Содержание
-Хозяин своей мечты
-Звуковая соседка
-Власта
-В мае это было
-Переоцененный Высоцкий
__________________________________
Хозяин своей мечты
Он мечтал о "Волге" и, непременно, самого последнего выпуска. Машины любил с детства. Так, как может быть, как автомобили, ни одного человека не любил в жизни.
Считал их воплощением законченности, совершенства, полезности, тех качеств, которых очень не хватало ему в окружающей действительности, в непростых человеческих отношениях.
Уважение к технике глубоко укоренилось в его душе и потеснило эмоциональную сферу. Зачем нужны эмоции токарю высшего разряда, сильному, умелому человеку?
И без них, все у него получалось, за что бы ни взялся. Высокие материи интересны бездельникам, тем, кто работать не хочет или не может.
Вспоминал он тоже редко, хотя память имел отличную. Что вошло, то уже не выходило. Так, на всю жизнь, запомнился ему случайный разговор,
услышанный в электричке. Два интеллигента спорили взахлеб, с наслаждением, так как умеют спорить только люди умственного труда!
Один из них, лысый и сухощавый, был особенно многословен:
"Послушайте! Почему вы думаете, что человеку, достигшему определенного уровня достатка, не потребуются все новые и новые материальные блага?
Жадность, алчность, корысть — есть ли им предел?! Не захочет ли завтрашний человек колонизировать космос, прикупить небольшую планету,
как сегодня некоторые субъекты покупают острова?
Только культура может выставить свой заслон на пути духовного вырождения человечества; душа его напоминает мне дырявую копилку,
куда веками вкладывают сокровища разума, добра, веры, наконец! НО каков же результат? Войны, насилие, ненависть,
утрата человечного смысла жизни, отличного от смысла зверя. Мерзавцы старательно репродуцируют себя во все последующих поколениях;
добро и зло колеблются на чаше весов… Сколько им еще качаться на качелях эпох,
от Неба до преисподней?!"
Другой пассажир, длинный и грустный, в мятом костюме, ответил:
"Да! Вы правы, история земного бытия человека трагична
и только на миг высвечивается лучами солнца,
чтобы снова скрыться в тумане…
Но именно поэтому человечеству, как воздух, необходим добрый порядок вещей.
Ведь люди ко всему привыкают и приспосабливаются, не так ли?
Вовсе не нужно, чтобы все немедленно превратились в ангелов.
Да никогда и не превратятся!
Невозможно это! Лишь бы почаще встречались нам на пути
светлые головы, чистые души… Но… Увы!"
"Болтуны!" — подумал он тогда с неожиданным раздражением. —
"Они никогда ничего не имели, кроме длинных языков.
А я хочу иметь, владеть и распоряжаться!
Свое иметь, не чье-то, пусть даже народное,
государственное и общественное! Дом большой желаю внукам оставить.
Высокий, пятистенный, чтобы век простоял; чтобы внуки говорили:
"Деловым стариком был наш дед: дом срубил, яблони посадил,
счет в сберкассе оставил, такой, что не стыдно делить!
Он не всегда был там, где труднее, и не всегда там, где легче,
но всегда там, где больше платят! С принципами был человек!"
…И вот, торжествуйте, наследники! Сбылось! Явилось! Он выехал за границу,
в далекую жаркую страну, где провел два нелегких года. Скучал, конечно, как и все там скучали:
по друзьям, пасмурному небу, черному хлебу и селедке, но эти неприятности легко забывались,
потому что все его существо, всю его внутреннюю подоплеку занимал счет денег и ожидание дня получки.
…Изо всех заморских чудес его больше сего привлекал рынок, просторный, залитый солнцем, шумный, многокрасочный.
Там, перед смуглыми продавцами лежали зеленые, красные, желтые горы экзотических плодов: папайи, авокадо и манго…
На рынок он ездил по субботам вместе с женой, оберегая ее от нападений городской шпаны и отгоняя нищих,
еле живых от истощения, мальчишек и девчонок, со всех сторон тянувших к нему темные, невероятно худые руки.
