Товарищеский суд

  

Было это уже в те давние времена, когда Партия пыталась внушить народу, что в Советском Союзе на свет появляется новая формация человека — « homo soveticus». А это значит, что еще немного и все человеческие пороки и дурные наклонности, которыми человек обзавёлся в процессе эволюции, как собака блох, можно скоро и похерить.

По этому поводу вспоминается книга на криминальную тему одного известного автора, который в предисловии пишет: «Благодаря мудрой политике партии у нас в стране вымирает такое явление как рецидивизм в преступной среде. Исчезает та социальная почва, которая десятилетиями давала всходы преступным наклонностям». И тут же в своём рассказе, основанном на реальных событиях, повествует: «Известный вор-домушник Васька-Косой, выйдя на свободу после третьей ходки, начал обдумывать, как обнести квартиру цеховика-толстосума».

Так вот, продолжая тему, было мудро решено, что время репрессий закончилось и надо вводить более гуманные методы принуждения народа. А кто, как ни родной коллектив лучше всего может воспитывать и держать в узде своих работников. Ну, а под мелкие проступки, подпадающие под букву закона, коллективу было дано право, брать нарушителей на поруки. Рабочий коллектив пусть и перевоспитывает оступившихся.

И по стране покатилась кампания взятия на поруки. Докатилась она и до нашего локомотивного депо. Как будто по заказу был пойман за руку бригадир Михалыч. А дело было так. Приходит мастер на участок и видит, что бригада уже собралась домой. А до конца смены ещё полчаса. Естественно вопрос: — Почему? 
— Работать нечем, материала нет. 
— Как нет, сегодня утром выписывал. Кладовщика ко мне.
 Кладовщик прибежал: — Вот накладная, всё получили. 
— Бригадир, где материал? Молчит Михалыч. Наконец понял, что деваться некуда: — Чёрт попутал, я взял.
 Наподобие египетской мумии тело бригадира было обмотано 5 метрами технической ткани.

Всё бы ничего, спустили бы на тормозах. Но! При этом присутствовала комиссия, присланная из главка для присуждения Участку железной дороги Переходящего Красного Знамени. Конфуз, абзац, сливай масла!

Дальше только суд. Ткань хоть и техническая, но дорогой оказалась. Решили взять на поруки, свой же человек, советский.

А наш советский человек очень не простым оказался. У бригадира, оказывается, было своеобразное хобби — он брал то, что плохо лежит. Что хорошо лежит тоже не ускользало от цепкого взгляда Михалыча. Он охотно следовал, популярному в народе, призыву: «Тащи с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость». Ни дня не проходило, чтобы возвращался он домой пустым: то ключ гаечный прихватит, то пару свёрл, то моток проволоки стырит. Но то, что он делал стабильно, так это уносил каждый раз ведро дизельного топлива. Его он сливал из бака тепловоза, который ставили на ремонт. Нет не для автомобиля, не было у него машины. И не на продажу. Соляркой он обогревал свой дом, а также теплицу.

Бригада всё это видела. Видел это и мастер участка, но закрывал на это глаза. Бригадир план выполнял, бригаду держал в узде и с мастером не конфликтовал. Разве этого мало?

У Михалыча целая теория была положена под его страсть: — Если я чего домой не принесу с работы — пропадает аппетит. Нет аппетита — плохо сплю. А какая после этого производительность труда? Вот то-то и оно.

