– Чем же история кончилась? – рассмеявшись, полюбопытствовал Трофим Анатольевич.
– Медведя всё-таки настигла пуля, но прежде, чем косматого разбойника удалось остановить, он уничтожил целых 13 пчелиных семейств!
Кряжев знаменательно вздёрнул указательный палец вверх, а Сомов даже присвистнул от удивления. Трофим Анатольевич едва ли как-то внешне отреагировал.
– Долго же он терроризировал пасеку, – заключил невозмутимо Коростелёв и зажевал ломоть хлеба, потянувшись за стаканом.
– Не то слово, Трофим Анатольич, – произнёс Кряжев, наливая ему пахучий мутный самогон. – По этому поводу даже собрание было, на котором долго обдумывали план действий против косолапого лакомки. – Семён Михайлович цокнул языком, глянул на Сомова и в то же мгновение треснул себя по лбу своей широченной ладонью: – Собрание! Ох, совсем забыл, Филипп… Завтра же собрание, председатель велел всем сообщить.
– Ну что ж, будем, – забавно икнул Сомов и, поглядев на армейского товарища, добавил: – И тебя, Трофим Анатольевич, приглашаем. Пойдём с нами, заодно посмотришь, о чём кипит деревенская община.
– Да я только за, – уверенно пробормотал Коростелёв, медленно моргнув осоловелыми глазами, и слова его утонули в хмельном веселье.
3
В здании, которое раньше, по всей видимости, было отведено под дворец самодеятельности собрались не все, однако, при беглом осмотре казалось, что яблоку упасть негде и все стулья заняты. На бывшей сцене стоял длинный жёлтый стол, за которым восседали юркий и ничем особенным не примечательный худой голубоглазый парнишка в качестве секретаря собрания и грузный человек с бульдожьим выражением лица, увенчанным глубоким шрамом, разрезавшим его широкую физиономию как бы на две части – от левого виска через крупный горбатый нос и до правого края мощной, выдающейся вперёд челюсти, – он придавал своему обладателю вид грозной и угрюмой суровости. Но это было первым обманчивым впечатлением, так как председатель Тихон Васильевич Локтев в деревне слыл за человека доброго и даже кроткого, пусть и немного своенравного. Уже через несколько минут ведения собрания Коростелёв понял, что председатель страдал косноязычием, долгих дебатов и публичных выступлений не любил, а должность свою занимал исключительно из-за того, что был человеком дела, родился и вырос в этой деревне, да не боялся брать на себя лишнюю ответственность, вернее, из-за своей косноязычности ему было проще взять и выполнить просьбу, нежели придумывать складные и необидные оправдания.
Повесткой дня были сбор денег на строительство небольшой церкви и деревенский пруд в лесу, который без всякого на то согласия, лишних собраний и спросов, взял под своё начало бывший оперирующий хирург, академик РАН и ректор одного из крупнейших медицинских ВУЗов столицы Лев Александрович Гроздев, буквально через пару месяцев после того, как они с женой приобрели здесь дом, кстати сказать, единственный дом из кирпича в этой деревне. В пруду и раньше водилась рыба, а Лев Александрович обогатил его ещё несколькими сотнями килограммов речного семейства для организации платной рыбалки. То ли зависть людская, то ли сам факт того, что Гроздев, ни у кого ничего не спрашивая и ни с кем не советуясь, пришёл, так сказать, со своими идеями на новое место, не считался с другими при организации дела на общем пруду – вызывали к нему массу вопросов и порождали множество сплетен. Более всего, местным старожилам и новоиспечённым деревенским жителям не нравилась жена Гроздева – Роза Валерьевна, так как она постоянно везде лезла, со всеми ругалась, никогда ни с кем не церемонилась и, по словам пасечника Кряжева, зачастую обращалась с людьми исключительно по-хамски, будто считая их глупее, слабее, нерасторопнее и вообще во всём ниже себя. По слухам, она была единственной и любимой дочерью давно почившего известного генерала бронетанковых войск и донской казачки, «известной своей строгой красотой и неукротимым нравом на всю станицу». Справедливости ради, многие при упоминании их семейства не забывали высказать своё предположение о том, что именно Розе Валерьевне, скорее всего, принадлежала идея организации платной рыбалки на общественном пруду, ведь сам Лев Александрович был нрава спокойного, рассудительного и с людьми лишний раз ругаться не любил, больше подходя на роль безмолвного исполнителя. Главой семьи в данном случае, без всяких сомнений, была энергичная и во многом деспотичная жена.
Не дожидаясь приглашения, воспользовавшись всеобщим гулом и пререканием, с которым лаконичному председателю было явно тяжело справиться, Роза Валерьевна вскочила на сцену, остановившись посередине и заслонив собой грузного Локтева. Коростелёв, увидев жену академика и ректора, о которой так долго ему на ухо рассказывали Сомов и Кряжев, непроизвольно вскинул брови и приоткрыл в удивлении рот. В центре стояла высокого роста женщина лет пятидесяти, статная, с такими мощными бёдрами, длинными крепкими руками, широкими плечами и большой арбузной грудью, что даже бегло взглянув на неё, практически любому приходили на ум словосочетания «дородная баба» и «бронзовый памятник». Всё в ней, без преувеличения, просто кричало о неукротимой энергии и дышало крепчайшим здоровьем. Её загорелая атлетическая шея плавно переходила в крупную голову, обрамлённую густыми рыжими волосами, лицо было волевым, гордым, как будто вылепленным из гипса, её большие горящие глаза почти чёрного цвета взирали на всех страстным вперемешку с надменностью взглядом, широкий, но отнюдь не лишённый изящества нос по-восточному загибался на кончике, слегка нависая над полными красивыми губами. Несколько волевой подбородок и слегка выпирающие желваки немного портили её в целом высокомерное женское лицо, содержащее в себе определённую долю какого-то животного обаяния.
