–В этот день восторжествовал свет и пала тошнотворная едкая тьма! В этот день добродетель возвысилась и обрела во владении своём жизни наши! – на роль нового глашатая своих (теперь уже точно своих земель) король Мантэр выбрал очень правильного человека – в прошлом жрец, он ныне потрясал собравшихся на площади своим громким вещанием.
Толпа ревела и ликовала. Толпа обожала глашатая так, как могла любить бы самого бога, и любила она его лишь за то, что он возвестил сейчас победу короля Мантэра.
А вот сам король Мантэр был мрачен. Тяжкое осознание свершившегося вырвало из его души всякий безрассудный триумф, ибо победа, пришедшая на поле боя, свершённая победа, похоже, не значила окончательной победы и разворачивала жернова борьбы с новой силой.
Молчали и советники короля Мантэра. Все они были людьми военными – славные вояки, гордые многочисленными победами, храбрецы и просто преданные люди.
Но что они могли сделать за пределами поля битвы? Что от них было толку в его думах?
Глашатай вещал на площади, но звук его голоса проходил и сквозь мощные стены башни, которая так скоро и беспечно сменила владельца, изгнав из себя прежнего хозяина – мятежного принца Филиппа, приходившегося королю племянником…
Но мрачность Мантэра не имела ничего общего с родственными чувствами – он давно уже привык к предательствам самых близких, и племянника своего, как все утверждали, он знал довольно плохо, не сближался с ним, и, как шутили неистребимые уличные певцы, был прав – мятежником тот оказался, за что и поплатился, за что и был разбит, и теперь бежал куда-то…
Недолго ему бегать!
–Ваше величество, – наконец заговорил Рудольф – вечный воитель, человек добродетельный и преданный, – мы хотим вас поздравить с победой над вашим…
–Благодарю, – сухо отозвался король, не давая Рудольфу закончить похвалы.
Советник переглянулись. Они чувствовали все как один, что им здесь нет места, что не их общества ищет король, но Мантэр пока не дал распоряжения о том, что они могут уйти. Остаётся ждать.
–Ваше величество, – это подал голос уже генерал Септий, человек осторожный, но решительный, – если вы позволите, то я возглавлю охоту на мятежника. И уже через два-три дня его голова будет у ваших ног!
Мантэр не сомневался, что так оно и будет, что глупый юнец–Филипп найдёт свою смерть от рук Септия, если только Септий получит такой приказ. Но мрачность Мантэра исходила от одной страшной мысли, которую он понял ещё при первом своём походе на северные, вечно желающие свободы земли, и вечно не знающие, что с этой свободой делать.
Мантэр понял тогда, что свобода разъедает. Он прибыл на север от имени своего отца, прибыл к переговорам, и понял с ужасом и трепетом, что от славного северного духа остались лишь какие-то алчные тени, голодные, злые, истребляющие себя.
Они нуждались в порядке. Получив свободу (пусть и незаконную) от короны, правители севера не удержали своего народа в новых законах и напоролись на неприятие. Когда ситуация приблизилась к падению всего севера и разведчики сообщили о шпионах вражеских земель, что начали присматриваться к ослаблённой земле, опозоренные, ветхие в своей власти правители принесли свою призрачную свободу в дар короне, моля в обмен дать им защиту. Оставалось справиться лишь с некоторыми отчаянными людьми, что не поняли тогда своего проигранного поражения.
Тогда будущий король Мантэр пошатнулся в своём знании.
Наставник вещал ему с детства о том, что хороший король не допускает войны и разорения, что хороший король любит и бережёт своих подданных, но на практике принц столкнулся очень быстро с тем знанием, что хороший король должен жертвовать не только своим, но и чужим благом для спокойствия земли.
И для этого избирать всякие методы.
Он научился с этим жить. Взойдя на престол, сумел совладать с народом, сумел держать его в крепкой руке и вёл народ к процветанию. И когда народ приподнимал голову, когда уже видел своё процветание…
Тогда король Мантэр изобретал врага своей земле.
Это было сложным сплетением интриг, доступных во всей красе лишь самому королю, не желавшему открываться до конца ни перед кем из подданных – король должен быть отстранённым, недосягаемым, но жёстким – так он понимал свою суть и так вёл свой путь.
Подкупались шайки-налётчики, нападали на повозки с зерном и разбивались головы статуй…
–Народ не может всегда процветать, – сокрушался Мантэр, – всякий цветок увядает, и чтобы продлить его жизнь, я должен проводить его через испытания.
Поделиться король своими мыслями ни с кем не мог. Во-первых, считал, что всё, что известно двоим, известно всем. Во-вторых, полагал, что ему одному, как королю и правителю земель, нести этот грех.
Единственным собеседником короля было его собственное отражение. Отражение с ним соглашалось и явно умело держать тайны, и когда отражало бледный лик своего короля, оставалось таким же непогрешимым и не думало даже его приукрашать.
–Народ развивается лучше, когда не застывает в благости. Тот, кто живёт в раю, не хочет трудиться на земле, – убеждал себя Мантэр, и отражение соглашалось: не может.
–Завтра всё будет иначе. Завтра всё будет по новому закону, хоть и по старому образцу. Завтра я буду велик, но сегодня…– король Мантэр не любил свою слабость, и всеми силами не поддавался ей. Он даже у целителей не появлялся и не приглашал их к себе.
Слабый король – это не король. Это человек. Человек смертен, король – нет.
Король Мантэр не показал своей слабости при разливе реки (для этого ему пришлось тайно часть укреплений с берега и упокоить тех, кто участвовал в этом), при двухлетнем голоде (пришлось изрядно потрудиться, чтобы загубить в тот год урожай), и даже при наплыве разбойников с юга (спасибо зерну за высокие цены). Да и народ, глядя на своего короля, встречал каждую новую напасть с достоинством, а пережив её, возрождался с большим рвением, и прежняя печаль-беда уже не затрагивали народ.
