позволяли мне бежать к своему зрителю и просить его вернуться в зрительный зал.
Мои душевные колебания прекратил сам Ватсон, внезапно появившийся на пороге моей комнаты. Он стоял в дверях, не решаясь сделать шаг вперёд, и дрожал мелкой щенячьей дрожью.
- Чему обязан? – холодно спросил я, делая уступку своей непримиримой гордости.
Он переступил порог и тоскливо произнёс:
- Холмс, я так больше не могу. Я не могу есть и пить, спать и работать, читать и просто жить. Непроходящий стресс измучил меня, и я опасаюсь за своё психическое состояние. Мне не хватает запахов ваших химических опытов и табака, звуков скрипки и вашего скрипучего голоса, полёта вашей мысли и парадоксальности ваших умозаключений. Короче, мне не хватает вас, Холмс! – он перевёл дух и продолжил, - Да, я совершил проступок, струсил, но это не преступление. Позвольте объяснить вам это происшествие, и уверен, что вы поймёте меня и простите. – Он замолчал и умоляюще посмотрел на меня.
- В том, что с вами произошло, Ватсон, для меня никакой загадки нет – я и сам мог бы всё рассказать вам, но если вам так нужно выговориться, то валяйте, я вас выслушаю.
- Вы знаете, Холмс, как я дорожу своей работой, – с дрожью в голосе начал он, - несколько лет я отказывал себе почти во всём и копил деньги, чтобы купить хорошую практику, оборудовать врачебный кабинет и приобрести достойный хорошего врача инструмент. Наконец мне это удалось. Отдельный домик с пятью комнатами в саду на тихой улочке, который я приспособил под небольшую клинику, стал венцом моих мечтаний. В моей клинике было всё: маленькая операционная, смотровой кабинет, лаборатория и даже комната для послеоперационного выхаживания. Я нанял в помощь себе фельдшера, который должен был со следующего дня приступить к работе. На этом заканчивается предыстория, и я перехожу к самому происшествию.
Ватсон тяжело вздохнул и попросил глоток воды. Я налил ему полстакана виски.
– В тот вечер я закончил работу, запер дверь и пошёл домой. Пройдя шагов тридцать, я наткнулся на молодую женщину, стоявшую согнувшись у дерева, громко стонущую и молящую о помощи. Как вы понимаете, Холмс, я не мог пройти мимо. Я взял её на руки и отнёс в клинику. Первичный осмотр показал, что у женщины аппендицит, а специфический запах указал на его гнойную форму. Медлить было нельзя, и я предложил ей сделать операцию. Она согласилась, сказала, что у неё сейчас нет денег, но она обязательно расплатится, когда поправится. При ней не было ни сумочки, ни чековой книжки, ни каких-то документов, и я понимал, что обещание заплатить потом ничего не гарантирует, но как врач, я не мог отказать в помощи страждущему.
В соседней комнате я поставил на спиртовку стерилизоваться хирургический инструмент, в операционной разложил пациентку на столе и подготовил к операции, побрив нужное, и обработав живот йодом и карболкой. Потом я вышел в соседнюю комнату, чтобы забрать инструмент, но обнаружил, что спирт прогорел, и я не могу с уверенностью сказать простерилизовался ли мой инструмент. Я залил в спиртовку новый спирт и дождался длительного кипения воды. Когда я вернулся в операционную комнату с инструментом, то обнаружил свою пациентку мёртвой. Поверьте, Холмс, что за время службы в Афганистане я научился отличать тело, требующее реанимации, от трупа, безнадёжно умершего. Передо мной лежал именно труп.
Я ужаснулся и стал обдумывать своё положение. Моей вины в её смерти не было, это доказал бы любой суд присяжных, но моя врачебная репутация … Общественное мнение формируют газеты, а они раструбили бы, что: «Несчастная женщина умерла на операционном столе доктора Ватсона!!!» Пусть бы потом суд восстановил моё честное имя, но моя врачебная репутация была бы погублена на долгие годы, а все мои чаяния были бы погребены под долгами банку при полном отсутствии пациентов. Сознаюсь – я впал в состояние безумной паники, когда руки начинают действовать вопреки разуму. Я надел на тело женщины все её вещи, и отнёс его в сарай, ступая по ручью в овраге, чтобы скрыть следы.
