везунчиком-Кремёвым ничего похожего не произошло и близко. По воле Судьбы и майора Селихова он весь срок провёл в уединении и библиотечной тиши. И занимался он за решёткой не пилкой брёвен на пилораме и сколачиванием ящиков в цехах, а научно-педагогической деятельностью, которой не планировал и не мечтал заниматься даже и после окончания МГУ по причинам, подробно описанным ранее… А тут, в колонии, ему позволили преподавать Историю так, как он её себе представлял - без какой-либо цензуры и запретов. На воле о таком везении он мог бы только мечтать: на воле себе подобного свободомыслия даже и заслуженные профессора и академики не позволяют.
Далее скажем, что на воле он имел свой собственный угол и койку, пусть даже и временную, - и был несказанно счастлив от этого необходимого человеку минимума. И тут он это всё имел - и не ломал о ночлеге голову. Мало того, в тюрьме его ещё и три раза в день кормили и поили за государственный счёт; пусть скудно и однообразно, да, - но кормили. Гурманом и сладкоежкой он никогда не был - поэтому был и тюремной пище рад. Ведь на свободе, особенно после окончания Университета, он часто вообще впроголодь жил. Это последнего перед судом и тюремным сроком года касалось, когда он, безработный бродяга, на пять кило похудел; питался раз в день одним хлебом и чаем, экономя деньги, и от этого почернел и превратился в щепку. В колонии же он отъелся и ожил на казённых харчах, восстановил вес и вид внешний. А когда освоился на новом месте и заматерел - стал в тюремную лавку частенько заглядывать, чтобы докупить себе то, чего не давала столовая… И по дому родному он уже не скучал - потому что не стало у него, сироты, родины и родителей, и скучать стало не по кому…
Далее надо сказать, пояснить читателям, что сидельцам брянской колонии ежемесячно платили зарплату в размере 20-ти советских рублей. Этой крохотной суммы, по мысли администрации, заключённым должно было хватать на дешёвые сигареты и чай, которые зэки закупали в тюремной лавке. И её действительно хватало тем, кто не привык шиковать и не проигрывал деньги в карты.
Аскет-Кремнёв тут исключением не был: 20-ти рублей ему было достаточно, чтобы курева себе купить и чаю, который он ежедневно по многу раз в библиотеке пил для поднятия тонуса и крепости мыслей. А там он просиживал по 12-ть часов, повторим, с завтрака и до отбоя... В апреле же 1983-го года, через полтора месяца после прибытия в колонию, с ним и вовсе случилось знаковое событие: его вызвал к себе в кабинет Селихов, и меж ними состоялся следующий разговор.
- Максим! - бодро начал беседу начальник, протягивая гостю пачку «Явы», - я вот о чём хочу с тобой побеседовать. Мне ежеквартально и ежегодно приходится писать отчёты о проделанной работе. Таков порядок у нас в ГУИНе (Главное управление по исполнению наказаний МВД СССР): все начальники пишут отчёты наверх, да только там никто их, как представляется, не читает; они и на хрен там не нужны!… Но сейчас не об этом речь - о другом: о порядке. Для меня писанина эта - что нож острый: я ведь книги последний раз в школе в руках держал; и от этого плохо говорю на людях и пишу ужасно. Короче, косноязычный и неграмотный я как кавказец с рынка: в одном слове могу несколько ошибок сделать. Дочери надо мной всякий раз смеются, дремучим лапотником называют, неандертальцем даже, когда мои тексты читают и правят. Стыдно мне перед ними, перед дочурками, если б ты только знал как… И я вот о чём недавно подумал: имя такого парня как ты, мне грех твоими способностями не воспользоваться. Так ведь?! Ведь для тебя отчёт написать, что через губу