Если вы видели только картинки или видео в интернете, а вживую – никогда, то начинайте прямо сейчас выть и корчиться от зависти, ибо я видел Её собственными глазами!..
А Она – это Её Величество Сахара!!.
Только, прошу вас, не вздыхайте разочарованно и не бросайте нас с Нею. Потому что нет в мире ничего более прекрасного, оказывается, чем Могучая Пустыня, всегда и присно изнывающая от солнца, которое столь бесстыдно распласталось над нею, что его даже невозможно разглядеть в небесах в этом месте. Кажется, что пылают ослепительным белоснежным светом сами небеса, накрывшие, словно куполом, это бескрайнее величие, в котором тонет не только всё живое, но, кажется, даже время и пространство.
В Тунис мы прилетели уже на закате и, когда вышли на трап самолёта в аэропорту небольшого городка Монастир, то жара и духота сразу спеленали наши тела тугими жгутами зноя. Моментально так же знойно стало и изнутри, едва мы вдохнули в себя воздух Африки. Только потом стало понятно, что так в Африке не везде: есть там и прохладная нега и кружащие голову ароматы. Но сейчас мы стояли на трапе, и мне казалось, что жарой веет из не успевших остыть ещё самолётных турбин. Оказывается, - нет. Это просто вечер пришёл в Тунис, за которым почти сразу же нагрянула ночь с выгнутым куполом бархатного неба, щедро украшенного крупными нерусскими звёздами. Воздух же стал прохладней, было всего +37.
Это уже позже мы узнали, что так горячо дышит Великая Сахара, где только к середине ночи становится холодно. Под утро же – холодно очень.
Встречал нас смуглый молодой тунисец Наим, подхвативший поклажу нашу немудрящую и, сахарно улыбнувшись, поведавший:
- Сразу в отель, да? Это с час езды. Всё уже готово.
Дорогу мы почти не разглядели, ибо с каждым мгновением становилось всё темнее и темнее, а время клонилось к восьми часам вечера. Но Африка потому и Африка, что всё здесь – «сразу», «вдруг» и «не как у нас». Запомнились только жиденькие тюльпановые деревья с бледно-розовыми, красными и фиолетовыми цветами, попадавшиеся через каждые сто метров на узкой разграничительной полосе в центре дороги.
В отеле мы оказались, когда было уже совсем темно, и дырявый чернильный зонт африканских небес над нами приветливо мигал крупным золотом звёзд.
Всё в месте, где предстояло прожить нам неделю, было хорошего международного уровня, но главным было то, что ждал нас замечательный человек Усман Башар – замечательный журналист, живущий в столице страны Тунисе, но приехавший сюда, в самое сердце Сахары только ради встречи с нами. Слава богу, что тем для разговоров долго искать не пришлось, ибо учился он ещё в Советском Союзе, и окончили мы с ним один и тот же университет. Отсюда и его очень неплохой русский, хотя сам Усман, скромно опуская свои прекрасные арабские глаза, мерцавшие, как тунисский небосвод в этот час, говорил, что за столько лет дефицита общения, «великий наш язык» (это – цитата) стал забывать.
Спалось ночью плохо, ибо всё ждали рассвета, чтобы воочию увидеть один из мировых феноменов – Сахару, которая занимает почти две трети небольшой северо-африканской страны Тунис.
С рассветом я уже стоял во дворе отеля на берегу прекрасного бассейна с прохладной водой и смотрел в даль, которая была повсюду и звалась Сахарой. Смотрел и, сам того не замечая, улыбался, вспоминая ночной тёплый разговор с Усманом. И вдруг сзади услышал его голос:
- Красиво, правда? Но это даже не тысячная доля пустынной красоты, поверь мне. Здесь не Сахара, а так – большой, большой песчаный пляж вокруг крошечного моря. Вот сегодня я отвезу тебя к другу моего отца Мубину. Там – настоящая Сахара. Ты увидишь. Кто такой Мубин, спрашиваешь ты? Он – дервиш, отшельник по-вашему, и философ по совместительству.
