Брежнев и Я

                                            Валерий Голиков                               

                                                  Брежнев и Я

                                                      Пролог 

Здравствуйте  дамы и господа, товарищи! Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Меня зову Сергей Николаевич Песков. В своё  время мне выпала честь работать пресс-секретарём Генерального Секретаря ЦК КПСС Леонида  Ильича  Брежнева (16. 12. 1906 – 10. 11. 1982гг). И вот по прошествии некоторого времени, после того, как Леонид Ильич навсегда оставил этот  мир, я решил засесть за мемуары и постараться воздать должное этому выдающемуся  человеку.  Описать те интересные и в тоже  время  мало  известные  широким массам граждан  нашей страны  события в которых  принимал участие  Леонид  Ильич и свидетелем  которых  мне  довелось  быть. Описать  изнутри, так сказать, некоторые  моменты  из  истории  нашей  великой  страны в  коих,  несомненно, оставил  свой  неизгладимый  след этот  замечательный человек. Постараться  показать личность  Генерального  Секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, так  сказать, с другой  стороны. Показать  не того, официального человека, которого люди  моего поколения  привыкли видеть с экрана  своего  телевизора. Или  с  портретов,  коими  была  усеяна  вся  наша страна, с которых он взирал  на  нас требовательно  но  в тоже  время и с отеческой любовью. А другого… каким его знали только  близкие и доверенные  люди. К  коим  себя  отношу и  я. Прошу  меня  строго  не  судить  за  изложение  моего  текста, если  он  вам  покажется  корявым.  Ведь  я  не  писатель, а скорее  просто чиновник  который, вот, взялся  за перо чтобы дать  миру более близко познакомиться с личностью этого выдающегося человека.

Для более удобного изложения, для меня, материала и чтобы наиболее полно  раскрыть в моём рассказе  весь масштаб и всю глубину личности  Леонида  Ильича я буду, иногда, писать  от  первого лица. А иногда  от  третьего лица. То есть писать так, как писал бы другой человек, который наблюдал бы всю мою  историю со стороны. Так что  простите мне этот мой литературный «винегрет» или «оливье»… ну, кому что больше по вкусу. Иногда  вам может быть покажется, что я несу пургу… Потому что то, что мною будет изложено в этом материале совсем не  соответствует  устоявшимся у нас  историческим фактам. Но что было – то было. И с этим  трудно  спорить. И так, с чего началось наше знакомство…

                                    Повесть о выдающемся человеке.