Новость о предстоящем товарищеским суде облетела депо мгновенно. Заседание решили проводить прямо в цехе. Поучаствовать в этом шоу сбежался весь рабочий люд депо. Да что там, даже бухгалтерия с экономистами явились. Мест для всех не хватало, поэтому сидели, где придется. Сидели на инструментальных шкафах, облепили монтажные леса и даже забрались на крышу тепловоза, стоящего рядом. За столом правосудия ещё ни кого не было, однако бригадир Берлизов уже сидел на «скамье подсудимых». Не сказать, что «преступник» был особенно удручён всеобщим вниманием. Он даже решил закурить и уже вытащил было папиросы из кармана, но кто-то с галёрки ему крикнул: — Кури, кури, Михалыч, на зоне не дадут, — и он передумал. И сразу же со всех сторон на бригадира посыпались «подбадривающие» выкрики.
 — Подсудимый, как сидится, жопу не жгёт? 
— Михалыч, с Колымы писать будешь? 
— Михалыч, всё, теперь век свободы не видать

Тем временем в цех явился парторг. Он принёс плакат с универсальным лозунгом: «Народ и партия едины» очевидно, для того, чтобы подчеркнуть важность происходящего. Выбрав место на стене,  начал его закреплять. Тут же раздалось: — Михалыч, партия не выдаст, свинья не съест. 
— Но, но, — осадил парторг крикуна, но это только добавило веселья в рядах. Представление обещало быть разухабистым.

Но вот, наконец, за столом расселся генералитет: начальник депо и главный инженер. Рядом разместились: бригадир Антипов, который должен был исполнять роль Председателя суда, и товарищ из райкома партии. Антипов начал заседание с предложения заслушать обвиняемого. «Преступник» не намерен был долго говорить: — А что тут объяснять. Попался, виноват, больше такое не повторится. 
— В смысле? Не попадёшься или не будешь больше тащить? 
— Да, ладно, что цепляться к словам. Сказал же, больше этого не будет.
 — Хорошо, — согласился председатель, — кто хочет выступить с осуждением поступка тов. Берлизова? Не увидев ни одной поднятой руки, он заглянул в листок, лежащий перед ним, и произнёс: — Слово предоставляется тов. Кучембаеву. 
Тот встал и, подобно ученику, плохо выучившему урок, обречённо побрёл к столу.
 — Мы, рабочие ремонтного цеха, — начал он, — все как один осуждаем поступок Берлизова, позорящий наш рабочий коллектив. Произнеся первое предложение, он облегчённо вздохнул. Но надо было продолжать, а как там дальше — забыл. Пауза затянулась.
 — Смелее, Кучембаев, — подбодрил его парторг, — здесь все свои. Не стесняйся. Пролетарий понял, что вспомнить не может и заглянул в бумажку, зажатую в руках. 
— Не хорошо подглядывать, — раздалось из рядов, — садись, Кучембаев, два. Хохот пронёсся по цеху.
 — А, вот, нашёл, — пробормотал выступающий, — мы должны калёным железом выжигать пережитки прошлого, преследующие нас с 1917 года. Зал одобрительно загудел. 
— Мы в едином порыве даём наше рабочее слово — впредь не допускать расхищения социалистической собственности. — Даёте слово? — обратился парторг к народу. — Даём, — охотно отозвался народ.

Следующим выступил представитель инструментального цеха Ионов. Он пригвоздил к позорному столбу Михалыча, а заодно резко осудил гнусную колониальную политику империалистов. Ионов заверил, что советский народ и впредь будет поддерживать борьбу угнетённых народов Африки за свою независимость. В конце выступлении он потребовал свободу для Патриса Лумумбы. Народ одобрительными выкриками потребовали того же.

Шоу начинало набирать обороты. Неожиданно расхититель соц. собственности вскочил с места.
 — Вот ты, Ионов, мать твою, заклеймил меня позором, а сам каждый раз после получки приходишь домой на бровях. Ты забыл, как мы тебя пьяного вытаскивали из канавы? 
— А ты, Кучембаев. Не ты ли хвастаешься, что у тебя две жены? И как правоверный мусульманин можешь иметь их четыре.
 — Остановитесь, Иван Михалыч, речь сейчас идёт о вас. Ваш поступок мы обсуждаем.
 — А чем я хуже? Перед законом все равны. 
— Дойдёт очередь и до них, — остановил бригадира председатель и обратился к залу: — Ещё есть, желающие выступить? Вопрос был задан для проформы, в листочке, лежащим перед ним, были записаны только две фамилии. 
—  Можно мне? — раздался голос из народа. Председатель вопросительно взглянул на парторга. Тот, молча, кивнул.    — Кто такой? — спросил начальник у парторга.                                                                                                          — Ефим Шниперсон, работает в бригаде Берлизова недавно, — ответил тот.

