собирают постельное бельё для госпиталя в Индии и сестра спросила, не хочу ли я принять участие. Я была увлечена разговором с доктором и машинально ответила, что конечно хочу, и она может взять две простыни на чердаке, ключи от чердака на столике.
Пульс оказался повышенным, мы с любезнейшим доктором Ватсоном обсуждали возможные причины этого и пути устранения недуга, а сестра, чтобы нам не мешать, покинула наш дом. Вы – гений сыска, мистер Холмс. Большое вам спасибо, а то я уже не знала, что мне думать и кого подозревать.
В нашу комнату я вернулся с сияющим лицом и видом победителя. Ватсон, сразу понявший всё, восторженно воскликнул:
- Ну, Холмс, я просто восхищён!
- Элементарно, Ватсон, - скромно ответил я.
МЕТАМОРФОЗА
- Итак, инспектор, - закончил я свою речь, - вечером мы поедем брать Бешеного Билла. Вы, Лестрейд, я и восемь полисменов. Думаю, будет вполне достаточно. Встречаемся в семь у вас в участке.
- А как же я? – обиженно спросил Ватсон, - Почему вы про меня забыли?
- Возможно, будет перестрелка, гражданским там не место, - вяло отозвался инспектор Лестрейд, - я бы и мистера Холмса не взял, да Бешеный Билл только с ним пожелал разговаривать.
- Раз перестрелка, то я тем более нужен, - уверенно заявил Ватсон, - вдруг ранят кого, а врач уже рядом. Мне только за своей медицинской сумкой после обеда съездить придётся. И револьвер у меня есть.
- Что с вами поделаешь, мистер Ватсон, убедили, - рассмеялся инспектор, - тем более, что вы со своим револьвером.
Лестрейд и его помощник ушли, а мы с Ватсоном занялись своими делами в ожидании обеда.
В семь вся наша группа собралась в полицейском участке и с нетерпением ждала приезда Ватсона, отправившегося за своими медикаментами. Он приехал обвязанный тёплым шарфом и охрипшим голосом сообщил, что так ругался с извозчиком, не сумевшим разъехаться с кэбом, что сорвал голосовые связки. Наконец кавалькада наших кэбов и извозчичьих пролёток тронулась в путь, медленно кружа по лондонским улицам пока, наконец, не выбралась за город. Мы с инспектором и Ватсоном ехали в одной пролётке и живо обсуждали детали предстоящей операции.
- Брать только живым, в крайнем случае, легко раненым, - завершил свои инструкции Лестрейд, - Бешеный Билл так много знает, что даже на профессора Мориарти может нас вывести.
Все согласно кивали головами в такт его словам. В деревушке Сток-Роу мы оставили на площади свои экипажи, пешком, соблюдая осторожность, направились к одиноко стоящему дому и окружили его.
- Билл, - прокричал я, - я выполнил твоё требование и пришёл. Выходи, сдайся без стрельбы и всё будет хорошо!
- А вы точно не будете стрелять? Дайте честное джентельменское слово! – потребовал хриплый голос.
- Обещаю, честью клянусь, - откликнулся я и в это время грохнул револьверный выстрел.
- Ты лжец, Холмс! – прорычал Бешеный Билл, и целый град пуль полетел в нашу сторону.
- Кто посмел стрелять? – прокричал инспектор, - Какая скотина нарушила приказ?
- Это я, - растерянно пролепетал Ватсон, - случайно, у моего револьвера очень мягкий курок.
Прождав ещё несколько минут, мы осторожно двинулись к дому, который оказался совершенно пуст. Обыскивая дом, мы нашли подземный ход, который привёл нас к лесу.
- Финита, - сокрушённо проворчал инспектор, - месяц напряжённой работы псу под хвост. А всё из-за вас, доктор, - истерично прокричал он, направив фонарь прямо в лицо Ватсону.
- Простите, инспектор, правда, случайно, - чуть не плача оправдывался доктор, истерично дёргая себя за мочку левого уха.