сплюнуть. А для меня это такой труд, что после первого же предложения яйца мои как в бане потеют и ныть начинают, паскудины. Зачем мне муки сии? - согласись! Надо беречь здоровье!... И вот что я решил по этому поводу. Я буду ежеквартально и ежегодно давать тебе таблицы и тетради с цифрами, а ты будешь на их основе писать отчёты по заранее установленному образцу: я покажу, какому. И за эту работу я буду доплачивать тебе ежемесячно премию - 30-ть рублей. Поди плохо, да! Будешь на них себе покупать колбасу, сахар и хорошие сигареты в ларьке. Только в жилую комнату это всё не таскай - в библиотеке кури и питайся: там тебя никто не увидит. А то заключённые - люди ушлые и страшно завистливые, плюс ко всему. Начнут выяснять дотошно: откуда, мол, такое богатство свалилось? Рассказывай, давай, Максим, колись! Уж ни куму ли ты на нас на всех стучишь?! - спросят сурово. И он тебя, суку позорного, за то поит и кормит от пуза?! Ну и на хрена тебе такие предъявы дешёвые и такой базар? Согласись!... Нет, лучше лишних глаз и ушей избегать. Тогда и колония тебя раем покажется…
Так вот и стал наш герой с тех пор ещё и отчёты для Селихова строчить - и получать за то обещанные премиальные денежки. На них он в ларьке добавок к лагерному рациону себе покупал: яблок, сахару, печений к чаю, сигарет с фильтром. И жил он несколько лет за колючей проволокой - не тужил, и на жизнь свою несвободную никогда не жаловался. Потому что подобной насыщенной и полной жизнью он только лишь в Университетских стенах в молодые годы мог бы похвастаться. Тогда он тоже выделялся скромностью и аскетизмом среди студентов истфака: мало ел, мало спал, по ресторанам и борделям не шлялся; зато много думал, мечтал и работал…
7
Про особую прелесть ЗОНЫ (каторги) и обретение там истинной, а не игрушечной ВЕРЫ, как и ПОЛНОЙ СВОБОДЫ от проблем и тягот внешнего мiра, что не дают мыслящему человеку развернуться во всю духовную ширь и мощь, проявить все свои творческие таланты и способности, весь имеющийся духовный потенциал, многие люди задолго до Кремнёва писали. И первым про то пророчествовал Достоевский.
Однажды Федор Михайлович, уже на воле, сказал: «Я только на каторге познал себя и Бога. И я теперь уверен, что сколько человеку в жизни надо счастья, в такой же мере ему надо и несчастья, потому что он и счастья-то своего не поймёт».
С ним соглашался в подобном жертвенном понимании жизни и судьбы и другой великий русский мыслитель - Даниил Леонидович Андреев, младший сын гремевшего когда-то на всю Россию Леонида Николаевича Андреева. В 1947 году, в 41-летнем возрасте, т.н. “тройкой” Особого совещания Даниил Леонидович был осуждён на 25-ть лет заключения. И годы, проведённые им во Владимирской тюрьме, как это ни покажется странным, оказались в творческом плане крайне-плодотворными и выгодными для него, философа, писателя и поэта, озарёнными вдохновенным и богоугодным трудом. Об этом говорит всё его богатейшее творческое наследие.
Но есть и прямые признания, личные.
В своём главном религиозно-мистическом трактате «Роза Мира» он, например, писал:
«Как могу я не преклоняться с благодарностью перед судьбой, приведшей меня на десятилетия в те условия, которые проклинаются почти всеми, их испытавшими, и которые были не вполне легки и для меня, но которые вместе с тем послужили могучим средством к приоткрытию духовных органов моего существа. Именно в тюрьме, с её изоляцией от внешнего мира, с её неограниченным досугом, с её полутора тысячью ночей, проведённых мною в бодрствовании, лёжа на койке, среди спящих товарищей - именно в тюрьме для меня начался новый этап...»
