В отличие от других магов и обитателей волшебного мира Вильгельм не относился к людям свысока. Это было странно в магическом сообществе, но и сам Вильгельм дурно вписывался в него. Подумать только – он смел спорить о ценностях магии и сравнивал Цитадель и её вечным врагом Церковью, а служителей магии с церковниками – породой людей, что поставила себя выше всех и взяла на себя цель отбить власть над людьми у более сильных, а значит, более совершенных существ.
Но Вильгельм говорил сначала мирно. Он пытался понять, почему над людьми вообще надо захватывать власть, когда люди то сами выступают за магическую братию, не выдавая церковникам целительниц и укрывая ворожей, то сами их сжигают…может быть, людям стоит определиться?
За это он впервые получил кличку «Смутьян» и презрение в глазах соучеников, привыкших подчиняться Цитадели и тому образу жизни, к которому их готовили.
Но затем Вильгельм вынес на всеобщее обозрение совсем уже страшное рассуждение. Он сказал, что Церковь и Цитадель вообще не отличаются в идеях, да и одни и те же вещи называют по-разному. То, что Цитадель называла Магией и Силой, церковники называли Богом; тех легендарных сражающихся, что почитала Цитадель, церковники нарекали апостолами; а священные книги заклинаний имели аналог – Священные Писания Церквей…
И что следовало? Вильгельм разочаровался очень быстро. он понял, что и те, и другие, в своём стремлении уничтожить друг друга, преследовали лишь одно желание: занять всю возможную власть. И в этой бесконечной войне не заметили, как смешно стали походить друг на друга!
Вильгельма отвратило от войны и от того будущего, что уже висело над ним. Он не захотел воевать и, хотя имел большие магические способности, даже уникальные! – не поддался уговорам и покинул Цитадель, решив, что будет служить тому, что не понимают церковники (вернее – должны не понимать), что презирают в мире магии, но ценят люди, далёкие от их войны, привыкшие днём слушать церковников, а под покровом ночи пробираться к ворожеям.
Вильгельм избрал золото и его возненавидели в Цитадели. Прежние наставники, соратники и просто случайные маги, вурдалаки, ведьмы и вампиры нарекли его предателем, идиотом и безумцем. Его возненавидели даже больше, чем Абрахама – мага-фанатика, переметнувшегося на сторону церковников в резком разочаровании от великого магического дара и даже больше, чем вампира Влада, который ушёл на покой, утомившись от долгого и бесцельного противостояния.
Но Вильгельм был сам по себе и был этому доволен. Служа золоту, он стал совсем иным человеком, но не растерял магического дарования и вскоре стал тем, к кому могли обратиться любые силы за помощью. Даже Цитадель, скрежеща зубами, была вынуждена просить его об услугах, и даже Церковь, шипя от негодования и обещая вечные адские муки, заплатила ему пару раз за устранение ненужных и опасных бывших соратников.
Но больше всего Вильгельм работал с людьми самыми обыкновенными и делал себе имя способного на всё и верного договору человека. Впрочем, это не мешало ему этих же людей обманывать.
Хотя, здесь приходится сделать отступление и заметить, что даже обман можно подать по-разному. Вильгельм заверял сам себя и был верен своим заверениям, что обман ему противен и неприятен. Но он также считал, что есть люди, которые жаждут быть обманутыми и не жаждут видеть правды. А поскольку Вильгельм служил больше всего людям, то считал своим непременным долгом поддерживать ложь и следовать «исключительной добродетели», покоряться желанию человека, лишь немного, для утешения собственных нервов, наживаясь на этом обмане.
Мадам Дешель относилась как раз к этой категории людей. Она очень желала быть обманутой и Вильгельм покорился этому желанию. Его ей рекомендовали и она, узнав о том, что это самый настоящий маг, согласилась с любой суммой за его услуги заранее и пригласила Вильгельма в своё имение.