Ватсона передёрнуло от воспоминаний, и он протянул мне свой пустой стакан.
- Если бы вы знали, Холмс, как я мучился весь следующий день, как я хотел обратиться к вам за советом! Меня останавливало только то соображение, что посвятив вас в эту историю, я сделаю вас либо доносчиком, если вы сообщите полиции, либо соучастником, если скроете. Все мои сомнения разрешил инспектор Лестрейд и то, что вы сами пришли к разгадке этого дела и сами приняли решение, как поступить. Мне больше нечего добавить, кроме того, что я прошу меня понять, простить и разрешить мне снова жить с вами в нашей квартире.
Чьё сердце не растаяло бы после этой исповеди? Конечно, чтобы не изменить своему образу, я был суров, когда ответил, что он снова может поселиться в нашей квартире, и взял с него обещание, что он больше никогда не будет совершать необдуманных поступков, а уж если совершит, то не будет их скрывать от меня.
Своё примирение мы скрепили рукопожатием и бутылкой скотча, после которой я попытался исполнить на скрипке органный хорал Баха. Ватсон аплодировал, но по реакции миссис Хадсон я понял, что что-то не так.
ПОСРАМЛЕНИЕ ДЕДУКЦИИ
После ночной засады, закончившейся арестом Страшного Дика, наручники на котором застегнул инспектор Лестрейд, я шёл по утреннему Лондону, наслаждаясь тишиной его улиц, отсутствием дождя и прохожих, от обилия которых я изрядно устал.
Я свернул на Бейкер-стрит, и наткнулся на доктора Ватсона, стоявшего у стены дома на четвереньках и растиравшего кровь по своему добродушному лицу.
- Опять напились и подрались? - спросил я, взваливая друга на плечо.
- А чего этот гад пообещал убить нас с вами ещё до наступления полноценного лета? Я никак не мог стерпеть этого хвастливого обещания и вступил в драку. Добро бы только меня, но в то, что это чучело может убить великого Холмса, я не мог поверить и назвал его лжецом. Поверьте, Холмс, что я достойно защищал ваше доброе имя, хотя мой соперник был вдвое больше меня. Выговорившись, Ватсон затих, а потом громко захрапел, уютно устроившись на моём плече.
Я отнёс Ватсона домой, уложил в кровать, закурил трубку и задумался. Нешуточная угроза убийством заставила мои мозги напрячь все существующие извилины, изрядно потёртые за время многолетней активной работы. Дедуктивный метод заработал во всю мочь, но желающих пришибить меня было так много, что он запутался в сетях собственных размышлений.
Промучившись около трёх часов, я пришёл к выводу, что придётся обратиться к помощи Слепого Шыйгу, главе всех карманников Лондона, с которым у меня была многолетняя коррупционная связь. Слепой Шыйгу принял меня в своих апартаментах без особой радости, и я сразу заверил его, что пришёл не за деньгами. Слепой Шыйгу повеселел и отложил в сторону книгу, которую читал с видимым удовольствием. Я бросил свой пытливый взгляд на обложку и с удивлением увидел, что Слепой Шыйгу читает путеводитель по Темзе Джерома Клапки Джерома под сомнительным названием «Трое в лодке, не считая собаки». Название, которое толкало мой изощрённый ум в сторону «филии», как «педо», так и «зоо».
- Чего надо? – дружелюбно спросил Слепой Шыйгу, поигрывая стилетом.
Я коротко объяснил суть вопроса.
- Вали, разберусь – сообщу, - столь же коротко ответил он и снова уставился в путеводитель.
Я не успел дойти до дома, как молодой воришка запустил руку в карман моих брюк и оставил в нём записку: «Есть крутая инфа, подгребай. С.Ш.»
