В Точке Безветрия

полуобнаженные девчонки, раскрашенные в индийской тематике. Несколько красивых и одна неуклюжая, которая танцевала, как будто танцем добывала уголь в одной из соседних шахт. И всем было понятно, что она никогда не сможет танцевать как эти девицы, даже если пройдет триста курсов танца живота, никогда. Никакой пластики, сплошное рубилово. Зато оторвать от неё глаз было невозможно: эта девчонка точно всю жизнь будет плыть против течения и явно достигнет того, чего другие снулые рыбы даже не поставят целью, даже не придумают себе, чтобы достичь. Остальные танцевали, показывая себя, и лишь она одна сама себе доставляла удовольствие тем, что полностью растворилась в танце и делала это лихо, с достоинством, как умела, как могла и как ей нравилось. С такой точно не заскучаешь в постели. Слева сидели рокеры, байкеры и остатки панков. Им было явно жарко в черной коже, но было очевидно, что в них сидит не меньше 3-х литров пива в каждом и они просто не могут пошевелиться. Они расстегнули свои пафосные черные куртки и жилетки и просто подставили свои пузики солнцу, продолжая сжимать в руках полторашки пива, хотя, очевидно, не могли сделать и глотка. Один из них постоянно поднимал палец вверх, видимо, готовясь сказать что то умное, но не мог выдать ничего, кроме мычания. Его друзья с осоловевшими глазами, интуитивно понимали его дословно и согласно подмыкивали. По центру, метрах в пяти от меня сидели и медитировали прокаленные на солнце йоги, с нарисованными третьими глазами, в полной прострации под мантры, доносящиеся из портативной колонки.  Рядом бродили их брошенные малолетние дети, за которыми никто не присматривал, поэтому они, наученные горьким опытом, подходили и тихонечко выли: «Маааам,  долго еще?» Женщины в медитации, не открывая глаз, механически делали отмахивающий жест рукой. Дети тяжело вздыхали и садились в траву напротив этих медитирующих недородителей, девчонки плели себе какие то веночки, парни меланхолично выдирали траву. Один парень не выдержал, сел в позу лотоса, сделал руки, как у всех и стал «медитировать» в такт мантрам, петь «Ыыыыыыы!ЫЫЫыыыыы!». Попробуйте надолго усмирить четырехлетку. Ха. В этих детях под кожу вшита Свобода. Попробуйте ее отобрать. Мать, чертыхаясь, пробудилась от своего совершенного, только что с Гималайских гор, медитирования, схватила сына поперек спины и пошла к своим палаткам, попутно его ругая, а я подумал, что это должно быть, самая здоровая семья на этот момент в нашем палаточном лагере. Хотя бы немного материнского внимания измученному ребенку.  Хотя бы чуть-чуть. Пара капель внимания, заботы и доброты. Человеку же много не надо.