Между детьми и его милосердием (кто знает, возможно, он был милосерден:
ведь в нас столько всего скрытого, нереализованного!) стояла его "мечта", мечта стоившая денег,
и немалых… А всех все равно не накормишь…
Впрочем, иногда ему приходила в голову совершенно непозволительная мысль:
он мог бы все же помочь этим маленьким закваскам жизни, которые тоже имеют право мечтать,
пусть не о машине, а, всего лишь, о кусочке хлеба и крошке сахара.
Всем не поможешь, это верно, но двум-трем, наверное, можно: деньги оттопыривают карман.
К тому же, он из России, где накормить голодного считалось испокон веков и долгом, и радостью…
Но его рука автоматически нащупывала и доставала из кармана самые легкие, мелкие монетки
и швыряла их в глубокие, голодные, странно веселые глаза детей!
Как же умели они веселиться на своем тарабарском острове!
…Пролетело время, и он вернулся на родину. Однажды вечером, он возвращался в город, домой, по пустынному загородному шоссе.
Зеленый мяч лета уже почти докатился до самого порога осени и замер в двух шагах от крыльца.
Приближалось бабье лето, чудесные осенние денечки. Он ехал быстро, торопясь успеть домой — до темноты.
В широкой устойчивой машине чувствовал себя таким же солидным, широким, уверенным, сбывшимся — хозяином своей мечты.
Путь был хорошо знаком. Дорога впереди поворачивала, и начинался населенный пункт.
Он слегка сбавил скорость и пошел на поворот.
Вдруг раздался хлопок. Машину развернуло, и она боком заскользила на полосу встречного движения.
Он инстинктивно, что было сил, крутанул руль вправо и почувствовал,
как чудовищно медленно растягивается время: прямо на него неслась невесть откуда прилетевшая машина.
В последний миг водитель встречного автомобиля сумел проскочить мимо,
а его "Волга" перевернулась и на крыше съехала с откоса дороги.
…Врачи спасли ему жизнь, хотя вначале никто не верил, что он выкрутится. Да и сам он не верил…
В редкие минуты, сознание вспыхивало в нем и из пестрого ковра воспоминаний выдергивало самые яркие лоскутки:
яркий свет, базар и детей с голодными веселыми глазами среди изобилия фруктов…
В эти минуты он успевал делать чудесные открытия! Мир точно перевернулся в нем.
Из круглых, квадратных и треугольных множеств, из бесконечности несовершенных им поступков,
он жалел лишь об одном не случившемся в жизни: когда он мог помочь и не помог; мог понять и не понял,
что настоящей целью была вовсе не машина, а совсем другое: делиться, дарить, давать,
и не просить о возвращении долга, и забыть все это, и вспомнить снова
среди блестящего стерильного блеска кафельных плиток
реанимационного отделения одной из московских больниц…
=======================================
Звуковая соседка
Я познакомился с Ириной, когда в наш город пришла оттепель. Что у нас зимой за погода такая?!
Температура скачет, как кенгуру. Вверх. Вниз. Вбок.
Вперед. И назад.
Я познакомился с Ириной из-за погоды: забыл, рассеянный дурак, убрать снег с балкона.
Снег растаял и протек на нижний этаж! К Ирине! на балкон, на котором она любила пить чай с медом.
О ее хорошем отношении к чаю на балконе она рассказала мне сама,
когда поднялась ко мне, чтобы пожаловаться мне на меня же.
Ирина. Женщина лет тридцати. Почти без странностей.
Только лицо такое… Ну, как бы сказать..
Словно две ночи не спала, глаз не сомкнула ни на минуту!
А так, ничего себе: нормальная энергичная дамочка!
С тех пор я стал внимательнее следить за снегом:
сбрасывал его с балкона вовремя.
И все было бы ничего, если бы внизу у Ирины не повесили люстру!