- Ладно уж, всё равно мы его поймаем, - миролюбиво откликнулся инспектор, - а уши вы себе правильно надираете, вас еще выпороть не мешало бы.
- Вы револьвер уберите в кобуру, а то опять случайно пальнёте, - попросил я и доктор с виноватой улыбкой выполнил мою просьбу.
В ту же секунду ударом ребра ладони по шее я уложил Ватсона на землю и быстро застегнул на его руках наручники.
- Как это понимать, Холмс? – взвизгнул инспектор Лестрейд, - Я вынужден арестовать вас за нанесение телесных повреждений доктору Ватсону. Сейчас я зачитаю вам ваши права, сниму наручники с Ватсона и надену их на вас.
- Не суетитесь, инспектор, - спокойно ответил я, - позвольте представить вам некоего Капитана Крепыша, правую руку полковника Себастьяна Морана, он же Итан Ватсон – брат близнец нашего дорогого доктора. Боюсь, что нашему другу сейчас грозит большая опасность и надеюсь, что братец Итан сообщит нам, где он прячет братца Джона.
- Как вы догадались, Холмс? – прохрипел Капитан Крепыш, - Скажите, и я расскажу, где искать Джона.
- Элементарно, Ватсон. В своё время Джон рассказал мне, что у него был брат близнец, Итан, который погиб в Индии в то время, когда Джон служил в Афганистане. Они были похожи, как две капли воды, и различали их только по привычке Итана теребить мочку левого уха. Джон родился на двенадцать минут раньше Итана, считался старшим братом и имел право на наследство. Итан ненавидел Джона и несколько раз покушался на его жизнь. После очередного неудачного покушения Итан записался добровольцем в армию, уехал в Индию, где погиб. Один бродяга, мельком видевший Капитана Крепыша, не смог толком описать его внешность, но запомнил странную привычку теребить мочку левого уха. Итан, как вы знаете, и означает «крепыш». А ещё я хорошо знаю револьвер Джона – у него очень тугой курок. Ваш выстрел, Капитан, не был случайным, это было предупреждение Бешеному Биллу, чтобы он не вздумал сдаваться. О наших планах и о том, что доктор поедет за медикаментами вам донёс, как я полагаю, помощник инспектора Лестрейда. Так ведь? Арестуйте его, инспектор.
Признайте, Лестрейд, - сказал я после того, как на помощника инспектора надели наручники и увели, - что Капитан Крепыш гораздо более ценный персонаж нашего спектакля, чем Бешеный Билл, а выявление предателя в ваших рядах огромная удача.
Теперь вы, Итан, рассказывайте, где мне искать моего дорогого друга доктора Ватсона, которого вы похитили, раздели и спрятали в каком-то грязном подвале.
Этим вечером под несколько стаканчиков виски с содовой я с удовольствием выслушивал дифирамбы инспектора Лестрейда и истеричные благодарности Ватсона за спасённую жизнь.
- За искоренение лондонской преступности! – важно изрекал я перед очередным глотком.
- За великого сыщика Шерлока Холмса! – кричали мои собутыльники и их слова грели моё сердце.
«ФИАСКА»
Во время застолья по поводу четырёхлетия нашего совместного проживания изрядно захмелевший Ватсон вскочил и, размахивая полупустой бутылкой виски, задал мне крайне бестактный вопрос.
- Холмс! – закричал он, - В науке каждому открытию предшествует длительный путь, изобилующий взлётами и падениями, открытиями и разочарованиями, смелыми догадками и жуткими фиасками. – он икнул и отпил из горла.
- Если ваш дедуктивный метод имеет под собой хоть какую-то научную под …, - он затруднился выговорить это сложное слово, но продолжил, - оплеуху или как-то так, то и у вас должны были быть всякие фиаски. Расскажите о них: и мне и читателям будет крайне интересно и поучительно.
Мой язык с трудом повиновался мне, и я пообещал ответить в течение недели.
- Замётано! – изрёк Ватсон и написал на салфетке губной помадой, заимствованной у одной из барышень, сопровождавших нас в походе к Бахусу: «Дам отв. в теч. нед. Холмс».
