Упаковал гитару в футляр. «Всё, пора, пора. Опять придётся по трамвайным путям гнать», – трещало в голове у Владимира Семёновича.
Со сцены его сопровождал директор школы. А перед тем как, он долго тряс руку Владимира Семёновича. На его глазах были слёзы: «Ах, какие песни, Владимир Семёнович, какие песни! Побольше бы нам таких песен! Прямо в душу и в сердце вошли! Спасибо вам, Владимир Семёнович, большое спасибо от всего нашего коллектива. От всей нашей школы за ваше искусство!»
Баба Маша прослушала песни, как и все, на одном дыхании. Но она была уже в возрасте. И все её революции и войны были уже давно позади. Всем, «кому надо» она уже свою «Кузькину мать» показала. Со своей стороны она уже ничего не могла противопоставить тому мировому злу, о котором пел её Володя. А тем более бороться с ним. Поэтому она понимала, что ей просто оставалось мирно доживать отпущенные её богом дни. Она быстро пришла в себя, пока Высоцкий ещё не сошёл со сцены, встала и заковыляла к своей швабре и тряпке.
Через какое-то время в вестибюле появился Высоцкий, в сопровождении директора и кучи ребятишек, которые смотрели на него восторженными глазами. Им ещё никогда, в их недлинной жизни, не приходилось быть так близко к известному на всю страну человеку. Дойдя до
бабы Маши Владимир Семёнович обратился к ней:
– Баб маша, а проводи меня до машины. Ещё немного поболтаем на дорожку.
Он бережно взял женщину под руку и они не спеша двинулись к выходу из вестибюля. Директор, было, хотел составить им компанию. Но Высоцкий предупредил его желание:
– До свидания, Иван Денисович. Спасибо вам за тёплый приём. Будет время ещё раз, как-нибудь, загляну к вам. – Сказал Высоцкий так, что директор понял: его время на общение с Высоцким закончилось.
– Всего вам доброго, Владимир Семёнович. Заезжайте, не забывайте нас. – Он дождался когда Высоцкий и баба Маша выйдут из двери вестибюля, ещё немного проводил их взглядом, а потом развернулся и направился в свой кабинет. У него тоже было много дел. Тут прозвенел школьный звонок и ребятишки разбежались по своим классам.
Владимир Семёнович медленно, бережно вёл пожилую женщину в, одному ему известном, направлении. Она ему что-то говорила, а он в ответ, участливо кивал головой. Отойдя примерно метров на пятнадцать от двери вестибюля он остановился:
– Ну, вот и всё баба, Маша. Спасибо тебе, что проводила меня. Честно сказать: тяжело уезжать. Столько воспоминаний с этой школой. – Потом Высоцкий приобнял женщину и что-то, свободной ладонью, быстро положил ей в карман её рабочего халата. Баба Маша всё сразу поняла.
– Ну, зачем ты Володя… у меня всё есть, всего хватает, – и на глазах немолодой женщины навернулись слёзы, – спасибо, Володенька, спасибо…
– Это вам к чаю… попейте чайку за моё здоровье. Ну, всё прощайте.
Владимир Семёнович развернулся и быстрым шагом направился к своей машине.
Глава V
P.S.
Гребенщиков и Макаревич не пошли на следующий урок. На урок истории. Они знали, учитель истории их класс уже проинформировал, что следующий урок будет посвящён событиям Великой Октябрьской Социалистической Революции. Ребята не могли бы это объяснить другим, и даже самим себе, почему каждого, почему-то, начинало подташнивать когда они слышали такие слова, как: революция, Ленин, социализм, Родина, мир, труд, май и всё такое прочее. На этой почве они и сошлись. И они всегда старались, вот как сейчас, уединиться ото всех и вволю наговориться на свои любимые темы. Они направились на задний двор школы и укрылись за стеной спортзала. Это было облюбованное место всех юных курильщиков школы. Оно их полностью скрывало от вездесущих взглядов учителей. Это место полностью выпадало из поля зрения людей находившихся в основном здании школы. Хотя учителя прекрасно знали о том, что там происходит на переменах. И как только вспоминали про это злачное место так сразу же направлялись туда для наведения порядка.
– Зацени, Андрюха, какой я сегодня жирный бычок надыбал!
– Да, бычок зачётный. Главное чтобы не сифилисный был. Давай прикуривай поскорее, курить хочется, – поторопил друга Макаревич.
Гребенщиков достал спички и прикурил. Глубоко, с наслаждением затянулся.
– Сразу чувствуется, что не наш табак. “ВТ”… Болгарские. Умеют же за границей путёвые вещи делать.
– Дай дёрнуть, – Макаревич глубоко затянулся, а потом философски продолжил, – Болгария это не заграница. Она в соцлагерь входит.
– Ну и что, – не согласился с другом Борис, – зато умеют хорошие сигареты делать.
– Да, живут же люди… а ты тут «Примой» давись, – поддержал друга Макаревич.
– Училка по истории опять к козлу, этому, жаловать побежит, что нас на уроке не было, – с тревогой в голосе своими опасениями, поделился Борис.
– Да ну их в жопу… и эту историю и этого козла. Английский учить надо, А потом валить из cовка. – Бойко отреагировал Андрей, – клеша им наши не нравятся! Если бы у меня были такие “Lee”, в которых сегодня Высоцкий выступал, я бы тоже клеша не носил.