Шла  сорок  вторая  минута  большого  правительственного  концерта  в Большом  театре, по случаю  очередного  дня  рождения Леонида Ильича. Зал
был, что  называется, забит «под завязку» всякими высокими и большими государственными чиновниками и военными  чинами. От такого  изобилия бриллиантов, коими украсили себя жёны партийных и советских чиновников, рябило в глазах и сносило  крышу. Но  Брежневу до этого не было  никакого дела. Ему, по-моему, уже  вообще не было  никакого дела ни до чего. В свои годы он уже утратил  былую прыть. И сейчас  просто доживал  отпущенное ему богом время. Леонид Ильич мирно дремал, посапывая, удобно устроившись в своём  кресле, в правительственной  ложе. А на сцене, в это  время, соловьём заливался  Кобзон. Кобзон  прекрасно  понимал, что на таких концертах надо выкладываться не то что на сто процентов, а на все двести. Ведь если генсеку не понравится твоё исполнение… тогда прощай  кремлёвский паёк и возможность  давать  «левые»  концерты.  Песня  Кобзона, как  колыбельная  матери, укачала Леонида Ильича. И во сне он оказался в своих детских воспоминаниях: вот он удит  рыбу в какой то речушке. Вот  стреляет из  рогатки  в голубей. Вот… но тут до его  сознания стал доходить  какой то шум. Шум  мешал ему спать. И он стал от этого шума просыпаться, приходить в себя… И тут до него дошло, что это щёлканье пальцев у него над ухом. Кобзон закончил своё выступление. В зале раздались  бурные  аплодисменты. И я решил, таким вот образом, привести  Брежнева в бодрое  состояние. Законно  предположив, что он захочет поблагодарить певца за его выступление, поаплодировав ему. Всё, Брежнев полностью проснулся, вспомнил, где он находится и взял  ситуацию
под контроль.
– Хорошо  Кобзон поёт. Надо будет ему  заслуженного дать, – утомлённо произнёс Брежнев. Но хлопать не стал.
– А вы ему  уже дали… народного, Леонид  Ильич, – несмело произнёс я. Хотя  Брежнев и сидел ко мне  боком я всё равно  увидел, как лицо генсека,
даже несколько испуганно, напряглось и он всем своим черепом постарался его  повернуть в мою  сторону. Зная  Брежнева, видя его на  последних его портретах, я понимал, что шеи у него уже нет. И его голова покоится прямо на его  плечах. И в эту минуту я понимал, как  непросто  ему  справиться с этим  делом, посмотреть в мою  сторону. Но вот, всё  же, ему  это  удалось. И вытаращив на меня глаза он с удивлением произнёс:
– А ты кто?
– Я, Леонид Ильич, ваш  новый  пресс-секретарь, – чуть  ли не  заикаясь произнёс я.
– А где тот… старый? – недоумённо произнёс Брежнев.
– А  этот…  тот…  так  это,  скорая  его  увезла, – самообладание  стало возвращаться  ко  мне. И я уже  продолжал  всё  более уверенно и уверенно, –
вот, прямо тут, на концерте, когда  Кобзон пел, ему и стало  плохо. Прямо тут на пол, со стула , и упал. Ну, охрана его и унесла. А потом  скорая его в
больницу увезла.
– Да? А что с ним? – было видно, что эта неожиданная для него новость захватила его больше чем фигура неизвестного человека, вдруг появившегося подле него.
– Врачи  ещё, пока, точно не знают, Леонид  Ильич, – продолжил я уже почти  освоившись в ситуации, – говорят  одно из двух: или  инсульт  или инфаркт. Предполагают, что  это может  быть от  переутомления. Ведь  он уже в возрасте был, на пенсии. А всё, вот, работал.
– Да, – как  бы  окунаясь в свои  мысли, немного  помолчав, продолжил Брежнев, – наше поколение без работы, без дела болтаться не может.
– А я так полагаю, Леонид Ильич, – уже окончательно  осмелев но с сыновьем почтением в голосе продолжил я, – раз ты  достойное  поколение воспитал, раз  тебе государство  дало пенсию… так имеешь  полное  право на отдых, – но  тут  я  осёкся. Я вдруг  понял,  что  уж  слишком  разговорился…  а вдруг я что-то не то сказал? И мне стало как-то не хорошо и даже жалко себя.
– Да… – произнёс Брежнев глядя куда-то мимо меня и разговаривая как бы с самим  собою, – все имеют  право на отдых. Только я не имею. А иногда вот думаю: «Взять бы да и уйти»…
– Что вы, Леонид Ильич, – тут же нашёлся я что ответить, – вам нельзя. Вы наше знамя!

Честно  сказать  это  были не мои  мысли. Это я где-то  прочил, что мол Брежнев  это  «знамя  нашей  эпохи». И  вот  пригодилось. А  Брежнев,  после произнесённых  мною последних слов, на несколько  секунд задумался, глядя куда-то  мимо  мня и произнёс, как  бы пытаясь  осмыслить  сказанные  мною слова:
– Да… знамя, – а  потом пристально взглянув  на  меня  спросил, – как  звать? – Сергей,  Сергей  Николаевич  Песков, – представился я. И  тут,  вдруг,
проникнув  всей торжественностью и ответственностью этого момента, почему-то, добавил обращаясь к Брежневу, – Владимир Ильич.

