Несчастья начались для Него с рождения. Вернее было бы сказать, что ещё до…
Предки Его были отважными крестоносцами, стремившимися на своём мече нести свет настоящей веры в те уголки мира, которые, по их мнению, были лишены истинности.
Последующие же поколения рода так дорожили этой мятежной кровью, что стремились сберечь старинную традицию отваги и веры, а потому вступали только в близкородственные браки, считая их гарантией от проникновения пошлости и подлости в семью. Вот и обе Его бабки были родными сёстрами. Стало быть, родители – кузенами.
Но инбридинг – процедура опасная, до конца не изученная ещё и нынешней наукой, а потому…
… Потому в вечер Его рождения шёл проливной дождь, хоть на дворе и стоял ноябрь. Словно бы Господь, имя которого было начертано на щитах Его пращуров, оплакивал несчастную судьбу Мальчика, внешне, кажется, здорового, появившегося на свет в родовом замке тем вечером.
Отец многого ждал от Сына, а потому, когда тот был ещё ребёнком, подарил ему книгу по соколиной охоте, сделав собственноручную надпись на ней: «Запомни, мой Сын! Свобода превыше всего в этом мире!!.»
И запомнивший это Мальчик в 13 лет, неловко встав со стула, упал и сломал ногу. Перелом оказался сложным. Кажется, - это была шейка бедра, то есть, то, от чего умирают старики. Но судьба же собралась его испытывать, а потому смерть Ребёнку не послала. Менее чем через год он упал в канаву и сломал другую ногу. И в том же самом месте.
Мальчика долго лечили, но кости срастались плохо. Когда всё же срослись, то ноги расти перестали. Совсем. Таким вот колченогим уродцем с ногами карлика и головой и телом взрослого мужчины он и прожил оставшуюся жизнь.
Однако Он решил, что теперь жить ему поможет только самоирония. Всякое утро, вставая с постели и глядя на своё отражение в зеркале, он говорил: «Доброе утро, Урод!..» И начинал жить дальше. Те, кто знали его близко, говорили, что шутки, часто весьма злые, над самим собою всегда были весьма остроумны. Да и собеседником он был блестящим.
Женщины, очарованные Его красноречием и темпераментом, при всей внешней субтильности Этого Человека, чувствовали какое-то удивительное душевное здоровье и жажду жизни, исходившие от Него. И чувствовали настолько, что одна из дам полусвета хотела даже покончить с собою, если Он не женится на ней.
Он же, наслаждаясь их любовью, ускользал от каждой всякий раз, когда начинал чувствовать, что отношения становятся больше чем влюблённостью. Скорее всего, боялся потерять ту самую Свободу, которую так беречь завещал ему отец, кстати, к тому времени совершенно утративший интерес к Сыну, так разочаровавшему его своей физической немощью.
Но и эта боязнь потерять Свободу, скорее всего, не есть окончательный диагноз.
Сама по себе Свобода была ему не нужна. Свобода быть Творцом, чтобы воплотить в жизнь те видения, которые, навеянные всем, что происходило вокруг, роились в Его голове, - вот какая Свобода давала Ему силы жить дальше.
Когда же один из признанных мэтров в искусстве, которому он посвятил всего себя без остатка, крайне скупой на похвалы, однажды сказал Ему: «Мы с Вами из одного цеха…» - Он творил уже, практически ни на что не отвлекаясь.
В момент бурной любовной сцены Он мог забыть о возлюбленной и бежать от неё, чтобы снова с головой кинуться в творчество.
И тогда та, которую Он покинул, навеки оставалась в его творении: красивая и безобразная, изящная и угловатая, необыкновенно духовная и с растерзанной душой.
Героями Его стали люди полусвета: проститутки и сутенёры, посетители дешёвых ресторанчиков, наводнивших собою пригороды, и ненавидящие свою работу танцовщицы кабаре, пьющие в промежутках между выходами на сцену, чтобы назавтра избежать похмелья.
Но всегда отражения людей, с которыми сводила Его судьба, оставались Людьми в Его творениях, будто бы наполняясь невероятной силы светом и… цветом , шедшим не то у них изнутри, не то Его собственным. Ибо Его Света был так много, что, казалось, его хватило бы для того, чтобы осветить и раскрасить весь мир.
А потом… потом в Его жизни была психушка, где так часто виделись Ему невозможность завещанной когда-то отцом Свободы и Его собственное трагическое одиночество, которое оборвалось однажды в сентябре, когда…
… когда Он умирал на руках собственной матери от сифилиса и алкоголизма (кто-то рассказывал, что в Его трости, с которой Он никогда не расставался, было даже специальное углубление, куда всегда был налит крепкий алкоголь), Свет, всю жизнь наполнявший Его душу, так и не сумев до конца вырваться наружу, испепелил Его изнутри…
Он не дожил двух месяцев до 37-летия, оставив тем, кого покинул на этой земле, удивительно длинное и красивое имя:
Граф Анри Мари Раймон де Тулуз – Лотрек – Монфа…
… Имя и сотни своих Творений, которые современниками так и не были до конца осознаны и оценены. Но сегодня цена их, и коммерческая, и (прежде всего!) эстетическая, становится всё выше и выше. И в этом восхищении человечества величием таланта и духа художника тонут теперь и злобные воспоминания об «извращенце и уродце», и рассуждения о «праведной и неправедной жизни».
Осталось лишь имя, Красивое Имя Красивого Человека, в момент смерти которого Великая Франция не проронила слезинки, даже не осознав тогда, кого потеряла…