– Стрёмные сегодня песни Высоцкий лабал, – поделился своим мнением с другом Гребенщиков.
– Да ваще не канает! – горячо отреагировал Макаревич.
– Я-то думал, что он какой-нибудь блатничёк исполнит или ещё что, что на своих подпольных концертах поёт. А он тут про страну, про какое-то красное знамя… кайфалом короче, – и Гребенщиков сплюнул на землю, – а «Кузькина мать» это ваще чё?
– Ну это мать Кузьмы, я так понял. Не, я когда свою группу заимею я такое петь не буду. Цепелинов буду играть или пайпл, – поддержал друга Андрей.
– Тогда на эстраду не выберешься, не пропустят. У нас обязательно про Родину петь надо. Тогда шанс есть. – Постарался вразумить друга Гребенщиков. – Блин, бычок закончился. Пойдём, поищем ещё. А то я не накурился.
– Пойдём… а какой следующий урок? – Спросил у друга Андрей.
– Кажется физра, надо в дневнике глянуть. А хорошие сигареты можно у пороха купить из восьмого «Б». – Поделился своею мыслью с другом Борис.
– У какого пороха?
– Ну, у этого хохла, Петьки Порошенко. Он фарцует. У него и жовой можно разжиться. Было бы бабло.
– А… это тот который с Мишкой грузином тусуется? – Переспросил Андрей.
– Ага.
– А он в долг даёт, а то у меня сейчас с баблом туговато? – Посетовал Макаревич.
– Не знаю, можно, я думаю, побазарить с ним на эту тему. Грузин тоже, фарцует. Я слышал у него родня в Грузии, а там Чёрное море. Много кораблей которые за бугор ходят. Вот от туда его родакам и присылают всякое барахло. А они его здесь пихают. Ещё я слышал Мишка этот любит слушать когда песни под гитару поют. – Пустился в размышления Гребенщиков, – грузины они вообще очень музыкальный народ. Как какой фильм не посмотришь, где они тусуются между собой, так обязательно, как набухаются своего винища, всей компанией петь начинают. Вот я и думаю: «Взять у него сигареты, мол: деньги завтра отдам. А потом сказать: “Извини, не срослось, денег нет. Давай я тебе спою под гитару”». Как думаешь проканает?
– Не знаю… можно попробовать. Может и проканает.
– А если в бутылку полезет то можно и в бубен дать. А?..
И вдруг… После того как учительница истории провела перекличку в классе и выяснила, что на уроке не присутствуют Гребенщиков и Макаревич она тут же пошла, благо не далеко, в соседний кабинет директора, и доложила ему, что опять на уроке отсутствуют эти два охламона.
Директор прекрасно знал, где они могут находится в эту минуту и незамедлительно отправился на задний двор школы. Не дойдя, примерно, с пол метра до конца стены школьной столовой, за углом которой уже начиналась стена спортзала, директор услышал знакомые голоса ребят, остановился и, конечно же в педагогических целях, прислушался к разговору этих двух недорослей. И если честно сказать: то многого из того, что он услышал он не понял. Язык нового поколения был ему чужд и не понятен, а тем более сленг на котором общались сейчас между собой друзья. Но после того, как друзья условились пойти поискать ещё бычков… директор понял: «Пора вмешаться».
Директор вышел из-за угла стены столовой и предстал пред ними как командор перед Доном Гуаном, из маленьких (и таких великих) трагедий Пушкина.
– Так, так… и кто же у нас здесь? Неужели это «самые лучшие ученики нашей школы» Гребенщиков и Макаревич? Которые решили, вот, отдохнуть после великих умственны трудов? Да, я всё прекрасно понимаю: зачем вам сидеть, парится в классе? Ведь вы и так всё знаете. Покуриваем значит?.. – и уже серьёзно, – почему не в классе, почему не на уроке?
– Так мы это… звонка не слышали, – наперебой затараторили друзья.
– Сколько раз уже было вам сказано, – директор, как всегда от души, делал своё дело, – что табак вредит не окрепшему детскому организму. А тем более окурки собираете, неизвестно после кого… Вот вырастите, окрепните, пойдёте работать и на свои честно заработанные деньги и покупайте себе сколько угодно сигарет. Понятно? Чтобы сегодня после уроков постриглись. А придёте завтра в школу в клешах… порежу их ножницами. Поняли? А сейчас бегом в класс.
Друзья схватив свои портфели, со всех ног, понеслись в класс. После того, как ребята скрылись в дверях вестибюля, директор достал из кармана пиджака пачку «Примы», зажигалку и прикурил сигарету. А потом, о чём-то задумавшись, промолвил: «Тоже мне… Солженицын и Сахаров. Ростропович и Вишневская. Диссиденты малолетние. Что же будет с Родиной и с нами если у них уже в таком возрасте нет интереса к нашей истории? Если они уже с такого возраста за границей жить мечтают? Дела»…
Сделав пару затяжек ему почему-то расхотелось курить, а ведь он выкурил только треть сигареты. Он сделал ещё одну затяжку и бросил окурок на асфальт. А после этого полностью раздавил его. И задумавшись о чём-то своём пошёл в свой кабинет.
Глава VI
P.P.S
Высоцкому пришлось, как он и предполагал из своего прежнего опыта, всё время до
