Лёля. часть первая. Тернии

   Лёля смертельно боялась своего начальника конструкторского бюро.
Тот сидел за огромным столом такой маленький, тщедушный, неопределённого возраста. Он нарочито медленно переводил взгляд из-под очков с чертежа, лежащего на столе, на неё, робко стоящую рядом. Лёля, всегда опрятная, миловидная, благоухающая нежнейшим ароматом духов, привнесла в пресную атмосферу конструкторского отдела новизну и ту притягательную силу молодости, равной которой не бывает.
  Симбиоз природного шарма и  умения рисовать самые сложные детали не действовал только на одного человека. Шеф кривил губы в саркастической ухмылке, от которой её захлёстывало адреналином. Он упивался растерянностью и заливающим щёки новоиспечённого конструктора ярким румянцем стыда.
Исправленный пятью и более жирными красными помарками общий вид на ватмане формата А1 напоминал раненого воина в кровавых шрамах. В заключение всегда звучала фраза: «Меньше болтай – больше работай». Она страшно выводила Лёлю из состояния равновесия на весь оставшийся день. Будучи отличницей не только в школе и в институте, но и по жизни, каждый такой наезд на себя, так старательно рисующую разрезы и выводящую чертёжным шрифтом надписи, считала несправедливым.
      Ночью, ворочаясь на жёстком ложе в заводском общежитии, вспоминала, как недавно на вечере, посвящённом юбилею завода, отказалась танцевать со своим будущим руководителем, едва доходящим ей до плеча. Представив, какой нелепой парой они бы выглядели, и как хихикали бы в кулачок коллеги по КБ, она под благовидным предлогом отказалась идти на танцпол. Сейчас мысли обжигали мозг обнажённой правдой: «Что, крайняя гордыня тогда одолела? Или в перспективе виделось унижение? А что в сухом остатке? Незнание самой себя? Так и есть, это, кажется, Шопенгауэр сказал. Но как точно! Вот и мучайся теперь».
      Да, шеф затаил дикую обиду. Он и так испытывал постоянный дискомфорт от своей невзрачной внешности.
А Лёля дома брала толстую картошку и  вырезала сложную деталь, подключая картофельную визуализацию к воображению. Можно было бы перейти в цех технологом, но азарт доказать, что она не лыком шита, брал верх. Она пять дней в неделю мучительно перешагивала порог конструкторского бюро, руководствуясь заветом Спинозы: «Как только ты решила, что не в состоянии выполнить дело, осуществить далее его будет невозможно».
    В этом городе, столице Кубани она оказалась не по распределению, а по своей настырности. После преддипломной практики, проведённой на этом заводе, она не сомневалась, что будет здесь работать. Однако, как выяснилось, её вычеркнули из списка приглашённых.
Лёля села в самолёт и прилетела после защиты на юг ещё раз. Пришла к главному технологу на аудиенцию и объявила о своём желании работать здесь, на радиозаводе. Он был сражён храбростью девчушки, преодолевшей расстояние в полстраны.
- Вот молодец! Такая упорная! Прилетела! Да надо было дверь моего кабинета ногой открыть! - смеялся он, откинувшись на спинку кресла.
Вернувшись в институт победителем, она была горда и счастлива, слыша от многих сокурсников: «Круто! Ты молодец! Два часа, и море!».
    Однако, Чёрное море – это ещё не всё. Этот знойный город имел характер со станичными казацкими устоями. Мужской контингент был расхватан и распределён чуть ли не с детского сада, их женили на «своих», смуглых девчатах из крепких казачьих семей с достатком, а не на «бездомных общежитьевских кошках». То, что интересовало юную девушку, оказалось трудно осуществимо.
    А мечтала Лёля о замужестве, чтобы вырваться из замкнутого круга «Завод-общежитие».
