не гнал никого, заглянувшего в класс. На уроках физики показывал эксперименты, читай, фокусы. Мог заниматься с одним первоклашкой. Мог присоединиться к парням, разгадывающим кроссворд на уроке, и между делом подсказывать слова. Мог читать вслух с выражением книгу по античной истории, споря с автором, отступая от темы. Это затягивало! Ещё как!
Не то, чтоб он был идеальным. Вовсе нет. К примеру, Ящер декламировал стихи… Очень плохо декламировал! Ужасно. Притом безотносительно темы урока, в столярке, когда доски для табуреток строгали, тоже мог. Он как будто пытался взять дикарей измором, приучить к тому, что вот: существует на свете поэзия, и она не кусается.
Вскоре вокруг Ящера образовался разновозрастной кружок, чуть-чуть интересующийся физикой, побольше математикой, тире –программированием и очень-очень историей! Не удивительно, ведь Ящер был сто раз лучше ютуба! Он был настоящий и рядом. Что может сравнится с хорошим рассказчиком?! Да ничего на свете! Уж точно не стримы, не вопросы за донаты! С ним было интересно и легко. Ящер создавал живое пространство естественным образом, как птица гнездо – из травинок и мусора, из чужих и собственных перьев. А закончилось всё это быстро и страшно.
Алмас такой: «Я знал, иначе и быть не могло». Хотя он офигел хуже ментовского подпола, рычавшего с пеной у рта на детдомовцев и на своих ментов скопом: «Ну, ведь как людям ведь, псины сраные, мало вам, что вас не трогают, как людям говорил же: без крови!»
Автором инцидента оказался Полубес. Он входил в круг жаждавших знаний детишек, хотя по возрасту – не школьник. По уровню развития: читать и писать научился. Всё как у всех. В интернате, копни чуть глубже, и полубесом окажется любой. Все то мрачные, то вдруг бешеные.
Последний проведённый им урок оказался историей. Ящер на нём рассказывал, что форум – это не то, что сразу возникло в интернете, что был римский форум и туда приходили не только флудить, но и решать важные дела.
Полубес хрюкнул:
– Овраг чё ли?
Все загоготали.
После урока Ящер на свою беду отправился изучить местный «форум» с «экскурсоводом»…
***
Раскачиваясь из стороны в сторону, «экскурсовод» сидел в кругу перетаптывающихся областных оперов и несчастного поселкового учика. Всё признал. Только нож не отдаёт. Вроде и вязать пора, а вроде тут переговорщик требуется… Санитары тут нужны.
Алмас разговаривать не стал, подошёл и взял нож у Полубеса из руки.
Он успел побывать в овраге. То, что там осталось от Ящера напоминало не убойный цех, а взорвавшийся котёл малинового варенья. Всё красное: помойка, ствол берёзы. Земля только черней обычного.
Интуитивно поняв суть трагедии, Алмас не злился. Хотя на расстоянии лет всё ясней понимал, что Ящер был для него маяком иных берегов, достижимых, но случившихся… Полубес его загасил в стенках оврага. А повод? На первый взгляд: ни мести, ни выгоды, ничего…
Алмас развёл руками и демонстративно скрестил их на груди:
– За что? Говори.
Полубес хрипло:
– Я не знаю…
– Ты кончил мужика и не знаешь, почему?
Полубес качнулся, встал, с царственной надменностью обречённого отмахнулся от ментов и шагнул вплотную к Алмасу. Замер лбом ко лбу. Как секрет, постыдный, хуже пидорского секрет шёпотом, преходящим на крик, он выдал:
– Сорок-баро, я не хотел… Я не собирался… А чего он смотрит?.. Ящер чего всё время смотрит? Говорит и смотрит! Понимаешь, сорок-баро? Он, гад, лыбиться и смотрит! И смотрит, смотрит!!! Ааа!.. Я не хочууу!
***
«Чего говорит-то? Чего Ящер мог ему сказать? Непонятно…» Интернатские ещё долго это обсуждали, сводя версии всё к той же пидорской теме. Алмас молчал, как никогда чувствуя себя отдельным от этой кодлы. Он благодарил судьбу за то, что его кулаки владеют понятным для всех языком – эсперанто.
Ничего учитель Полубесу не сказал особенного, всё пустые выдумки. Ящер говорил с ними со всеми одинаково и на равных – на вы общался. Советы давал, помощи просил без второго дна. Без снисходительности и фальши дружески смотрел в глаза. В этом-то всё и дело.