Ефим начал издалека: — Уважаемый Председатель суда, уважаемые товарищи присутствующие! В сегодняшнем мероприятии я вижу мудрую политику нашей родной Коммунистической партии! Именно так, под зорким присмотром своих товарищей, надо воспитывать советского человека. И это лишь одна из сторон материнской заботы нашей Партии о нас, рабочем классе!

Поражённый этой тирадой, зал замер. Похоже, шоу начинало разворот. На лицах присутствующих читалась досада: — Испортил «песню», дурак. Между тем, Шниперсон продолжал: Мы постоянно ощущаем, что жизнь, благодаря этому становится лучше. Одним из примеров такой заботы может служить получение новой квартиры Забиякиным, рабочим вспомогательного цеха. А он, между прочим, простоял в очереди на нее всего 12 лет.
— Не отвлекайтесь, Ефим. Про заботу Партии нам известно
 Ефим погнал дальше: — Я принадлежу к пролетарскому классу и горжусь этим. Считаю, что родной рабочий коллектив, а не Уголовный Кодекс, во многих случаях должен решать судьбу провинившихся.
 — Верно говорит, — послышались голоса из зала. 
— Ни фига себе, — подумал начальник депо, — это же анархия.
 — Ближе к Берлизову, товарищ Шниперсон, — подал голос Председатель.
 — Хорошо. Я работаю в бригаде товарища Берлизова всего два месяца, но я уже понял, какой это хороший человек. Его руководство бригадой всегда проходит в спокойной и доброжелательной обстановке. Требовательность и справедливость — вот основные черты его характера, которые сформировали наш сплочённый коллектив. Необходимо отметить, что бригада под его руководством в прошлом квартале заняла почётное 3-е место.
 Грубиян и матерщинник Михалыч чуть не упал со стула, услышав эту тираду. Его широко открытые глаза выражали недоумение, словно он не мог поверить, что это всё о нём.

Между тем пролетарий Шниперсон продолжал «петь дифирамбы»: — У него прекрасная, дружная семья и… 
— Причём здесь семья? — прервал его парторг. Он уже не мог скрыть раздражения. 
— Семья — это ячейка общества, и чем она крепче, тем здоровее общество. 
— Ближе к теме, — товарищ Шниперсон. Но Ефима уже было трудно сбить с курса: — Я считаю, что чем человек многообразнее, тем он интереснее. А вы знаете, например, как он любит братьев наших меньших? 
— Кого, кого? Каких братьев? 
— К нам собачка бездомная прибилась, так он её подкармливает, косточки из дома приносит. Тут уже не выдержал начальник депо: — Может ему за это путёвку в профилакторий выписать? Народ опять начал откровенно веселиться. «Товарищ из райкома» укоризненно посмотрел на парторга». Парторг сигнал понял: — Прекращайте Шниперсон, вашу болтовню. 
— Ещё минуточку, пожалуйста. Мало кто знает, что у Михалыча прекрасный баритональный тенор. Это я вам как профессионал говорю.

Ссылка на профессионализм была не пустым звуком. Ещё 3 месяца тому назад Ефим учил детишек в музыкальной школе. Но был с позором выгнан после того, как мамаша одного из воспитанников устроила скандал. Как оказалось, преподаватель Шниперсон периодически посылал её сына в магазин за шампанским. Чтобы как-то перекантоваться и при этом не сесть за тунеядство, был вынужден устроиться на работу в депо.

Сообщение о поющем бригадире подействовало на работяг, как известие на фанатов о победе их любимой команды. — Спой, Михалыч, — раздался призыв из рядов. Его подхватил зал: — Ми-ха-лыч, спой.