- Распишитесь,- потребовал он, и я имел глупость расписаться.
В течение всей следующей недели Ватсон за завтраком выкладывал передо мной эту салфетку и смотрел на меня требовательным взглядом. Я же всю неделю разрывался между гордостью, не позволявшей признавать поражения, и врождённой честностью, привитой мне матерью от рождения до трёх лет, когда она сбежала с баронетом К.
Ровно через семь дней Ватсон поставил вопрос ребром, не оставив мне выбора.
- Всё было, Ватсон, и взлёты, от которых кружилась голова, и падения, которые вы назвали «фиасками». Всего «фиасков» было четыре, но расскажу я вам лишь об одном.
Это случилось года за полтора до нашего с вами знакомства, Ватсон. Не слишком удачно распорядившись своим небольшим капиталом, я испытывал некоторые финансовые затруднения. В тот вечер я сидел в этом самом кресле и размышлял о превратностях судьбы, когда меня навестил мой университетский приятель Роберт Кит, внук сэра Джеймса Кита, шотландского графа Кинторе.
Мы не виделись несколько лет, и я спросил его о причине столь внезапного посещения.
- Что-то случилось, Роберт, или просто соскучился?
-И то и другое, - ответил мой приятель и попытался улыбнуться, но улыбка вышла такой жалкой, что он сразу стёр её со своего лица.
- Всё ясно, Роб, выкладывай, что стряслось и чем я могу помочь.
- По всему Лондону гуляет молва о великом сыщике Шерлоке Холмсе. Вот пришёл и мой черёд просить помощи у моего однокурсника и приятеля Шерлока.
Произнеся эту напыщенную фразу, явно заготовленную заранее, он продолжил:
- Студентом ты много раз бывал в нашем доме на Кингс Кросс, посещая библиотеку моего деда сэра Джеймса Кита, и конечно помнишь его самого. Сейчас он очень стар, еле ходит и быстро устаёт. Может быть, ты помнишь тот огромный фолиант, доставшийся нам еще от прадеда нашего деда, с изображением Бога Беленуса на обложке.
- Конечно, помню, - живо отозвался я,- разве можно забыть это чудо размером не меньше, чем два с половиной фута на полтора, и весом чуть не в целый стоун, содержащий листы плотной бумаги, на которых изображены сцены из жизни кельтов.
- Всё правильно, Шерлок. Пятьдесят шесть листов с прекрасными рисунками. Несколько лет назад дед занялся детальным исследованием и описанием каждого рисунка. Его интересовало всё: и люди, и природа, и одежда, и оружие. Всё это детально изучалось с помощью большой лупы, и результаты исследований заносились в толстую тетрадь. Мы считали это старческой блажью, хотя сэр Джеймс уверял нас, что осуществляет очень важную научную деятельность. Сил у старика становилось всё меньше, и он установил для себя щадящий режим работы. Он заходил в библиотеку в десять часов утра, работал до двенадцати, уходил отдыхать до трёх часов, в три возвращался и работал до пяти.
Всё время, пока дед отсутствовал в библиотеке, он запирал её на ключ, который неизменно носил с собой. Делал он это для того, чтобы кто-то в отсутствие хозяина случайно не перемешал его драгоценные карточки и бумаги. Тяжёлый и огромный фолиант всегда оставался лежать на столе, так как сэру Джеймсу было тяжело его таскать туда-сюда. Работа продвигалась медленно, на каждое описание уходило от трёх недель до месяца, и дед успел описать только тридцать восемь рисунков.
В тот день, закончив утренние занятия, он в двенадцать часов дня запер библиотеку и пошёл отдыхать. Фолиант, как всегда, остался лежать на столе. В три часа дня он отпер дверь и чуть не упал – фолианта на столе не было! Огромный неподъёмный том исчез из закрытой комнаты, не оставив следа. Мы вызвали полицию, а за ними налетели газетчики, раздувшие сенсацию в своих мерзких листках. Но после газетных публикаций прикатили сотрудники музея, которым сэр Джеймс Кит, оказывается, завещал этот фолиант, и историки из