А вот те же мысли и настроения в письме к жене, что было написано в середине января 1955 года:
«...для меня совершенно неприемлемо представление о такой форме существования, где мне пришлось бы лгать перед самим собой или перед другими. Этого одного достаточно, чтобы я предпочёл остаться там, где я нахожусь, если б это от меня зависело, ещё ряд лет. Здесь я могу не лгать ни единым словом, ни единым движением. Здесь я могу не презирать себя. Я могу, хотя бы отчасти, делать то, для чего вообще живу»…
И знаете, в этом нет ни преувеличения, как кажется, ни напускного лицедейства и лжи, вытекающих из желания покрасоваться перед потомками или хотя бы успокоить супругу, ни ослеплённости собственной одержимостью и безысходностью, тем более. Ведь о том же самом, по сути, писал и другой великий литературный сиделец, Варлам Шаламов, в «Колымских рассказах»: «Тюрьма - это свобода. Это единственное место, которое я знаю, где люди, не боясь, говорили всё, что они думали, где они отдыхали душой» /«Новый мир» 1988 год. № 6. С. 115/…
Вообще, вся жизнь человеческая устроена и протекает так, что люди трусливые и люди глупые постоянно ноют и жалуются, вечно они, алчные и недалёкие, чем-то или кем-то недовольны. Возрастом своим недовольны, перевалившим за середину, семьёй, здоровьем и положением. “Что имеем - не храним, - короче, - а потом, потерявши, - плачем”.
Про то, что 50-т или 60-т лет - прекрасный возраст, узнаешь только в 70-т, если до 70-ти доживёшь. То, что твоя старушка-жена гораздо лучше, надёжнее и вернее молодой любовницы, - узнаешь, когда жену похоронишь и останешься совсем один, обобранный и униженный всё той же любовницей. И то, наконец, что твоя теперешняя гипертония или стенокардия - мелочь, сущий пустяк в сравнение с раком, поймёшь только в кабинете онколога. Всё познаётся в сравнении.
Поэтому-то прозорливые и мудрые ПОСЛАНЦЫ НЕБЕС - такие как Достоевский, Даниил Андреев и Варлам Шаламов - никогда не жаловались, не гундосили, что их жизнь земная нехороша: ущербна, порочна, несправедлива, хуже, подлее и гаже всех. Потому что понимали прекрасно, а может и знали про то, что свиньями неблагодарными перед Небесным Отцом быть нельзя: это глупо и крайне опасно. Ибо можно доныться и до того, что и последнее потеряешь и у разбитого корыта окажешься, однажды прогневив Господа своим нытьём. И тогда прошлые тихие радости и здоровье собственное будешь вспоминать с благодарностью и тоской - и очень сожалеть о том, что вернуть упущенное невозможно.
Кто-то из святых отцов однажды сказал: благословляй свою жизнь, раб Божий, и она будет благословлена; проклинай свою жизнь, нечестивец, и она будет проклята. Смысл данных слов в том, что всё сущее и все земные проблемы и недовольства - исключительно внутри нас, и нигде больше. “Тому нет спасения, кто сам в себе носит врага”. И главное в жизни поэтому - крепкий внутренний стержень, ВЕРА СВЯТАЯ и ПРАВЕДНАЯ в ПРОМЫСЕЛ БОЖИЙ, в СУДЬБУ, как и позитивный душевный настрой, верноподданническое отношение каждого смертного к ПРЕКТАМ и ЗАМЫСЛАМ ТВОРЦА относительно себя лично; и, как следствие, - к тому, что на данный момент имеешь и бережно, как святыню, хранишь. Только-то и всего... В этом, собственно, и заключается залог счастья земного: когда безропотно принимаешь всё что имеешь, и благодаришь ежечасно и ежеминутно Отца-Вседержителя за сегодняшний день, со всеми его радостями и треволнениями…
8
Кремнёв прибыл в колонию 10 февраля 1983 года, напомним. А уже 15 февраля к нему в библиотеку ближе к ужину пришёл посланец и заявил с вызовом, что его сегодня после ужина ждёт у себя в бараке Гиви Кутаисский для беседы. И Максиму надо прийти, не опаздывать…
Предупреждённый Селиховым в первый же день, Кремнёв спокойно направился после ужина в один из бараков, отыскал там в самом конце отгороженный ото всех угол Гиви, постучал в его фанерную дверь и, услышав: «Кто там ломится?» - зашёл внутрь небольшой комнатки, на полу которой валялся порядком истёртый ковёр, а стены