И здесь она на него обрушилась с почти девическим восторгом, и, аж захлёбываясь от удовольствия, что её слушает такой видный и серьёзный специалист, принялась вещать.
***
–Вы даже не представляете, господин Вильгельм, как страшно иметь такого предка, как у меня! О, я понимаю, что вы сталкивались уже со многими носителями древнего знания, но всё же…нет, я, право, не знаю…
Мадам Дешель отчаянно кокетничала. Но делала она это очень наигранно и читаемо и если это пошло бы ещё кокетке на пару десятков лет моложе, то ей, уже солидной даме, пусть отчаянно молодящейся, это уже не приличествовало. Но Вильгельм был профессионалом и потому ласково заговорил с нею:
–Мадам Дешель, поведайте мне откровенно обо всём!
–Обещаете ли вы меня правильно понять? – с чувственным придыханием осведомилась обольстительница.
Вильгельм прижал руку к сердцу:
–Такую красавицу как вы можно понять лишь правильно!
–О…– в глазах мадам Дешель блеснули бесноватые огоньки. Она погрозила пальцем Вильгельму, но хватилась и торопливо начала рассказывать. – Вы знаете, я всегда чувствовала, что со мною что-то не то! Вернее, что я какая-то совсем другая, непохожая на других. Вы понимаете?
–Уверяю, – согласился Вильгельм, радуясь тому, что слуга мадам Дешель наконец появился с тяжеленным подносом угощений и избавил Вильгельма от необходимости восторженно смотреть в глаза своей клиентке. К тому же Вильгельм не успел по пути перекусить, и сейчас его больше занимало разглядывание вазочек и тарелок, поднесённых от заботливого имени мадам Дешель.
–Ещё тогда, накануне моей помолвки, когда мне только обо всём объявили, я по совету няни попробовала гадание на суженого! – мадам Дешель улыбнулась. Наконец-то искренне. Её унесло в прошлое, в маленькую комнатку, служившую ей спаленкой долгие пятнадцать лет, пока её отец не явился вечером с тяжёлым разговором, который ждал, однако, всех девиц на выданье, особенно знатных девиц.
Будущая мадам Дешель сначала плакала от стыда и тревоги, затем от тоски, сути которой ещё не поняла, а потом задумалась о том, что ничего не знает о своём будущем муже, и о том союзе, о котором распорядился, выторговывая ей же лучшее положение, отец.
И нянька тогда научила её…
–Я взяла расчёску, расчесала ею волосы…они были такие длинные, такие светлые и мягкие локоны! – продолжала мадам Дешель, пока Вильгельм размешивал в своей кружке с кофе уже четвёртую ложку сахара – что делать, он всегда был тем ещё сладкоежкой!
Мадам Дешель поведала о том, как ночью к ней явилась женщина и рассказала, что супруг её будет старше, что он будет мрачен и твёрд, скуповат и не позволит ей кутежи и веселья, что будет он нрава строго и холодного, но умрёт раньше неё и она станет наследницей всех его капиталов.
Вильгельм сделал удивлённые глаза от этого рассказа, но в душе его даже ничего не шелохнулось. Всё это было очевидно. По тому опыту, который имел Вильгельм, всё это было следствием логики. Девчонке было пятнадцать, разумеется, её супруг будет старше, иначе на порог его не пустили. Если союз был выгоден для её отца, естественно, там есть какое-то положение в обществе и в капиталах, что уже позволяет предположить о чертах характера. Что до мрачности и скупости – никто в здравом уме не позволит юной невесте и жене кутежи без удержу. Да и мрачность…а какое веселье и какое тепло может быть, если все почти браки такого рода на первых порах такими и были? Редко было тепло и уважение с первого же часа, а после, сквозь годы притирки и могло быть что-то похожее на дружбу и привязанность. Что до любви, так тут ещё плачевнее!
Словом, никакого вмешательства силы извне Вильгельм не увидел. Но мадам Дешель считала иначе:
–Позже я поняла, что это приходила моя покойная прабабушка… мама призналась несколько лет спустя, что она была ведьмой.