Я немного подустал и решил уйти от ритма тамтамов, но он меня преследовал везде. Я вошёл в ворота, сделанные из огромной ложки и вилки и наткнулся на парочку: она была с зелеными волосами и в фате, он был весь затянут в рокерскую черную кожу и при этом в цилиндре. Лихой мейкап парня и линза в его глазу напомнил мне, кого же он изображал: Мерлина Менсона.  Его невеста вызывающе курила в полупрозрачном коротком белом платье, на ногах ее были огромные черные кожаные гриндерсы. «Жарко тебе, сердешная»,- внезапно подумал я и решил, что вот она - старость. Я ни за что бы сейчас не одел тяжёлую кожаную обувь, закрывающую ногу почти до колена в эту почти 30-ти градусную жару только для того, чтобы публика подумала: «А он крут». Возможно, кто-то скажет, что я обленился, возможно, кто-то скажет, что я просто стар. Я не знаю. Но я больше ничего не хотел делать, чтобы кто-то что-то обо мне подумал.  Я не хотел напрягаться ради чьего-то мнения обо мне. «Вот и вскрылось, почему старики красят волосы в такие ядерные цвета. Им просто по фиг, кто и что о них подумает», - хмыкнул я. Невдалеке стоял огромный чайник, по нему ползали дети. «Какая-то грандиозная кухонная инсталляция в этом году, отрыжка архитектора»,- рассеянно подумал я, но ноги сами несли меня к нему в поисках пуэра. Хотелось выпить пуэра, взбодриться. Перед моими глазами пролетела череда просвященных йогов и йогинь, который закатывали глаза и воспевали пуэр, не забывая при этом клеймить кофе, особенно растворимый. А я любил кофе.  Настолько любил, что моя мама проела мне на голове плешь  рассказами о том, что шесть кружек кофе в день это вредно, и я умру молодым. Я делал вид, что внимал ее словам, приканчивая между делом девятую кружку кофе в режиме: «Васька слушает, да ест». Чай я почти не пил. Год назад я купил заварочный чайник в мою холостяцкую квартирку, и чтобы вы таки думали? Я даже не открыл коробку с ним. Ну, я же говорю, не пью. Но вот уже который день стояла жара, и я понимал,  кофе сейчас скорее всего добьет меня, а мне хотелось бы, знаете ли, как-то успокоить свои нервы.  Я подошел к этому огромному чайнику и глупо постоял рядом с ним. Разумеется, это был не Нью- Йорк и не оригинальное решение маркетологов: чайник вовсе не был вывеской какого то грандиозного кафе. Чайник был просто чайником размером с гараж, и его поставили тут, в траву, потому что просто захотели. Я отошел от него, как побитая собака.
21 ГЛАВА
Конечно же, я не хотел себе в этом признаваться, но была у меня такая идея, что Эту женщину в белом сарафане поверх мокрого черного купальника вполне может занести сюда. И тогда бы я снова смотрел на Её веснушки и ни о чем не думал.  Но Её не было, как не было и чайной. Чайник был, чайной не было, чая тоже не было, и моей возлюбленной тем более. И моей возлюбленной тем более. Вот так вот всю жизнь. Сгорбившись и проклиная тот день, в который я родился,  я побрел по траве по колено, она щекотала мне мои ноги, шелковой рукой гладила ступни. В какой-то момент мне просто захотелось броситься в неё, лицом вниз. И я сделал это. В лицо мне ударила трава. Даже не так. В лицо мне ударила травища. Запах свежей травы, зеленый сок, мягкость травинок, упругие стебли одуванчиков, какие то букашки, божьи коровки, кусачие муравьи, толстые жуки, колючки – всё сразу. Я не знаю, сколько я пролежал в этой травище. Должно быть, больше часа, потому что вокруг стремительно темнело. Я пошел вдаль по слоновьей тропе, протоптанной охочими до приключений офисными клерками, и, как выяснилось, совсем не в сторону дома, если можно так назвать мою отсыревшую палатку для нищебродов. Я осознал, что иду не туда только, когда увидел море огней и двухэтажное кафе. Двухэтажное, ребята! Я не знаю, каким образом они его наворотили, как построили, для меня загадка. По моим ощущениям, это были просто огромные фанерные кубы, поставленные друг на друга.  