Пророк

Тягучее, беспощадное равнодушное время.
Грегор от её равнодушия совсем растерялся и потоптался.
–Сядьте…– попросила она глухо. – Вы раздражаете мой слух.
Он покорно сел на самый краешек ближайшего кресла и продолжил смотреть на неё выцветшую и безвольную, сломленную. Через пять минут тупого сидения он соскучился, но продолжал держаться, понимая, что не следует тревожить пророчицу. Однако через ещё десять минут не выдержал и поменял позу. А Эстер не пошевелилась даже.
–Я вас чем-то обидел? – Грегор решился нарушить молчание. Ему было не по себе от её тишины.
–Нет.
–Вы не хотите поговорить? Или…– Грегор чувствовал себя идиотом и вдруг, не примериваясь, выпалил, – это ужасно! Вы ведь молоды, красивы…и здесь.
–Я знаю.
–Но как…– Грегор вскочил, принялся ходить взад-вперёд, – вас это не тревожит? Вам комфортно?
–Мне никак, – повторила Эстер, и Грегор резко остановился, будто налетел на невидимую стену.
Его не готовили к этому. Его готовили к помощи сиротству и убогим – такой теперь была Коллегия Сопровождения. Его не готовили к угасающей красоте и равнодушию молодости.
Эстер, однако, зашевелилась и приподнялась на ложе:
–Я ослепла в семь. Я даже не знаю сколько я здесь лет. По моим расчётам двенадцать или тринадцать…думаете, я могу ещё чего-то хотеть? Я не помню другой жизни.
И она снова легла, но продолжила говорить:
–Иногда я говорю с прислужниками. Они говорят мне, что сегодня тучи, а я е помню туч. Они говорят мне, что солнце в небе…но я не помню неба. Я даже не знаю во что сейчас облачена и как написать моё имя. Я не говорю ни с кем, кроме тех, кто приходит меня обслуживать и записывать за мной пророчества – слова силы, который она пропускает через мой рот. Я не знаю, каково мне, потому что мне уже никак.
–Я…– Грегор ощутил, как его горло стянуло судорогой, – мне жаль.
–Все пророки проходят один путь.
–Это ужасно.
–Это закон, – отозвалась Эстер и вдруг сказала дрогнувшим голосом. – Я бы хотела бульон.
Он спохватился и заторопился к тарелкам, пытаясь справиться с волнением и дрожью рук.
***
Грегор привязывался к Эстер всё сильнее. Она, хоть и говорила, что ей «никак», стала его ждать. Он был единственным, кто сочувствовал и попытался развеселить её, рассказывал какие-то байки, читал сказки, а однажды, в нарушение всех запретов вынес её кресло к самому входу в шатёр, и она впервые за долгие годы не только ощутила запах сырой земли, но, высунув руку, поймала несколько капелек дождя…
Грегор научился вырезать по дереву для Эстер и делал к каждой своей смене игрушку для неё, вырезал животных и птиц, и помогал ей касаться и ощупывать форму.
–Чувствуешь плавность?
–Да.
–Это лебедь.
–Похож на крюк…
Хуже было, когда она начинала пророчествовать, когда падала, дёргалась, и чужой низкий голос вырывался из её неё и вещал о грядущем.
Грегор боялся пророков, пока не встретил Эстер. Увидев её несчастье, он пересмотрел свои страхи и понял, что судьба она всегда будет судьбой, а вот тех, кто её знает раньше других, надо не бояться, а жалеть.
Жалеть за то, что они не видят мира, за то, что лишены жизни.
–Я красивая? – спросила Эстер как-то, впервые задумавшись о себе.
–Очень красивая, – честно ответил Грегор.
–А почему?
–Ну…– Грегор смутился, вопрос ему был непонятен, но предавать доверие подруги он не хотел, – у тебя волосы такие…
Невольно он изобразил руками копну и чуть не выругался:
–Красивые, в общем.
–А какого цвета?
–Э…ну почти чёрные. Чёрный, это когда…
–Я знаю! – выкрикнула Эстер, прерывая, и Грегор снова подавил желание выругаться. Вот идиот! С чернотой Эстер знакома лучше многих.
В тот день она так и не отошла от его неудачной фразы, зато в следующую смену ждала с воодушевлением – скучала. На этот раз и во все последующие дни Грегор был осторожен в словах и тщательно думал прежде, чем сказать что-то.
Он приходил и наблюдал вновь и вновь, как пророчества вырываются из Эстер, как она мучается клеткой, наказанная и проклятая ни за что. Пророчества становились всё страшнее и хуже, и Грегор, передавая тексты, видел, как копится враждебность у короля…враждебность по отношению к Эстер, которая не была виновна в словах, что не контролировала.
–Дрянь! – в сердцах сплюнул король, получив новую бумагу о грядущем двухлетнем голоде. – Вот же дрянь!
–Ваше величество, но она не виновата, – попытался воззвать Грегор, – она лишь проводник силы, что…
–Пошёл прочь! – велел король.
А в следующий раз Эстер изрекла пророчество о мятеже родного брата короля против трона. Этого король уже не стерпел и, бросившись в шатёр к пророчице, отхлестал её по щекам, выплёскивая накопившийся гнев.
