Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть первая

лишь только проснулся и глаза продрал, сразу же побежал мыться под душ, и мылся там долго и тщательно против обычного, тщательно после мытья волосы укладывал и расчёсывал на пробор - чего ранее не делал никогда и чем сильно дружков своих поразил, что-то неладное заподозривших. Потом он завтракал с друзьями в столовой и отдыхал. А ближе к 12-ти оделся во всё парадное, что только в наличии имел, ещё раз расчесался старательно и образцово перед зеркалом, взял в руки портфель с учебниками и, мысленно пожелав удачи самому себе, успехов, направился в Гуманитарный корпус, по дороге мандражируя и волнуясь так, как и на вступительных экзаменах четыре года назад не трясся и не волновался, наверное.
Минут за десять он дошёл до “стекляшки” широким и лёгким шагом, и там, ещё раз посмотревшись в зеркало в вестибюле и растрепавшиеся волосы на голове поправив, нервно одёрнув рубашку и брюки, он на лифте поднялся на нужный этаж и к читальному залу подошёл разрумяненный, где предположительно сидела и работала Мезенцева, при этом свой прежний зал решительно и осознанно миновав. И когда он, сделав глубокий вздох и набычившись, взялся за ручку двери и осторожно потянул её на себя - то жаром вспыхнул и загорелся весь, как только стог сена вспыхивает и горит от удара молнии... От внезапного прилива крови покраснели и заискрились его глаза, виски застучали как чумовые, и даже чуть-чуть заложило уши как во взлетающем самолёте. Самочувствие его в те мгновения было настолько плачевным и катастрофическим, будто он в клетку с тиграми решил вдруг по собственной воле зайти. Чтобы проверить, дурилка картонная, - выживет ли он там, среди них, останется ли целым и невредимым в компании свирепых хищников?…

Таню он увидел сразу же, как только порог зала переступил: она сидела всё на том же месте на дальнем от входа ряду, спиной к двери и лицом к окну, склонив над книгами голову и что-то напряжённо штудируя и запоминая, записывая в тетрадь; при этом не оборачиваясь на стук дверей и не вертясь по сторонам, как другие. Она была на удивление спокойной и усидчивой девушкой, не вертихвосткой: это Максим заметил давно, с первой их встречи по сути, и это ему очень в ней нравилось...

При виде её вспыхнувший на пороге душевный огонь удвоил силу и уже целиком окутал и поглотил Кремнёва, на короткий миг оглушив и ослепив его; а сердце его забилось так бешено и так стремительно в ту же секунду, как и на самых ответственных соревнованиях никогда не билось, в которых он с первого курса участвовал и где даже иногда побеждал. И холодный озноб густыми мурашками опять побежал по спине, и низ живота задёргался и заурчал, и страх навалился такой, что хоть назад поворачивай.
Но Максим, к чести его, справился тогда и с волнением, и с огнём, и со страхом утробным, жутким, и всё-ж-таки заставил себя пройти вперёд к последнему ряду, за центральным столов которого сидела и готовилась к экзаменам его БОГИНЯ, в первый момент не заметившая его, даже и головы не поднявшая… И здесь непременно надо сказать, пояснить читателям для лучшего понимания обстановки, что рабочие столы в университетских читальных залах в точности напоминали столы библиотеки имени Ленина. Были они дубовыми, широкими и просторными, как и там, сдвинутыми в ряды и обставленными с обеих сторон стульями, - чтобы студенты сидели друг перед другом, и каждый из них, по своему усмотрению и настроению, мог выбирать любую сторону света и комнаты… А чтобы студенты не мешали товарищам, не отвлекали соседей напротив шелестом тетрадок и книг, дубовые столы были разделены надвое посередине невысокой деревянной перегородкой, через которую нельзя было видеть, чем занимаются люди перед тобой, - только плечи и голову будущих коллег по профессии...

