дочку изнасиловали… А у самих, в принципе, не так уж плохо – живут с мужьями, работают. Зачем на Веронику свой мусор вываливают? Она же своими горестями не делится, носит в себе. Им хорошо: поделились и, вроде, полегчало, а ей двойной груз нести.
Без них тоска одолела.
Тоска и безнадега. Они висели в атмосфере, давили к земле. Общеизвестный «закон зебры» в ее отношении был отменен: за черной полосой шла, не белая, а другая черная.
От плохого питания сын перестал расти. У самой объявились болячки, про которые участковый врач Нина Константиновна Перейма сказала – на нервной почве. Забыла, когда нормально спала. А когда улыбалась в последний раз?..
Вечность назад. После смерти матери покатилась ее судьба под горку. Последовал развод, который переживала тяжелее первого. Единственный положительный момент – муж поступил порядочно, в качестве компенсации купил ей подержанный, двухдверный Опель-кадет, отвез с сыном и вещами в Иваньково.
На машине она собиралась заниматься бизнесом — торговать канцтоварами и школьными принадлежностями. Мелочь, конечно, но говорили, в августе выручка такая, что дает безбедно жить целый год.
Дома получилась нервотрепка с регистрацией машины, потому что куплена в Белоруссии. Разругалась с начальником районной ГАИ, написала на него жалобу в область. Как ни странно, ее жалобу не оставили без внимания, пригласили на беседу, после которой вопрос решился за полдня.
Но не успела распродать первую партию товара, в стране грянул очередной кризис, «черный понедельник» его назвали. Рубль обесценился, доллар подскочил, товары для закупки подорожали так, что невозможно было его продать даже с небольшой накруткой.
Вдобавок налоговая заставила за один раз заплатить сумму, которая должна быть распределена на полгода. Сидела там такая маленькая и злющая инспектор по фамилии Майорова, никаких доводов Вероникиных не послушала — что она только начала, палатки еще не приобрела, торговала со стола и выручки приличной не получила. Но уперлась Майорова, а про то, что Вероника имела право на скидку, как одинокая мать, не упомянула.
Потом забарахлил ее старенький, двенадцатилетний Опель, буквально через пару месяцев после покупки.
Забарахлил по-серьезному. Мотор глох посреди дороги, и долго не могли разобраться — почему. Несколько раз тащили машину домой за бампер сочувствующие водители, небесплатно, конечно. Потом бампер отвалился, ездить стало опасно: если заглохнет, как тащить? К тому же отец заскандалил и отказался возить Веронику на рынок. Он вообще вел себя как враг, не первый раз ее предавал, обманывал. Ни разу не поддержал, не пожалел. Наоборот, когда она плакала, говорил с издевкой – «ну похлюпай, похлюпай».
Один знакомый мастер сказал, что, возможно, не работал вентилятор. Ремонт дорогостоящий, денег на него нет. Бизнес заглох.
Ничего не оставалось, как продать Опель. Но люди еще от кризиса не очухались. Машина – предмет роскоши, какой дурак будет ее приобретать, когда на еду денег не хватает? Продала лишь через год, в три раза дешевле покупной цены. Деньги отложила как неприкосновенный запас на непредвиденный случай.
А несчастья, большие и малые, не забывали про Веронику ни на день, в большом и малом. Задумала напечь блинов, замесила тесто, да получилось жидко, а муку последнюю израсходовала. Надо идти покупать. С продуктами в магазинах туго, но понадеялась – повезет, не такой уж дефицит мука блинная, не в Калугу же за ней ехать …
Зря надеялась. Как над старыми девами висит венок безбрачия, так над Вероникой висел венок неудач. Обошла все три магазина, имевшиеся в поселке: в одном сказали — муки нет, в другом — еще не завезли, в третьем — только что закончилась.
Вроде, мелочь. Посмеяться и забыть.
Посмеяться – а как это делается?
Издевательство сплошное. Когда шла домой, кто-то запустил в спину твердым, как камень, снежком. Да, шла она, согнувшись понуро, излучала несчастье, а кто несчастен и жалок, того надо добить, так думают некоторые.
Вернулась домой несолонохлебавши. Плюхнулась на диван, глотая слезы. Что она такого страшного совершила, что невзгоды прямо-таки ополчились на нее? Новый день — новая неприятность, и никакого просвета, даже намека на просвет.
Зря говорят «богатые тоже плачут». Они плачут по-другому поводу. Опустить бы их как Веронику, узнали бы…
Бедность – это унижение для тех, кто к ней не привык с детства. Вероника росла в обеспеченной и полной семье в отличие от половины сверстников, у кого отцы пили или вообще отсутствовали. Семья имела машину, дачу. Наряды с матерью покупали в Москве или шили у местной портнихи Раисы Вячеславовны, жены офицера.
К праздникам мать доставала по знакомству деликатесы: в рабкооповском магазине — «Птичье молоко» и сухую колбасу, на холодильнике — копченую горбушу. За другими вкусностями – сыром «Янтарь», бужениной, апельсинами ездили в столицу. Ворчали, конечно, про дефицит и прочее, зато уверенность была, стабильность. И вдруг, в один миг все перевернулось!
Воспоминания о лучших временах не давали покоя. Всеми силами души Вероника хотела туда вернуться и понимала, что невозможно. Не выбраться ей из удушающей нищеты — этой смрадной трясины, которая питается неудачниками. Один раз засосала, больше не отпустит.
И помощи ждать неоткуда. Ни поддержки, ни совета. Ни передышки от несчастий, ни намека на улучшение. Даже облегчить душу, поделиться не с кем: отец – злыдень, брат занят своими делами, соседям до себя.