В свои двадцать шесть она считала себя уже «старой», потому что слышала от подруги-гинеколога не раз, что если случится рожать, то в двадцать с большим хвостиком лет её в роддоме будут называть старородящей. Это приводило Лёлю в полное отчаяние.
Подруги как-то незаметно за несколько лет, одна за другой, радостно упорхнули из общаговских пенат.
    Одну из последних, Анечку, невысокую и румяную, похожую на фарфоровую куколку, умыкнул врач скорой помощи. Одиноко лежащая с высокой температурой, брошенная ушедшими на работу подружками, Аннушка произвела на него неизгладимое впечатление. Через неделю он сделал ей предложение. Видимо его чувства опирались, прежде всего, на беззащитность маленькой Анечки, которую нужно было опекать по жизни.  
  - Люлёк, - так называли Лёлю её  подружки, когда были в хорошем расположении духа, - ты давай, следуй нашему примеру, не задерживайся здесь.
  Досадной последней каплей стало розовое пятнышко, появившееся внезапно на груди, оно вызывало страшную тревогу. Подруга сразу направила её в диспансер.
Приём вёл седовласый, благородной внешности главный врач, из тех старых прекрасных докторов, воспетых Чеховым.
  - Дорогая деточка! Всё у тебя хорошо, попьёшь таблеточки, и пройдёт. Но! Зайка моя! Рожать и вскармливать, поняла?
  - А  я не замужем, - слабо откликнулась Лёля.
  - Так, мил друг, замуж, и немедленно!
Ну, она и старалась… Теперь смотрела по сторонам, пыталась обратить на себя внимание зазывным взглядом… Однажды на заводе на неё стал обращать внимание смазливый парень, и Лёля отвечала ему смущённо взаимностью, улыбаясь и томно опуская глаза. Очередная случайная встреча состоялась под огромной елью на территории завода. Тот схватил её за руку, больно сжал и сказал без обиняков:
  - Я хочу тебя!
Интеллигентная Лёля от негодования ответила грубо в стиле «За кого ты меня принимаешь» и дала дёру. Как ей потом объяснили знающие всё и обо всех досужие коллеги, он был футболистом сборной завода, разбитной и избалованный.
Итак, всё тщетно.
Наконец, их отправили в колхоз на уборку свёклы. Вот, где представилась  возможность познакомиться с кем-то из  молодых специалистов этого огромного завода.
  Лёля заправски научилась отрезать пышный зелёный головной убор с корнеплодов и складывала  свёклу красивым столбиком перед собой. Такие же нехитрые операции проделывали все, рядом стоящие, и на эту тему перекидывались шутками. Это было непривычное забавное занятие. И как же легко чувствовала она себя на свежем воздухе в компании сверстников, а не в обществе скучных, сгорбленных за кульманами стареющих конструкторов!
Вблизи неё оказался парнишка, ничем непримечательный, но остроумный и весёлый. Вскоре он покорил всех своими невероятными артистичными экспромтами. Сыпал прибаутками, вечером играл на баяне и гитаре.
    Лёле этот Толик уделял особое внимание, так как оказались они земляками из средней полосы,  мало того, из одной области, и она здорово включалась в его побасенки на диалекте той местности, откуда они были родом.
  Толя и Лёля так сдружились, что всюду были вместе: в поле,  в столовой, и вечером, в гостинице колхоза, где их, заводчан, расположили на ночлег.
Только не было с его стороны поползновений приобнять и поцеловать Лёлю. Подошло время уезжать из колхоза. И вдруг в последний вечер прозвучало:
  - Когда мы с женой приехали сюда из средней полосы…
Лёля всё поняла. Она нравилась Толику, у них было много общего. Но он был женат.

  Пару раз после колхоза Анатолий заходил как бы ненароком в КБ, но колючий ненавистный взгляд шефа прекратил эти мимолётные свидания. Со временем печаль и вовсе испарилась, так как наступил черёд новых неожиданных событий.



                                                                  Продолжение следует