–Мама? – не понял Вильгельм, увлечённо глядя на то, как слуга отрезает для него, почётного гостя, хороший кусок орехового пирога. Просто ведьм Вильгельм видел часто, а такого воздушного и слоистого орехового пирога давно уже не встречал, вот и отвлёкся.
–Прабабушка! – мадам Дешель даже обиделась. – Она не то. Чтобы ведьма…
Ага, спохватилась! Вспомнила, что вся магия незаконна решением церквей. Поймают тебя на походе по магическим тварям, не отвертишься. Знаешь – выдавай. Не знаешь – молись за победу Церкви. И как она только проникла повсюду?!
–Ну…с даром, – подсказал Вильгельм, с сожалением отрывая взгляд от пирога. – С необычным даром.
«дар» – это абстракция. Дар – это от Бога или от магии. Воспринимай как хочешь. Контекст ты пишешь сам.
–Дар, – согласилась мадам Дешель, розовея. – Она на картах…умела. И на кофе.
Вильгельм оценивающе оглядел мадам Дешель. Если ей лет пятьдесят, то, значит, её прабабка жила как раз в ту эпоху, в ту пару десятилетий, когда влияние Церкви чуть ослабло и поползли по всему людскому обществу повальные увлечения гаданием, звёздами, чтением судьбы по линиям руки и всё прочее, что явилось следствием шарлатанства и внезапного попустительства.
Всё ещё ничего серьёзного.
–Продолжайте…– велел Вильгельм, не отводя взгляда от мадам Дешель. Он уже догадывался, чего она хочет, но хотел убедиться и перейти, наконец, к пирогу.
–Я думаю, у меня есть сила. – Мадам Дешель мгновенно стала нервной. Она смотрела на Вильгельма со страхом и вызовом одновременно. – Я предвидела смерть мужа.
Это было легко. Вильгельм чувствовал своим чутьём невыветрившиеся следы болезни. Долгой болезни. Лихорадка, знакомая ему по лазаретам. Смерть приходила в восьмидесяти пяти – девяноста процентах случаев. Если добавить к этому возраст супруга – шансов вообще никаких.
Предвидит такое и идиот.
–А ещё разорение… – продолжала мадам Дешель, уже дрожа.
Тоже разумно. Она была молода, когда её супруг умер. До этого он едва ли подпускал её к счетам – слишком уж избалованное лицо и нежные руки у этой дамочки. Оставшись одна, она попала под власть не самых честных управляющих.
–И спасение имения…– продолжила мадам Дешель.
И снова ничего удивительного. Лет пятнадцать-двадцать назад как раз в этой земле ходил клич о милосердии и защите ближнего. Церковь обрела новое влияние и начала иначе подчинять своей власти людей. Мадам Дешель хватило бы одного друга семьи, одного неравнодушного человека, чтобы получить защиту от разорения.
–Это интересно, – признал Вильгельм и откусил, не дожидаясь дозволения, от пирога. Дело делом, а аромат выпечки и без того щекотал ему ноздри и дразнил.
Всякий укор в глазах мадам Дешель стал ничем, едва Вильгельм откусил от пирога. Какая разница, что ты нарушил этикет, если, наконец, вкусил такое лакомство? В этом слоистом пироге сохранилась воздушность нежного тоненького бисквита, замешанного на сливочном свежем масле, оттенённая для пикантности ванилью. А сами слои образовывала смесь орехов из обжаренных до золотистого цвета фундука и миндаля, инжира, мёда, корицы и имбиря. И всё это стало в смешении настоящим торжеством вкуса, в меру сладким и гармоничным. Орехи оттенили друг друга, а вместе иначе раскрыли комбинацию мёда и инжира…
Вильгельм не заметил, как прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом. Он знал толк в жизни и уж точно пробовал множество кулинарных изысков, но такого пирога в его жизни