В каждом из таких кубов стояли огромные свежеспиленные пни, самый большой по центру изображал столик, два по краям служили стульями. «Да у них попы наверное все в занозах», -подумал я, глядя на двух девчонок в очень коротких сарафанах, которые, хохоча, аж подпрыгивали на этих пнях. Ко мне подошел длинный как оглобля официант: «Чего изволите?». На нем было странное одеяние, какие-то концептуальные лохмотья. Над губой была родинка, как у Алёши в Гардемаринах, и почему-то, гетры на подтяжках поверх строгих шорт. «Усики»,- подумал я,-«они забыли усики, как у Пуаро». Парень, увидев мое замешательство, ухмыльнулся и намотал на палец свой полосатый хвост. Хвост! Ребята!! У него был хвост! Как позже выяснилось, он изображал какого то героя из аниме, но ваш покорный слуга ни хрена не соображает во всех этих малолетних переодевалках, ну ей –ей, все эти тонкости напялить на себя одежду из японских манга, раскраситься и что-то там  изображать – не для меня. Я уже за свою жизнь наизображался. Я сел на один из табуретов в виде пня и многочисленные занозы  проткнули мои шорты и немедленно впились в мое бедро. Назовем это бедром. «Хм, кафе для мазохистов», - подумал я,-«ладно, будем представлять себе, что это дорогой сеанс иглоукалывания». Я сел на втором этаже, высунулся из своей VIP коробки и оглядел присутствующих: они пели, пили и хохотали и никто из них не жаловался на колючие пни. Я решил, что город слишком изнежил мой зад мягкими офисными стульями, и, ради высокой цели, можно и потерпеть. Моя Высокая Цель носила мокрый черный купальник под белый сарафан, неприлично хохотала и пахла счастьем.  Если бы курил, о, как бы смачно я сейчас прищурил глаза, закурил, плеснул бы себе холодный виски со льдом в низкий стакан, надвинул бы шляпу на глаза и ждал… Все эти прелести, однако, для нуарного кино, а я получил свой обжигающе горячий пуэр при температуре «за бортом» в +30 градусов, жужжание мошек, одного комара и прочие ништяки в виде болтовни двух легкомысленных девчонок с одной стороны и сосредоточенного чавканья угрюмого бородача с другой.  Солнце сползало в бокал мартини раскаленным желтком, оно было красным, краснее сковородки, которую незадачливая хозяйка забыла пустой на плите, за секунду до взрыва, и оно сползало медленно, и казалось, что именно сегодня солнце пахнет терпким запахом той травищи, в которой я совсем недавно лежал мордой вниз. Казалось, что именно в сползающем солнце обрывки разговора, запах вишневого вина, которое пили девчонки с занозами в попах этажом ниже, казалось, что в нем запах дешевых сигарет, которые смолили два хипстера за две ячейки от меня, казалось что это все в догорающем желтке солнца. Оно прощалось с нами так, как будто уже никогда не будет этого волшебного синего вечера, этого лета, этой жары, этого прохладного перерыва между раскаленным днем и фиолетовой ночью, этой фантастической паузы, в которой застывает всё живое в освежающей неге, ведь завтра придет новый день и солнце снова будет нещадно палить, и ты ему скажешь :«А как же…вчера вечером..было так хорошо», и в ответ, как отрежут, - «Ничего не было», и ты, расстроенный, будешь суетиться, работать, общаться, нервничать, психовать, отдавать команды, кричать, покоряться, подчиняться, смиряться, терять по капле себя, выдавливая из себя раба, думать, что уже больше никогда не найдешь, и  вдруг опять такие же сумерки дикой синей кошкой лягут на твоих коленях и ты застынешь и спросишь: «Ты же говорила, что больше никогда не придешь?» и услышишь в ответ:«Я пошутила», и солнце опять будет красным маслянистым желтком вкусно опускаться в бокал с мартини, и ты опять, не дыша, будешь смотреть на небо и думать о том, что вся эта жизнь тебе только приснилась и нет ничего… Нет ничего, кроме этих сумерек, этого вечера, этого запаха уставшей от солнца травы. Я смотрел, пока красный диск не превратился в корку от арбуза и не исчез совсем. Тогда я потянулся за пуэром, сделал глоток  и откинулся на воображаемую спинку от моего пня, облокотившись о бортик барной ячейки. Включили новогодние гирлянды и зажгли китайские фонари. Мимо шли хохочущие девчонки в белых мини юбках. Я горжусь нашими русскими девушками, которые даже  в условиях лесных походов умудряются привозить белую одежду и делать все, чтобы она оставалась белой. В этих юбках они вполне могли отплясывать в любом модном клубе Москвы, но они шли босиком по траве в сотне километров от цивилизации и чувствовали себя королевами.
22 ГЛАВА
Я так засмотрелся на юбки, что не заметил как на мой столик легла тень. «Скучаешь?», - от первых бархатных ноток голоса у меня мгновенно вспотели ладони. Как все-таки по-дурацки