После завтрака мы вновь сели во вчерашний джип, за рулём которого был в этот раз Усман, и двинулись в путь, ибо Мубин жил в двух часах езды отсюда, в глубине пустыни.
А сейчас оторвитесь от того, что читаете, мой благодарный читатель, найдите красивые фото с видами Сахары, а я вам стану про неё рассказывать!..
… Представьте себе бесконечность, которую щедро укутали разными по фактуре материями, но складки и неровности разглаживать не стали. Был здесь и бархат, и атлас, и вельвет, и велюр. И даже отлично выделанная тунисская кожа, из которой в Медине – торговом центре любого города – шьют искусники-мастера чудесную обувь, чемоданы и сумки. Общая цветовая гамма всего этого великолепия была… как бы быть до конца точным… кофе… сильно с молоком… и сбрызнуто чуть… горчицей… Но – нет! И это неправильно!! Ибо в следующий миг следующий бархан со струящимся и будто бы дымящимся песком гребнем, становится уже почти розовым… нет – красноватым… опять – мимо: шоколадно-коричневым… А теперь уже – шоколад со сливками…
Это было истинным пиршеством для взора! Пиршеством столь великолепным, что уже скоро начинаешь уставать от этой грандиозности. Глаза, кажется, слипаются, и видишь уже будто бы картины, чуть оторванные от великолепного пейзажа и словно бы струящиеся над ним: море… пальмы… караван верблюдов… а чуть в стороне, кажется, стадо слонов. Даже голоса их будто слышу…
Времени не стало. Совсем. И если бы Усман сказал мне, что ехали мы не два часа, а два дня, я бы ему поверил.
Но вот джип лихо крутанулся возле … чего-то… только потом разглядел, что это была лачуга, полы которой при входе были широко распахнуты и закинуты на «стены».
Внутри же, как ещё один мираж, виделась белоснежная фигура старика в ослепительно-белой чалме, которая оттеняла глубокую смуглость, почти черноту его худого лица, щедро украшенного чёрными глазами, излучавшими какой-то маслянистый свет. И мне казалось, будто это самоё время, материализованное в телесное, предстало перед нами…
Нас познакомили с Мубином. Он всё время оставался величав, как сама Сахара, владетелем которой казался. Мы пили чай, разговаривали. Иногда хозяин вбрасывал отдельные слова в наш разговор, и были они удивительно уместны, хотя порою мне казалось, что он спит с открытыми глазами.
Но мне страстно хотелось услышать его рассказ, ну, хоть о чём-нибудь.
- Скажи, Мубин, давно ты живёшь здесь? – наконец отважился я спросить у него.
- Всегда, - ответствовал мне старик. Потом помолчал немного и заговорил: - Я жду жену с сыном, которые ушли на север. Потому и сижу лицом только к северу, лишь на время молитвы поворачиваясь на восток. Моя жена из далёкой холодной страны, где дыхание людей становится паром, а потом и он замерзает и со звоном падает на землю. Но она всё время тосковала по своим местам, всё время смотрела в ту сторону, а иногда, среди ночи, выбегала из хижины нюхала воздух и слушала тишину, которая прилетала с севера. Когда у нас родился сын, она затосковала ещё больше. А потом долго-долго просила меня, чтобы я отпустил её с одним из проходивших мимо караванов, дабы она показала нашему сыну родину его матери. Обещала вернуться… на утренней заре… Вот с тех пор я и жду её возвращения… От тебя пахнет так же, как от неё. Я сразу понял, что вы из одной страны. Возьми там в шкатулке флакон с зелёной жидкостью. Ну, что, нашёл? Да, этот. Когда вернёшься домой, отдай его ей, если встретишь, и скажи, что я жду их с сыном в нашем доме. Если же нет, - отдай это своей жене. Духи. Я сам сочинил их. «Сахара» называются. Моя жена сразу меня узнает…