И ей расхотелось так жить. Это не жизнь. Это борьба за жизнь. Борьба безжалостная, бесконечная. А Вероника к ней не готова. Неспособна она вставать утром и бросаться в бой. Она не воин. Она мягкая, стеснительная, порядочная. Она рождена в благополучии, хочет жить в благополучии и видеть его в будущем – своем и ребенка.
3.
Депрессия случается по разным причинам: у кого-то несчастная любовь, у кого-то умер близкий человек, у кого-то недостаток положительных эмоций. У Вероники – отсутствие светлого будущего, к чему привели ошибки прошлого. Зависла она в настоящем — среди негативных мыслей, страхов, черных новостей. По природе не склонная к депрессии, она лихорадочно искала выход, хоть тончайшую ниточку — и не находила.
Погружалась в трясину, глубже и глубже, стала задумываться о самоубийстве. Да, это единственная возможность покончить с убогим существованием, которое не приносит радости, а только мучает. Надоело. Всё — всё равно. Жизнь не удалась. Вероника не удалась. В прошлом одни ошибки, настоящее убого, перспективы улучшения нет. Живет одним днем, не думает о завтрашнем. Что о нем думать? Будет то же самое. Скребущая душу тоска…
Тоска ее парализовала. Вероника часами лежала без движения, уставясь в потолок. Не хотелось что-то делать, думать и просто шевелиться. Готовить еду, убираться в квартире — зачем? Это мелочи, это неважно – когда человек умирает, когда гаснет его внутренняя свеча.
Застыть бы, заснуть на несколько лет и проснуться, когда все будет хорошо…
Дома тошно, и на улице противно – кто ни встретится, заводит про свои несчастья, а ей надоело быть мусорным ящиком для других.
Вдобавок стыдно за себя – сгорбившуюся, с затравленным взглядом. Люди помнили ее другой, и она помнила себя другой – с живыми глазами и легкой походкой. Раньше ходила на работу, как на праздник: каждый день в новом наряде, с бусами на шее, в туфлях на каблуках. А теперь лежат эти наряды в шкафу, скомканные и заброшенные, туфли запылились, бусы порвались.
Рваные бусы – разрушенная жизнь.
А началось все… не с развала Союза и не с развода.
Началось со смерти матери.
Ее смерти предшествовала другая, которая произошла в непосредственной близости от Вероники. В те времена жила она в Санкт-Петербурге с мужем, который учился в Военной академии тыла и транспорта. В академии произошел трагический случай.
Руководство ее, подобно многим другим начальникам, зарплату задерживало под предлогом, что «еще не получили от вышестоящей инстанции». На самом деле деньги прокручивались в банке, это знали все. Один офицер не выдержал и в знак протеста выбросился с восьмого этажа. Он упал на козырек над парадным подъездом и умер не сразу — стонал, мучился. Многие видели его из окон, потом рассказывали в подробностях сокурсникам и членам семей.
На следующий день, несмотря на субботу, жалованье выдали, но для жены и двоих детей погибшего офицера оно пришло слишком поздно. Происшествие шокировало впечатлительную Веронику, но вскоре его перекрыло другое, которое коснулось лично ее.
Было Крещенье, выходной день, играли с мужем в карты. Веронике необычайно везло, она много смеялась.
Вечером пришла женщина из академии и сказала:
— У вас умерла мама.
Муж переспросил:
— Чья?
Женщина затруднилась ответить. Сказала, что звонили в академию, просили найти такого-то офицера и передать, что умерла мама.
Женщина ушла, Вероника с мужем остались в недоумении. Тогда не было мобильных телефонов, в общежитии, где они жили, не имелось даже стационарного. На переговорную станцию идти бесполезно – выходной. Время терять нельзя, надо ехать на похороны. Решили по логике: поскольку мать мужа старше Вероникиной, значит, умерла его — она последнее время недомогала.
Помчались на вокзал. Муж купил билет до Краснодара и уехал, Вероника осталась одна.
Через два дня решила позвонить домой.
Когда услышала, что мать умерла, не поверила. Невозможно. Они же только недавно разговаривали — буквально в начале этой недели. Мать была в хорошем настроении, на здоровье не жаловалась, с воодушевлением рассказывала, что собрались покупать собаку. А сегодня ее похоронили…
Невозможно поверить. Нет, так не бывает. Это ошибка — мозг зашевелился, заметался. Может, она не туда попала? Может, неправильно поняла? Может, шутка?
Нет, какая шутка…
У Вероники еще никто из близких не умирал. Ощутила, как ее собственная живая энергия схлынула, тело ослабело, обмякло. Постепенно вползало осознание — произошло нечто непоправимое, ужасное. Матери, ее помощницы, защитницы и опоры, больше нет, она теперь одна на целом свете. Эта мысль заполнила все ее пространство – не только в голове, во всем теле. Мозг затормозил бег и превратился в желе, руки-ноги двигались на автопилоте.
Очнулась в поезде.
И здесь приметы упадка. На улице – крещенский мороз, а вагон, дорогой, купейный, едва отапливался. После предыдущего рейса его не привели в порядок: на полу в проходе — лужа блевотины, туалеты не убраны. Проводник пьяный и шальной, ходил туда-сюда, жаловался со слезой в голосе, что наступил конец его жизни — в следующий рейс отправляют их поезд в Чечню. Там война…
Всю дорогу до дома — в поезде, в автобусе, пешком Вероника плакала. Слезы лились без всякого усилия с ее стороны, сами
Жду, жду продолжения.
Как хорошо, какими скупыми, сдержанными, и в то же время насыщенными красками Вы рисуете человеческую опустошенность и отчаяние. И вечную женскую боль о покое и уюте, о сильном плече, на которое можно опереться и для которого надо быть нежной и слабой.
Но жизнь не любит слабых.
Она не мужчина.