В Точке Безветрия

«А….»,-произнесла режиссер,- «….а что происходит..почему так?»  Кто-то из стоящих рядом ребят из другой группировки мрачно пояснил: «Организаторы ошиблись с местом. Здесь пойма, дожди заливают чернозем полностью так, чтобы для коров росла трава, и получается месиво». Наши девчонки ахнули, ребята начали стрелять друг у друга сухие сигареты. Девушка из соседней группы дернула за рукав парня: «Игорь, почему не договариваешь? Никто ничо не говорит..Орги молчат, но здесь еще есть опасность заразиться столбняком и коровьим бешенством». Кто- то ахнул, кто-то присвистнул, Лысый мрачно спросил: «Серьезно? Это правда?» Парень рядом ринулся в самую гляшу, оглянувшись и крича: «Любая рана и ты труп!». Девушка шмыгнула носом и провела большим пальцем по шее: «Эх, да..Постарайтесь, блин, не проткнуть стеклом ваши резиновые сапоги, потому что если вы заразитесь столбняком и дизентерией, вам никто не сможет сделать прививки, потому что до соседней деревни дорога такая же, а до Москвы 8 часов на любой колымаге». Режиссер воскликнула: «Великолепно! Наш квест усложняется». Сашка хмыкнул «Ага, передача «сдохни или умри»(с). Остальные мрачно чесали репу: наш радужный единорожий мир с высокой травой, красивыми деревьями, обнаженными молодыми девчонками и бесплатным бухлом разваливался прямо на наших глазах. Мы стояли на вершине горы, не в силах сойти вниз, видя, как все «дети цветов» покрываются глиной и фиг знает ещё чем на наших глазах и копошатся там, коричневые, по пояс в грязи, силясь выползти на сухое место, чтобы спасти свою жизнь, и все это не было похожим на шутку. Режиссер вздохнула: «Ребята, у нас нет другого выхода, пошли». Лунтик пропищала что-то неразборчиво про то, что выход всегда есть, и мы должны его поискать, но режиссер была непреклонна и уже отважно шагнула синеньким резиновым сапожком в отвратительную жижу. Жижа кровожадно чавкнула и мгновенно засосала режиссерскую ногу без должного благоговения. Сашка сделал шаг, который равнялся у него двум метрам в длину, и мгновенно обогнал  режиссера. Остальные с проклятьями и матами почавкали следом, попеременно проваливаясь по колено и костеря организаторов, которые выбрали место, которое затапливается водой: заливные луга-раздолье для четвероногих коров, но не для двуногих актеров. К нашему несчастью, дождь заморосил сильнее, что только добавило жижи. Она растекалась еще больше под дождем и от влажности. Её месило сразу несколько тысяч ног, и она уже благодарно засасывала ноги не только по щиколотку, но и в каких-то местах выше колена.
44 ГЛАВА
Пахло потом, страхом и безысходностью. Люди падали в нее, родимую, как солдаты на поле боя: бывало, что и не вскрикнув, не ойкнув, и компании, шедшие рядом, постоянно делали перекличку, стараясь контролировать всех своих друзей, чтобы вовремя кинуть руки товарищу и вытащить из недр этого чавкающего чудовища. Казалось, что эта жижа владеет разумом и ее единственная цель – поглотить все, что движется. Я одновременно  вспотел и замерз.  Было не жарко, моросящий дождик медленно делал свое дело: моя куртка пропитывалась влагой, о зонтике тут было нечего даже и думать: никто не мог его раскрыть, руки были нужны, чтобы хвататься за друзей или чтобы самому кого-нибудь вытаскивать. Мы прошли мимо палатки, почти наполовину затопленной в этой отвратительной коричневой жиже: её покинули беспечные хозяева, увидев, как засосало, и даже не стали собирать.  