Полубес не мог этого вынести. Не мог просыпаться утром, чтобы бежать за парту, как маленький, всем существом завися от блаженного нищего карлы, ограбленного и выброшенного своей же роднёй. Полубес мог позволить себе зависеть от него, сорок-баро, от его кулаков, от вертухая на малолетке, от водки и крокодила… Но не от улыбчивого юродивого, который треплется два часа подряд о развлечениях римских патрициев, а затем ставит всему классу пятёрки! Не от того, что вот сейчас Ящер спросит у него домашнее задание, а ведь тот уже не школьник! Сам захотел их выполнять! И обязательно за что-нибудь похвалит, серьёзно пожмёт руку, улыбаясь рябым, зубастым лицом рептилоида с тёплыми человеческими глазами.
После смерти этого незаурядного человека внутри у Алмаса колобродил какой-то прерванный разговор. Не довыспросил, не доуслышал что-то, и не защитил… Хотя, разве мог.
***
С другой стороны ручейка на мраморном периметре, оставшемся от пола эдикулы, подперев щёку, сидел Думитру. Грел спину на уходящем солнце, наблюдая за бандитом с опасливой жалостью. Звать к столу сотый раз не стал. Может, парень и правда упоротый, раз настолько ничего не слышит? Думитру в этом не разбирался.
– Что? – резко очнулся Алмас.
Старик был лаконичен:
– Сырники и рагу.
– О, отлично!.. Ты веришь в бога?
Здрасьте… И какой ответ правильный? Опаска в лице Думитру перешла в растерянность. Злодеи бывают религиозны до крайности. Но и фальшь они считывают на раз.
– Не верю, – признался Думитру, ныряя в знобкую воду неизвестности.
– Я тоже, – флегматично кивнул Алмас. – В богородицу верю.
Думитру не успел рассмеяться, как вспомнил гравюру мадонны, подаренную верующим другом, закладку на странице с девой Марией…
– Я тоже… Но это странно!
– Ни разу. Она помогает иногда. Чем ты занимаешься по жизни?
Ещё интересный поворот…
– Профессионально? – Думитру набрал воздуха в грудь. – Физикой электромагнитного взаимодействия. Для души историей. Ай, да хозяйством в основном!
– И правильно, что хозяйством.
Бандит всё время говорил свысока: одобрял, осуждал. Это не лично к Думитру относилось, а объяснялось привычкой.
– И веришь правильно. Я тебе сейчас докажу… – Алмас перепрыгнул ручеёк и повис на плечах Думитру, горячий, как полноценная замена ушедшим за тополя лучам. – Ты вспомнил про деву Марию – она вспомнила про тебя. А кто она, Санта-Мария? Она – дева! Святая, чистая дева. Разве можно напихать тебе за щеку, когда она рядом? Когда она смотрит на нас? О чём ты молишься ей? Думаешь, я не знаю? Велик секрет! Молишься, чтобы я сквозь землю провалился! И я провалюсь! Когда поужинаем, ты идёшь спать, а я иду в подпол перебирать картошку. Поджаришь завтра, да? Соломкой, чтобы как в ресторане!.. Сколько осталось. Я помню, зелёные бока – ядовитые, их надо срезать. Поджаришь? Если мало будет, я ещё украду.
Думитру вздохнул так глубоко, что чуть не разорвал капкан его сцепленных рук.
– Поджарю, как скажешь… Мальчик мой, – щепетильно честный старик робко помянул наболевшее, безрезультатно пытаясь к нему обернуться, – ты бы не грабил соседские дома? Я не знаю, как буду объясняться с ними за всё это! Ну, хоть одежду! Заметно же… Какие-то глаза остались, всё видят и всё запоминают.
– Чушь, Думитру, бред! Какая разница? Причём здесь ты? И какой я тебе мальчик! Задрал ты меня! Посиди молча? – уронил голову ему на плечо, тяжёлую, как горячий камень. – Пять минут посиди, сейчас отпущу. Не отпущу. Вот что, не выходи больше из усадьбы. Запрещаю с этого дня. Я сам нарежу козе травы. По утрам, каждый день буду приносить. Не шучу! Я сказал, ты слышал. Ты не представляешь, Думитру, если бы ты только знал… Физика, история… Вы сговорились, не иначе… Это очень плохие, опасные вещи. Не занимайся ими больше.
– У тебя были проблемы в школе с этими предметами?
– Можно и так сказать.
Бесхвостая ящерица шмыгнула под лопух. На её месте, на мраморе колонны осталось трепещущее сдвоенное пятно света, как крылья бабочки, окружённой синими, слегка вечерними тенями.