Грегор узнал об этом на следующий день, когда была его смена. Эстер не приветствовала его, лежала тихо, без движения, как сломанная кукла.
–Эстер? – позвал Грегор, как звал её в первый раз.
Она не пошевелилась до самого вечера, и лишь когда закат накрыл Идрин, приподнялась и тихо попросила:
–Убей меня, Грегор.
***
Нет, Грегор не ослышался. Эстер подтвердила свою просьбу и приподнялась на измученном своими бессонницами ложе.
–что ты такое говоришь? – Грегора замутило от ужаса. – Я не…
–Убей, – повторила Эстер. – Я чувствую, как скоро произнесу страшное пророчество…ты видишь как реагирует король, ты знаешь реакцию двора лучше меня. Я не виновата, но измучена силой, что выбрала меня. Я не могу выйти отсюда, я не могу видеть и даже то, что я делаю против воли не даёт мне покоя и шанса на жизнь. Ты же видишь мои муки, видишь? Ты не слеп!
Он видел. Видел, как она бледнеет и худеет, как становится болезненной, как быстро устаёт, но при этом мало спит. Он чувствовал, куда она клонит.
–Прошу…– Эстер на ощупь сползла с ложа и опустилась коленями на пол, обратив своё исхудалое лицо с большими кругами под слепыми глазами к Грегору, ощущая его присутствие в верной стороне, – прошу, сделай доброе дело! Я молю тебя. Я на коленях. Мне больше некого просить. Некого…
Она зарыдала. Отчаянно и страшно. Зарыдала в безысходности и Грегор понял, что сделает, выполнит её просьбу, иначе она сама найдёт всё-таки способ, и он будет ещё более ужасным.
–Эстер, – Грегор поднял её с пола, усадил на ложе, – это ведь жизнь!
–Это? – она усмехнулась. – Это?
Она была права.
–Даже так можно жить!
–Не хочу. Я взаперти. Меня ненавидят. Я себя ненавижу.
–А я тебя люблю! – отчаяние Грегора было другим. Отчаяние Эстер пылало многолетней болью, отчаяние Грегора исходило от сочувствия.
–Тогда убей меня.
***
Она повторяла раз за разом. Каждый визит Грегора начинался и заканчивался с одной и той же мольбы. Грегор сопротивлялся из последних сил, понимая, что она права, он сочувствовал, и видел, как меняется настроение короля.
Он раздражался на Эстер. Когда же та изрекла пророчество о гибели любимой дочери короля, впал в ярость:
–Ещё одно слово и я…я…посажу её в тюрьму!
–Она уже в тюрьме! – возразили ему.
–В комфортной тюрьме, – усмехнулся король, – слишком комфортной для её проклятий. Она не туда пророчествует!
Грегор слышал этот разговор и вернулся к Эстер в следующий раз в холодной решимости. Коротко приветствовав её, он сказал:
–Хорошо, я сделаю это.
Она улыбнулась прекрасной улыбкой, о силе которой понятия не имела.
***
–Это может быть больно, – слова Грегора не имели никакого смысла. Его руки дрожали от волнения, но он налил воды в кубок Эстер и развёл в нём сонное зелье, – и горько.
Ивовый настой купить легко, ещё легче сделать. Каждая хозяйка знает – он неприхотлив и может настаиваться сам по себе. А ещё он облегчает засыпание.
–Ничего…всё правильно, – Эстер была спокойна. Впервые за всё время она была спокойна. Не возбуждена, не измучена, не равнодушна, а спокойна!
–Ветреница будет немного жечь горло, – Грегор добавил к воде и ивовому настою ещё один ингредиент. По отдельности все три безобидны, а вместе, при малой концентрации воды и при большой концентрации трав…страшная смесь!
–Ничего!
Грегор поднёс к губам Эстер напиток смерти, но сам отдёрнул руку:
–Нет, так нельзя.
–Нужно.
–Эстер!
–Нужно! Или я сама…мне больно. Мне страшно.
Грегор вздохнул, поднёс к её рту кубок, и она сама схватила его, жадно испив до дна, а потом легла на ложе, улыбаясь какой-то тихой улыбкой.
–Эстер! – в отчаянии воззвал Грегор, словно мог ещё что-то исправить.
–Всё так, как надо, – успокоила она его и почувствовала его горячие слёзы на своих руках. – Спасибо.
Она задышала ровнее, медленнее, Грегор ещё с полчаса прислушивался к её затихающему рыданию, а затем, не поднимаясь с колен, потянулся за подушкой.
–Прости, прости…– он положил на каменевшее в покрове подступающей смерти лицо подушку и придавил её. Сонное зелье не позволило Эстер сопротивляться и многих усилий не потребовалось. Грегор сполз на пол, отшвыривая ненавистную подушку прочь, зарыдал. Его собственная судьба стала ему совсем безразлична уже давно, но скорбь и горечь затопили его рассудок, и он лежал на полу, сотрясаясь от рыданий, от осознания того, что сделал.
Но длилось это недолго. В момент, когда душа Эстер достигла силы и слилась нею, свет в глазах Грегора померк.
Ведь у Идрина всегда должен быть пророк.