Было обеденное время, я знал, что на столе стынут суп и вкуснейшие перепела в сметанном соусе, но пересилил себя и вернулся в логово главного карманника Лондона.
- Слушай сюда, - прошептал мне в ухо Слепой Шыйгу,- приказ на твою ликвидацию поступил полковнику Морану, сам понимаешь от кого. Полковник поручил исполнение приказа Бешеному Биллу, а тот привлёк Кровавого Пита, с которым твой доктор и подрался. Всё, вали, и передай привет инспектору Лестрейду.
Ситуация стала просто критической. Приказ поступил от самого профессора Мориарти, а с ним шутить не приходится. Придётся обращаться к этому чванливому болвану по имени Лестрейд.
Инспектор выслушал меня спокойно, велел сидеть дома и не высовываться, в ответ на мою просьбу поставить на улице полисмена усмехнулся, спросил: - Что, страшно? - и пообещал.
Два с лишним дня мы с Ватсоном просидели взаперти, боясь подходить к окнам и нервно вздрагивая при каждом звоне дверного колокольчика. Наконец приехал Лестрейд.
- Выползайте из берлоги, - презрительно, как мне показалось, разрешил он, - взял я ваших убивцев и одного и другого. Хочу обратить ваше внимание, Холмс, что взял я их без всяких ваших штучек-дрючек и дедуктивной зауми. Учитесь, сыщик-любитель, настоящей профессиональной работе.
- Как вам это удалось, инспектор? – робко спросил Ватсон в то время, как я должен был молча сносить оскорбления этого жалкого и противного человечка.
- Проще некуда, доктор. По своим каналам я распространил слух, что вы с Холмсом, переодетые в женское платье и полицейскую форму, поедете в открытом экипаже по Старой северной дороге. Я набил сеном две фигуры, усадил их в повозку, а сам уселся на козлы и медленно поехал на север. Мои люди на велосипедах незаметно двигались параллельно с двух сторон дороги. Мы проехали около двух миль, когда одновременно раздались два выстрела и чучела упали на землю. Остальное было элементарно, Ватсон.
Инспектор похлопал меня по плечу и ушёл, а я сказал:
- Ватсон, ваши выходки не только портят мне жизнь, но и уничтожают великий метод дедукции. Кончайте бухать, доктор, завязывайте.
ХВОСТ КОМЕТЫ
В то утро едва мы с Ватсоном приступили к завтраку, как посыльный принёс телеграмму. Я вскрыл конверт и прочитал: «Ув. м. Х! Разрешите зайти к вам в 11 ч.пп. по с.д. Инсп. Лестрейд». Я быстро написал ответ и передал его посыльному.
- Что вы ответили? – поинтересовался Ватсон.
- Я ответил: «Раз. зай. В 11 ч.пп. Ш.Х». Сейчас начало одиннадцатого и у нас есть время не только неспешно позавтракать, но и выкурить по сигаре.
- Вы опоздали на четыре минуты, инспектор, - произнёс я с нарочитым возмущением, - я не позволю вам столь расточительно тратить моё драгоценное время.
Лестрейд стоял в дверях и хлопал глазами, не зная, как отнестись к моему выговору.
- Да шучу я, шучу. Проходите, садитесь, плесните себе виски и расскажите, какое дело заставило вас обратиться ко мне. Я так понимаю, что «пп» в вашей телеграмме, - это пополудни, а «с.д.» - обозначает срочное дело? Должен вам заметить, инспектор, что пополудни, это после двенадцати, а не до.
- Слава Богу, а то я уже собрался уйти. Ваши шуточки, мистер Холмс, кого угодно поставят в тупик. А дело у меня вот какое, - он вынул из кармана лист бумаги и протянул его мне.
Я не стал читать текст, а взял лупу, внимательно изучил бумагу, впитал в себя все запахи, которыми она была пропитана, и только после этого приступил к чтению. То, что было написано на бумаге, вызвало мой глубочайший интерес.
«Уважаемый сэр Джефф!
Небезызвестное Вам ОИТиФК вынесло ВАМ смертный приговор четвёртой степени, что подразумевает мучительную