Люстру вешал супруг Ирины, похожий на кабанчика в кепке.
Почему этот Самоделкин — мастера не пригласил? Денег пожалел, что ли?
Сам, видите ли, стал потолок сверлить! Ну, и наработал, само собой!
Просверлил пол до самого, что ни на есть, моего линолеума! Стяжку пола разрушил.
Еще немного, полсантиметра, и высунулось бы сверло у меня прямо из пола!
А пикантность самая — не в этом.
А в том, что я сплю на этом самом полу!
Там у меня спина меньше болит.
Чуть-чуть левее и выше, и поминай меня, как звали:
просверлил бы меня насквозь симпатяга-ее-муженек.
Что еще? Да все хорошо было!
Жаловаться не имею никакого права.
Только вот звуки..
Странные звуки доносились до меня ночною порой
и вызывали некоторое замешательство!
Лишь стоит заснуть…
И тут начинается!
Будят меня страстные стоны с ложа любви. Все там же: под моим полом!
Это Ирина, соседка, с супругом соединяются громко так и протяжно.
Нет, что-то странное уже и тогда слышалось в ее воплях.
Даже не вопль то был, а вой раненой волчицы.
Или крик звезды, летящей вверх тормашками в черную бездонную страшную дыру,
которая все-все на свете и самый Свет Миров поглощает.
И не выбраться звезде из воронки, всасывающей в себя бесконечности
с дикой, неистовой, не передаваемой словами силой!
Ничего не в состоянии предпринять гибнущая звезда!
Лишь оплакивать себя страшно, отчаянно,
заставляя содрогаться и искривляться от боли
все широты и долготы нашей вселенной.
Понятно, что после ее концертов, мне было немного не до сна…
Потом, если не ошибаюсь, именно ее драгоценный супруг
несколько раз замазывал мне наружную замочную скважину
своим противным клеем. Так, чтобы я не мог отворить дверь.
Возможно, это была отложенная кабанья месть за давнюю протечку на балконе.
Как же они все-таки обожали свой балкон! Так, что даже мстили за него!
"Хороший" Ирин супруг человек. В смысле, что хорошо заклеивает мне дверь! Крепко!
Однажды, его смешная выходка чуть было не закончилась для меня довольно скверно…
Когда я понял, что дверь мне никак не открыть, решил залезть наверх по балконам,
Рассуждал я примерно следующим образом: окно моей балконной комнаты открыто, кажется?
Если так, то нет проблем! Залезу, толкну фрамугу — и дома!
Полез я, бедненький, на пятый этаж. А темнотища — осенняя! Не видно ни зги...
Лез-лез и все же долез. Скорей к окну! А оно… закрыто!
Вначале, хотел стекло разбить… Но потом пожалел. Спущусь, думаю!
Где наша не пропадала!
Всякий, кто спускался, знает, что вниз — это не то, что наверх!
Все гораздо страшней и опасней!
Ну, ничего. Спустился. А то бы вы сейчас этого рассказа не читали!
Ну, а потом, от соседей снизу стали до меня долетать совсем уж плохие вести.
Ирина совсем с ума сошла. Кормят ее снотворными. Спит она целый день.
Но пару раз в сутки обязательно просыпается, И тут начинается нечто невообразимое!
Кричит она, бедная, плачет, жалуется на что-то, а слов-то не разобрать!
Забыла она все слова! Все ее переживания таким только способом выражаются,
как пять миллионов лет до нашей эры выражались,
когда мы еще не успели из обезьянок выделиться.
Да. Такой вот экспрессионизм получился… Не дай бог, конечно!
Очень часто просыпается она, когда я уже сплю, Около двенадцати ночи.
Стучит, кричит, топает. Мне прямо физически нехорошо делается:
придумал я себе, что она именно головой о стену бьется…
Хотя… быть может, так оно и есть?.. Да что там говорить...
…Сейчас ночь. Только что пробило двенадцать.
|