И тут  земля  ушла у меня из под моих ног. Голова наполнилась, как пелось в одной  популярной  песне, «сиреневым  туманом». И я куда-то  там понёсся. И я прекрасно  понимал, что теперь на своей карьере я могу  поставить жирный  крест. И это в лучшем  случае. А то  ведь за  такую  шутку над Генеральным Секретарём могут и расстрелять. «А что будет с семьей с детьми??? Вот дурак!!! Вот дурак!!!» – жгло в сердце и стреляло в голове. И только где-то в глубине  сознания  продолжал  оставаться  слабый огонёк надежды который твердил  одно  и тоже: «Извиняйся, извиняйся, извиняйся!» Не знаю, как у меня  это получилось  но призвав  на помощь всё своё  мужество я затараторил:
– Ой, простите, простите, Леонид Ильич. Не знаю, как  так  получилось.
– Ни чё, ни чё, – спокойно  обронил  Брежнев, – ну, я думаю:  сработаемся, Сергей.
– Обязательно сработаемся, Леонид Ильич! Приложу для этого все усилия. Я вас не  подведу, Леонид  Ильич! – «Прощён! Помилован! Прощён!
Помилован!» – опять стреляло у меня в голове. И почему-то в эту минуту  очень хотелось встать и расцеловать  его в обе щеки. И по-сыновьи прижаться к его груди.

Закончив, так  сказать церемонию  знакомства  со мной, Брежнев  опять вернул  свою  голову в  прежнее состояние  и  продолжил  смотреть  концерт. Вот на  сцену вышла  уже  знакомая ему  пара  ведущих. Это  были  Ангелина Вовк и Евгений Меньшов. Вовк  первая  стала  объявлять  следующий  номер программы:
– А сейчас перед вами  выступит народная  артистка  Советского Союза Людмила Зыкина. Она исполнит марсианскую народную песню: Кр-крю 
дю-дак блюм-трук ме-ме-шо оз-чу юк-мя-юк-юк ар-ку ми-мя-мо оз-нач.
– Что в переводе с марсианского, – продолжил  уже  Меньшов, видать в эту минуту думая о чём-то своём, – тому ли я дала?

Вовк  пришла в полнейший  ужас от того, что  сейчас  нёс Меньшов. Но всё же смогла  взять себя в руки и не убежать со сцены от стыда за срыв 
правительственного концерта. Она, продолжая  улыбаться, правым  локтём  руки резко дала  Меньшову в бок. Меньшов  тоже всё  понял. Он облажался! Но он был хорошим  актёром. Не подав виду, более твёрдым и громким  голосом он произнёс:
– «Я  обезоружена»,  так  в  переводе  с  марсианского  переводится  эта песня.
– Над переводом песни, – продолжила уже Вовк, – целый год трудились лучшие умы академии наук Советского Союза. После  чего пара  приготовилась  уйти со сцены. Меньшов  на пол  шага отступил  внутрь сцены, тем  самым  показывая, что он пропускает даму в перёд.

А в это  время  Брежнев  прослушав  анонс  выступления  в недоумении спросил у меня:
– Я не понял, чья песня?
– Марсианская, Леонид Ильич, – подобострастно ответил Песков.
– У нас что?.. своих песен мало? – раздражённо продолжил Брежнев.
– Вот я тоже не понимаю, Леонид Ильич, у нас столько  своих хороших песен. А они зачем-то иностранные  исполняют. Ну прямо  безобразие 
какое-то! – Песков уловил нужное направление темы и оседлал её.
– Теперь  я  понимаю  на  что  народные  деньги  уходят, – не  унимался Брежнев, – надо  будет  в  академию  наук  партийную  комиссию  отправить. Пусть разберутся.
– Абсолютно  правильно,  Леонид  Ильич,  вы  очень  мудро  заметили: зачем  нам  эти  иностранные  песни когда у нас своих  прекрасных хватает! – Песков начинал понимать, что сегодня его день.

И  вот  на  сцену  грациозно  неся  своё  статное  тело  вышла  Зыкина.
– А Зыкина-то, Зыкина-то… – разглядывая  в армейский  бинокль  заговорил  Брежнев  с теплотой в голосе, – а?..  персик! Ты  как , Серёга, не  отказался бы?..
Песков  был  поставлен в тупик  таким  вопросом. С одной  стороны  он прекрасно понимал, что когда мужчины говорят на такие вот интимные темы это их  сближает… Но  вот  на  сколько, в этой  ситуации, можно  сблизится с генсеком?.. Он не представлял себе. «А может  это он  меня  проверяет на
моралеустойчивость? – подумалось ему, – смотри Серёга! Ляпнешь что-то не то и вылетишь в