Она стояла, как символ апокалипсиса, должно быть, в соседнем селе так же от безысходности стояли покинутые и брошенные дома, как, впрочем, по всей нашей бескрайней России- матушке. Безысходность. Чем дальше мы шли, тем чаще встречались крыши затопленных палаток: должно быть, их владельцев разбудили в последний момент, когда эта коричневая жижа готова была поглотить и их вместе с палатками в стиле: «О, консервы!». Хотя люди в палатке, это скорее всего, пресервы: рыба в полиэтиленовой упаковке. Впрочем, этой коричневой стихии было все равно, кого жрать: беспечных коров или нас, глупых городских людишек, понаехавших в абсолютно неизвестную местность, доверившихся организаторам, поверивших на слово «Все будет классно, круто, солнечно, весело, приезжайте, аеее!». Я даже не ругал себя. Все были в такой ситуации, никто её не предвидел. И «высокие умы» организаторов и самая последняя  разудалая пьяная компашка тащились одинаково по этой жиже, без первого и вип классов. «Чем хуже – тем лучше»:  эта мысль как свежевыловленная рыба на льду билась у меня в голове все это время, пока я полз по этой засасывающей гляше, все это бесконечное пространство, наполненное серым моросящим  дождем и бесконечной борьбой еще вчера таких жизнерадостных молодых людей с этим апокалипсисом, состоящим из этой жижи, этой глины, этих страданий. Поколение Z вообще не очень-то ожидало от жизни и природы такой подставы: ведь только что все было хорошо. Хипстеры находили даже в лесу возможность выпить кофе из пластикового стаканчика и подзакатать свои модные джинсы, любуясь своими белыми кроссовками. И вдруг такой fuck-up от природы. И джинсы, и красивые носки, и сами нежные ноги прекрасных хипстеров теперь в этой коричневой, противной жиже по пояс. Я даже радостно хихикнул от такой остроумной мысли, с удовольствием представляя, как жижа заливает их брендовые белые носочки и кроссовки. Вселенная мгновенно нашла способ наказать меня за моё осуждение: это вязкое живое чудовище затекло-таки в моей левый сапог и я почувствовал его холод и как оно, радостно причмокнув, захлестнуло мой чистый сухой носок. Я подсознательно выискивал глазом белый чистый незапачканный сарафан посреди этой грязи. Всё равно, как если бы я ждал появление белого парусника, с  сияющими белизной парусами, раздуваемыми ветром посреди этого грязевого апокалипсиса.  Так Ассоль не ждала Алые паруса, как я ждал всей моей измученной душой Мою Девчонку. Мне казалось, что она тоже как-то так парит над этим всем, не позволяя запачкать ни душу, ни тело. Моя Точка Безветрия хранила мое спокойствие на наш счет. Я не мог расстроиться, не мог разочароваться. Я был под защитой, но я продолжал высматривать Её.  Во мне не было жажды, я был напоен. Но осталось желание Её обнять.  Я знал, что это никогда не произойдёт, но не мог контролировать мою лихорадочную мозговую деятельность, мои иллюзии хрупких надежд, где этот момент постоянно прокручивался на репите: вот она в белом сарафане парит над всей этой вонючей грязью, над всеми, охреневшими от холода, усталости и грязи, Она парит и на Её белом сарафане – ни пятнышка и я явственно слышу запах Её сладких духов,  ребята: Она была там.  Моя Девочка, мой призрак, моё видение, моя любовь, мой клад посреди Тихого океана, моя безоблачность над Араратом, мой ранний утренний снег в ноябре, божья коровка на ладони, мой свежевыпеченный хлеб, мой горячий кофе посреди тяжелого трудового дня, мой одуванчик сквозь асфальт: душа моя, любовь моя. В воздухе висели капли чудес. Они сияли и сверкали, как драгоценности в «сокровищнице» пятилетней девочки: все эти стразики, бусинки и мамины старые сережки: все это волшебство висело в воздухе и я явственно чувствовал это. Оно было моим, понимаете? МОИМ.