Так вот, тихо и незаметно, почти что крадучись подойдя к ряду Тани, горевший внутренним жаром Кремнёв остановился тогда в нерешительности у первого стола, соображая, куда бы ему сесть получше и поудобнее. Он увидел, что вся противоположная сторона ряда Мезенцевой была пуста; свободным было и место напротив неё - чего, казалось бы, лучше и выгоднее для влюблённого и одухотворённого парня, ещё вчера как бабочка на огонь устремившегося к своей БОГИНЕ навстречу! Но сесть туда, “в самое пекло” по сути, перетрусивший Максим первый раз не решился - страшно стало до жути подобную близость переносить молодому и не искушённому ещё в любовных делах сердцу... И тогда он машинально опустился за первый к проходу стол - чтобы между Таней и им было спасительное в три свободных места пространство.
Примостившись, таким образом, в углу зала, лицом к двери и к обожательнице своей, он, преодолевая внутреннее волнение, как и сковывавшие его робость и страх, принялся доставать из портфеля всё необходимое для работы. Достал не спеша, разложил конспекты и учебники на столе, раскрыл их все на нужных страницах, поправил перед собой как надо - и только лишь после этого, выпрямившись на стуле, осторожно повернул в сторону Тани голову… И вздрогнул в ту же секунду, покраснел ещё гуще и больше, возбудился и растерялся как первоклашка перед директором, когда увидел, что Мезенцева наблюдает за ним исподлобья - и при этом лукаво улыбается… но не ехидно, не зло…

Вполоборота, повернувшись каждый налево, они робко и застенчиво, по-детски почти сидели и смотрели друг другу в глаза, первую духовную связь неосознанно между собой устанавливая; расстояние между ними было не более пяти метров: сущий пустяк. Таня внимательно изучала Максима, Максим не менее внимательно разглядывал и изучал её. И это было, по сути, первое их близкое, пусть и негласное знакомство. Они душами впервые соприкасались, сердцами, проверяя будто бы - мой это человек, не мой...

Какое впечатление произвёл сам Кремнёв на свою визави? - про то доподлинно неизвестно по понятной причине: Максим экстрасенсом и телепатом не был, чужие мысли на расстоянии не читал и не мог их, соответственно, пересказать другим, автору данной повести в частности. Про него же самого скажем точно, вполне уверенно и лаконично, не погрешив против истины, что лучшего впечатления от созерцания постороннего человека и придумать было нельзя: всё лучшее было бы уже нереально, фантастично и запредельно.
Ничто в этой чудной и милой девушке не разочаровывало и не отталкивало его в те драгоценные и духоподъёмные минуты - ни простенький хлопковый батник её тёмно-зелёного цвета, совсем не парадный на вид и изрядно уже поношенный, как показалось, ни даже прилипшие к голове слегка засаленные волосы, которые она, вероятно, несколько дней не мыла из-за экзаменов - расчёсывала только перед поездкой в Университет, да в зале иногда приглаживала. Но её божественная красота, её ум недюжинный и порода, сквозившие во всём её облике, её пронзительный, страстный, глубокий и мудрый взгляд тёмных, бездонных, искрящихся и чарующих глаз заметно перевешивали все эти бытовые мелочи и недочёты. Их, впрочем, и недочётами-то назвать было нельзя, неряшливостью, тем более. Впечатлительному провинциалу-Кремнёву они показались со стороны неким шармом девичьим, равнодушием или даже полным безразличием к окружающим, к их оценочно-критическому мнению…