– Всё обсудили?! – зычным и густым голосом произнесла она, моментально утихомирив собравшихся и приковав к себе внимание многих. – Так вот, послушайте теперь меня, дорогие сельчане: мы переехали сюда ни одни и ни пару дней назад, из так называемых «новеньких» мало кому есть дело до этого пруда, а вот, скажем так, «старенькие» очень даже возмущены и только обсуждают нас. А знаете, почему? Потому что вы все деревенские лоботрясы, которым за столько лет и в голову не пришло ничего полезного для своего кармана сделать, только и знали, как бытовухой по утрам своей заниматься, а вечером напиваться до беспамятства, горланя песни до утра!
Народное возмущение прокатилось по рядам.
– Да мы и раньше на этом пруду рыбачили, я подростком там свидания назначал, – захрипел старый дед по имени Ермолай, – а тут вы его огораживать вздумали.
– Мы-то не про вас толкуем, а про то, что местные к нему скоро не подступятся, – подхватила старушонка в цветастом свитере.
– А нас кабы кто спросил? – донеслось откуда-то с задних рядов.
Внезапно отворилась дверь и в зал тихонько вошла женщина лет шестидесяти, небольшого роста, худенькая, в ситцевом белом переднике и таком же белоснежном платочке. Протерев передником круглые очки в простой оправе, она аккуратно присела на крайний стул дальнего ряда, всем своим кротким, смиренным видом как бы извиняясь за опоздание. Её светло-серые спокойные глаза, маленький рот и слегка вздёрнутый носик в сочетании с хрупкостью её фигуры, белым платочком и простыми очками вырисовывали в ней портрет сельской учительницы или работницы библиотеки, во всяком, случае так показалось Коростелёву. В то же мгновение он уловил, буквально почувствовал некую неприязнь стоящей на сцене жены Гроздева и то ли замешательство, то ли странного рода почтение прочих собравшихся к этой скромной неприметной женщине. Тишину разорвало громогласие Розы Валерьевны:
– Вот ещё одна из «стареньких» сплетниц пожаловала! Пунктуальность, видно, не про вас… Ах, ну да, мы ж тут все деревенские деловые, небось опять в лесу травки собирала, – и, расхохотавшись здоровым заливистым смехом, разгорячённая Локтева вставила со злобным весельем: – Важными делами занималась!
Пришедшая покачала головой и опустила взгляд вниз, скорыми движениями сухощавых маленьких рук разгладив передник.
– Ну полно тебе, Роза Валерьевна, – попытался председатель утихомирить жену Гроздева, который сам сидел в крайних рядах в такие моменты и предпочитал сохранять нейтралитет, изображая очень увлечённого и погружённого в изучение какого-либо предмета в руках или книги, что иногда приносил с собой на собрания. – Всё это не имеет отношения к делу…
– Имеет! – вскричала неугомонная Роза Валерьевна. – Потому как вы тут расслабились все на лоне природы и жаба вас душит без меры, когда видите, что люди какие-то действия, полезные для извлечения прибыли, предпринимают! Ах, как же мы сами до этого не додумались-то раньше! Ах, какие мы хорошие, а они, стало быть, плохие теперь, раз заработать додумались на том, что у нас под носом лежало, а мы-то дурачьё это и не видели! Вот такие мыслишки вам-то покоя и не дают, местные жители!
– Ну как-то ты прям совсем в капитализм ударилась, милейшая, – пробурчал председатель и тут же получил от неё реплику в ответ:
– А вы – в средневековье! Совсем отстали от прогресса, от науки, от мирового движения! Вон у вас, – крепкой рукой своей она указала на опоздавшую женщину в платочке и очках, снова цепляясь за неё, – травница эта дремучая… Взрослый человек, а ходит всё по лесу и травки собирает, у неё сын без движения инвалидом лежит, а она, вместо того, чтобы в больницу его везти или интернат там какой-нибудь реабилитационный сдать, где уход бы ему надлежащий с лечением были оказаны, всё надеется травками его отпоить да причитаниями своими на ноги поставить. Дура!
Народ ахнул и зашуршал, а Тихон Васильевич в это же мгновение постарался как-то отреагировать, понизить градус накала общего возмущения.
– Да вот твой муж – учёный человек – даже несколько раз к Александре Степановне, как ты выражаешься, за травками обращался. И, как видишь, помогло.
– А меня она от высокого давления навсегда излечила, – выкрикнул какой-то мужичок, подхватив реплику председателя, тот добавил, в свою очередь:
– Так и я к ней с недугами бегу и лучше ваших городских врачей она мне помогает.
Коростелёву, внимательно наблюдавшему за происходящим, показалось, что известный факт неоднократного обращения мужа Розы Валерьевны к этой незлобной и безропотной женщине, в чём-то по темпераменту и общему настрою характера схожей с самим Гроздевым, сильно злил и без того горячую и, по всей видимости, ревнивую женщину, в чьих жилах бурлила вся спесь кубанского казачества, а посему данное председателем упоминание Трофим Анатольевич моментально счёл лишним. И не ошибся.
– Это потому, – вскипела Роза Валерьевна, – что у вас, дремучие, тут даже аптеки нет, а в фельдшерско-акушерском пункте нормальных лекарств вовек не найти!
Она перескакивала с одного на другое, стучала кулаком по столу, гневно топала ногой, затыкала рот
