохи – крыло нагноилось и между тонких остевых перьев уже виднелись черви. Голова птицы все так же свешивалась набок, а полуоткрытом, затянутом пленкой черном глазу читалось равнодушное: «оставьте меня в покое».
- Он умрет? – спросила я и замерла в ожидании дурного ответа. Неужели, старания кота были напрасны, и птичья жизнь оборвется?
- Нет, - успокоила девушка. Скорее всего, крыло придется ампутировать, видите, гангрена начинается, а так – молодая птица, будет жить.
- Идемте скорей – выдохнула я и мы защелкнули дверки переносок.
Ветврач уже ждала нас с инвентарем наготове. Пациентов у нее, видимо, было немного, и она с охотой демонстрировала свои знания.
- Какой грязный! – благодушно протянула она, склонившись над котом.- Ничего, это мы сейчас поправим. Искупаем, подстрижем, глазки подлечим, покормим, будет как новенький. Уличным животным услуги бесплатны, - хохотнула она и украдкой взглянула в зеркало на стене – хороша ли? Да, была хороша: улыбчива, доброжелательна.
«А потом опять на улицу - тоскливо подумала я. – «Подлечим, покормим» и вали! Эх, жизнь…»
- И постараемся пристроить в добрые руки – ворковала она. – Ай, не кусайся, не стыдно тебе?
Кот устало смотрел на нее и на морде его читалось: «Прости, пожалуйста, я чувствую – ты хорошая, но так полагается. Мне же надо показать, что я – кот!» Потом он прикрыл глаза и блаженно вытянул лапы. В ветеринарной было прохладно – работал кондиционер.
- Как хорошо, что пристроите. Точно? – обрадовалась я.
Продавщица вместо ответа протянула руку в угол комнаты. Там в огромном «кошачьем» доме с бархатными подушками, лежанками и «гнездами» резвились три котенка.
- Было семеро. Уличные – гордо сказала девушка. Четверых пристроили в хорошие руки. Эти на очереди. Не беспокойтесь вы! Такого героического кота не пристроить по высшему разряду – грех!
Врач тем временем перешла к переноске с голубем и помрачнела.
- Ампутация срочно. Крыло, сустав, да и одна лапка тоже. Чувствуете запах? Гангрена уже вовсю. Бедняга, видимо, несколько дней мучился.
«А ведь каждый день мимо него шли люди, играли дети, - подумала я. - Да и сама сколько раз проходила. Отчего же не видела? Не замечала, торопилась, не обращала внимания?»
- Но жить будет. Молоденький, сердце здоровое, выкарабкается. Только его здесь оставим. Инвалидов голубиная стая не приветствует. Да и не сможет он уже на воле.
Я потянулась к кошельку.
- Нет, уличным услуги бесплатны, - улыбнулась докторша. – Но, если вы так хотите, можете пожертвовать сколько-нибудь в пользу бездомных животных или этим купить какой-нибудь еды подороже. Побаловать, так сказать. А насчет остального не беспокойтесь, живы-здоровы останутся ваши герои. Вы что-то еще хотели?..
Перерыв мой давно и безнадежно окончился. Но, Бог с ним, один раз не грех и опоздать.
Еду я конечно, купила. И в пользу бездомных животных пожертвовала тоже. А, вот чего хотела?..
Чего я хотела? Да, только одного, чтобы милосердие, деликатность и кротость стучались в человеческие сердца чаще, чтобы уроки нравственности были легки и ненавязчивы, а подвиги тихи, великодушны и естественны. И что для свершения их вовсе не обязательно бряцать словами и оружием, а всего лишь протянуть руку или лапу помощи. И никогда не пожалеть об этом…
P.S. Финал этой истории оказался счастливым. Кот, названный Героем Медведевым (получил имя и фамилию в паспорте!), поправился, приосанился и обрел дом с любящими хозяевами. Голубь (вернее голубка) перенесла операцию хорошо, была названа Сироткой и осталась жить в зоомагазине. У нее персональная большая клетка со всеми удобствами. Сиротка встречает посетителей громким воркованием и в очередной раз с удовольствием слушает историю своего спасения. Ее продавцы и врач рассказывают без исключения всем посетителям!
Я – счастливый человек. Жизнь баловала меня впечатлениями, а природа одарила памятью и способностью анализировать. Корзинку щедрых даров довершила фантазия. Она услужливо приходила на помощь, когда впечатления оскудевали и память о них блекла. Фантазия, засучив рукава принималась за дело, раздувала костры воображения и жизнь снова становилась яркой, запоминающейся, а, значит, счастливой.
Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран
И жизнь опять предстанет странной,
Закутанной в цветной туман 1
Как же правы те, кто называет поэтов пророками. Их мысль молнией пронзает вечность и видит то, что обыкновенный ум постигает годами.
И когда пространство жизни отчаянно сужается до размеров карманного ножа (или его искусственно пытаются сузить), то я так же отчаянно пытаюсь разглядеть на нем пылинки странствий. Неважно, дальних ли стран, или океана воображения и памяти. Путешествия от этого не станут менее яркими. Если при этом они принесут радость или научат чему-нибудь – это ли не счастье? Как оказывается прост его рецепт – яркость, радость, наука!