Очарованный и восторженно-возбуждённый поистине божественным видением Максим смотрел на Мезенцеву робко и застенчиво поначалу, если трусливо и мелочно не сказать, с перерывами на отдых и восстановление сил, которые внезапно-нахлынувшее счастье, свалившееся как снег на голову, без-пощадно у него отбирало, как паровозная топка сжигала силы внутри. Он осторожно и поэтапно, шаг за шагом, как на минном поле минёр, пробирался к цели: привыкал к даме сердца и к близкому её присутствию рядом, набирался стойкости и храбрости, и необходимой мужественности в больших сердечных делах. Мезенцева, в сравнение с ним, недоразвитым, ничтожным и мелким, вела себя гораздо спокойнее тогда, естественнее, увереннее и солиднее. Да ей это делать куда проще и легче было по понятным причинам: ведь она принимала его любовь, всё для себя осторожно и с опаской взвешивала и прикидывала, придирчиво оценивала качества ухажёра - и была ввиду этого “на коне”, была в заметно-выигрышном положении. А наш Максим - нет, Максим, как закоренелый двоечник на экзамене, нервничал и суетился много 23-го числа, боясь осечки или провала, за которыми взбучка последует, унижение и вселенский позор. По этой причине он густо краснел и поминутно ёрзал, носом по-детски шмыгал, сидя рядом с ней на стуле: со стороны это было так заметно, увы, и неприглядно для окружающих, да и для самой Тани - тоже. Симпатий это не вызывало ни сколько - чего уж греха таить! Скорее наоборот даже!
Но подобное может случиться с каждым, подумайте и согласитесь, Читатель, кто однажды влюбится по-настоящему: то есть крепко, страстно, безоглядно и навсегда, - кого вдруг БОЛЬШАЯ И ЧИСТАЯ ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ нежданно-негаданно и где угодно настигнет. ЛЮБОВЬ, для которой не существует запретов, препон и преград, как хорошо известно, моральных устоев, правил и норм поведения; но и защиты и спасения от неё тоже не существует. И это тоже факт! И если уж попал под её чарующими потоками кому-то в полон - всё! для дольнего мiра погиб! Зато родился для мiра горнего!
Ну и хорошо, и чудесно, и славно, что именно и точно так всё в нашем подлунном мiре устроено и происходит - с такими именно стихийными крайностями и полюсами, полонами сердца, муками, страхами и перепадами настроений, душевно-чувственными колебаниями и разбросами!!! Пусть так всё оно и останется дальше, пусть! - не нам, несмышлёным детям Небесного Отца, в Божий Всевидящий Промысел вмешиваться, роптать и судить Его. Ведь чем дольше живёшь на свете, и чем больше думаешь над мiрозданием и мiропорядком, - тем всё отчётливее и верней понимаешь, что именно ради этих любовных “качелей”, терзаний, страхов, сомнений и полюсов и стоит жить. Сиречь мучиться, терпеть, напрягаться, отчаяньем и неуверенностью всякий раз исходить, той же трусостью, суетностью и мелочностью даже, нешуточной страстью и ревностью, болью сердечной, без-сонницей и слезами - ВСЕМ!!! Потому что БОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ - разделённая или нет, совсем даже и не важно это! - она, голубушка, всё оправдывает, всё списывает и всё окупает в итоге, буквально всё!!! Ибо она одна и запоминается крепко и навсегда из целой прожитой жизни - не себялюбие и не деньги, не чревоугодие, блуд или власть, - и даже позволяет умирать с надеждою и со смыслом - вот ведь как интересно устроен наш Божий мiр!!! БОЛЬШАЯ, ЧИСТАЯ, ИСКРЕННЯЯ ЛЮБОВЬ, основанная на САМОПОЖЕРТВОВАНИИ и САМООТРЕЧЕНИИ, и есть ЖИЗНЬ! Она - самый надёжный и верный способ - как и гибель за РОДИНУ и за ВЕРУ - простому смертному и ничтожному индивиду душою к ВЕЧНОСТИ прикоснуться, к спасительному и желанному БЕЗ-СМЕРТИЮ; она и только она одна прямой путь на НЕБО указывает и торит: люди, знайте и верьте в это!!! И там она к ГОСПОДУ нашему помогает в любимцы-ангелы даже попасть, а иногда - и в соратники и помощники... Только СВЯТАЯ ЛЮБОВЬ, настоящая, чистая, вечная и без-корыстная, повторю, как небо над головой глубокая и бездонная, способна творить чудеса и передвигать горы. Она - неисчерпаемый источник СИЛЫ,