Река разлилась? Не беда. Усохнет.
Голод? Что ж, каждый ребёнок умеет из крапивы да лебеды сварить себе на быстром походном котелке суп.
Наплыв разбойников? Да пожалуйте, гости дорогие! Здесь мы вас и упокоим. Вы на нашей земле, а это значит, что мы здесь себя жалеть уж не станем. А если себя не жалеем, то вас тем более!
И когда, по чудовищному совпадению сил король Мантэр остался вдовцом, народ погрузился в траур вместе с ним, но…в обязательный, а не в личный:
–Династия продолжится!
–разумеется!
Ко всему-то привыкают люди, и всего-то перестают бояться.
Поняв очередной урок, король Мантэр бессильно сполз перед зеркалом на колени. Народ, привыкший к бедствиям. Перестаёт на них реагировать! Это немыслимо. Это невозможно и это означает только одно – нужно что-то серьёзное.
И тогда отражение снова с ним согласилось и подмигнуло, лукавое и дрянное, понимая его мысли.
***
Принц крови Филипп – племянник короля Мантэра, владыка южного графства, был молод. Его мать – сестра короля была набожной женщиной – в бедствиях родной земли она видела дурные знамения, от того усердие её к молитвенным службам росло от года к году. Сына своего она желала воспитать также, но не тут-то было.
Филипп оказался строптивым. Богословию он предпочитал науку и историю, а танцам – шахматы. Он упражнял свой ум и полагал себя в будущем полезным именно в интеллектуальном образе, а не в физическом, как его отец – местный почивший лорд.
Для Мантэра это была идеальная кандидатура. Амбициозный мальчишка легко поддался если не чарам роскоши, то власти уж точно и вскоре, когда ему перепала (таинственным образом от казначея) немалая сумма, употребил её на сбор своей армии, объявив перед тем народу, что Мантэр – старик, безумец и от его правления одни несчастья.
По замыслу короля юнца должны были распотрошить живьём сами народные массы, и тогда выдать привычный рост философских и художественных трактатов, полезных изобретений и в целом – патриотический рост. Он уже приготовился праздновать победу, но…
Но часть народа неожиданно поддержала молодого амбициозного глупца и встала на его сторону. Мантэр, создававший своему народу проблемы для его же развития, впервые утратил контроль над ситуацией, и уже через две недели началась полновесная война.
Солдаты Мантэра не шибко рвались к битве. Их военачальники присягали Мантэру, и следовали за ним неотступно, но простые вояки просто дезертировали во всю разраставшуюся армию принца Филиппа, объявленного мятежником и преступником.
Мантэр вызвал к себе Рудольфа и потребовал объяснений. Тот, задыхаясь от праведного гнева, ответил страшное:
–Говорят, что устали воевать!
–Как это «устали»? – не понял Мантэр. – Это их долг!
–Они дрались сначала против северян, потом на востоке, затем с шайками, после этого с налётчиками и вот теперь идут на юг… – Рудольф понимал своих солдат по-человечески, но как воитель искренне желал каждого при случае предать суду.
Мантэр не нашёл ответа. Сомнения в правильности своих действий впервые заползли в его разум и увеличились при разговоре с министром Финансов:
–Солдат надо содержать. Они много едят и пьют, но ничего не производят. Наши крестьяне и торговцы задыхаются от налогов…
–Но это же их долг! – возмущался Мантэр.
–Они кормят армию бесконечно, – заметил министр Финансов. – У нас ничтожные суммы, и если война продолжится, мы устроим мор своему же народу.
Король Мантэр оценил внезапные угрозы, тени которых маячили перед ним уже давно, но которые он умело игнорировал, радуясь творческому и интеллектуальному подъёму среди своих людей.
И решил дать бой мятежнику. Народ требовалось сплотить, а для этого нужно разорвать врага, смешать его с грязью и уничтожить.
Врага Мантэр смял. Пока перевес в армии был всё-таки на его стороне, но Филипп не погиб. Вернее, как знал только генерал Септий, уже пленивший врага короны, Филипп был отпущен.
Потому что Мантэр начал серьёзно задумываться о будущем.
***
Отражение издевалось. Оно больше не показывало высокого черноволосого могучего красавца, которого когда-то обожали в народе. Теперь оно являло и седину, и усталость глаз, и ссутуленные плечи короля Мантэра, и растёкшуюся, прежде наводящую ужас фигуру.
–Это не я…– пытался убедить себя Мантэр. Он изменился. Быстро и резко. Изменился, сам не заметив когда и как.
Но отражение не лгало. И не подмигивало. Оно скорбело, как скорбел сам Мантэр.
Сила оставляла Мантэра, утекала из его рук, из его шеи, оставляла ноги – теперь он больше не мог так долго скакать на лошади и даже ходить по залам своей…пока ещё своей башни.
Смерть уже была где-то рядом. Мантэр ощущал её дыхание на своей одряхлевшей шее, но не желал сдаваться вот так.
Смерть носила имя и имела образ. Возмужавший принц-мятежник Филипп, как говорили, подступал уже к столице. Которая единственная сейчас держалась среди захваченных земель. Впрочем, захваченных ли? Как слышал Мантэр – его графства и уделы предавали его, не чувствуя больше угрозы. Конечно, они сами распахивали ворота перед Филиппом, они знали, что им ещё жить и развиваться.
По-настоящему развиваться, без страха и ужаса, без постоянных спровоцированных несчастий.
–Это не я, – убеждал Мантэр себя, глядя в