Не спорьте со мной, мой воспаленный уставший мозг обставит вас в два счета: не спорьте с влюбленными, они только на первый взгляд кажутся такими дураками, на самом же деле их мозг работает на пределе своих возможностей, высчитывая процентное соотношение безумных надежд к суровой реальности. Никогда не смейтесь над влюбленными, их мозг лихорадочно работает над разработкой планов: где, как и когда увидеть своего возлюбленную, как свести воедино все ниточки, как найти номер телефона, Facebook*, Instagram*, telegram* (*Экстремистские организации, запрещенные в РФ), как позвонить, куда написать, как сделать так, чтобы Она ответила? Как сделать так, чтобы Она не поняла, как ты трагически, безысходно, безнадежно, по уши, с концами в Нее влюблен? Как ты втрескался? Как ты вляпался? Как ты сошел с ума? Как ты непоправимо утонул в Ней? Как ты погиб? Как сделать вид, что ты серьёзен как никогда и у тебя даже есть мозг, если ладони твои потеют, во рту пересыхает, мышцы твои слабеют, ноги заплетаются, а в мозгу только одна мысль стучит набатом и носится по кругу: «Только бы Она не узнала!».  Все что вы, смертные, земные люди, называете рассеяностью, придурью, сумасшествием влюбленных людей, всё, из-за чего вы крутите пальцем у своего виска, на самом деле есть наши огромные красивые белые крылья. И вам, расчётливым кожаным мешкам, набитым костями, мясом, жиром и мыслями о бабле, никогда этого не понять. Мой мозг лихорадочно работал. Я не узнавал его - вот бы так было всегда на планерках у бесячего шефа или в универе на контрольных. Но нет. Он только сейчас работал на все 100 процентов, на износ, выдавая сумасшедшие прожекты, именно сейчас, когда я брёл по колено в самой отвратительной вонючей глиняной грязи в мире, угрожающей мне столбняком до кучи. На самом деле, Она могла идти в двух метрах впереди меня и я бы никогда не понял, что это именно Она, ведь наверняка Её куртка и брюки были заляпаны грязью, как и у меня, а со спины Её волосы закрывал огромный рюкзак. Как какие-то ужасные больные усталые животные мы погружали наши ноги в бесконечную засасывающую жижу и вынимали их, погружали и вынимали, погружали и вынимали. Последний луч радости покинул лица до этого таких беспечных детей «Праздника Непослушания». Мне же было всё равно на внешние обстоятельства. Душа моя просто рвалась в клочья, я физически ощущал боль: Я никогда Её больше не увижу. Я. никогда. Её. Больше. Не. Увижу. Я, дебил, не попытавшийся спросить номер телефона. Я. Никогда. Её. Больше. Не увижу. Коллекционный дебил. Редкое издание. Каждое уничижительное слово в моем мозгу сочеталось с хлюпаньем всепоглощающей жижи. Я. хлюп. Дебил. Хлюп. Я. хлюп. Идиот. Хлюп.  Яхлюпникогдахлюпеёхлюпбольшехлюпнеувижухлюп.
45 ГЛАВА
Моё горе отошло от меня. Чем хуже – тем лучше, я мечтал остаться в этой жиже навеки, только бы не выходить на чистую ровную поверхность, тогда у моего  тела не останется борьбы, а у моего мозга не останется шанса не думать о Ней. «Чем хуже, тем лучше» - этот девиз пожалуй можно оставить себе по жизни и вышить на фамильном гербе. А будет ли у меня семья? И фамильный герб? Разве такие умные не должны оставаться одинокими, чтобы выть на луну? Кто-то же в этом мире должен выть на луну? Это было начало конца. Я  почему-то подумал, что мы никогда не выберемся отсюда. По сгорбленным, унылым спинам моих друзей было понятно, что  их постигла такая же мысль.  «Послушайте! Крикнул я.  «М?» Сашка оказался ближе: «Тонешь?». «Да нет еще»,– еще громче крикнул я, -«короче, в американской армии есть такая тема, там для новобранцев есть неделя выживания».«Бла –бла бла», – проворчала режиссер,- «Короче, Склифосовский». «Ну дык вот»,- продолжал я,- «там, короче, в последнюю неделю их сажают в ледяную воду, они должны выдержать». Сашка: «Ну?»  Я: «Ну, что «ну», понятно, что многие не выдерживают».  Лысый хмыкнул: «Ещё п!» Мишка промычал: « И чо?» Я торжествующе взмахнул рукой: «Они придумали петь! Короче, когда они поют патриотические песни, то выдерживают