Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть первая

что это такое - на половые органы всю жизнь глядеть, на гениталии: матушка отцу иногда рассказывает о своих ощущениях, когда он её нытьём достаёт и жалобами на профессию. Рассказывает, как ей “приятно” до ужаса выискивать там, у молодых и пожилых баб, мандавошек или молочницу в вагине, эрозию шейки матки или миому с кистой, фибромы разные - опухоли то есть. Удовольствие, я вам скажу, не для слабонервных людей, не для нытиков и эстетов. И это при условии, что пациентка чистоплотная попадётся и сообразит подмыться перед приёмом, тот же лобок побрить. Но в большинстве случаев приходят такие чухолы дикие и неопрятные, что и передать нельзя - немытые и небритые, вонючие как бомжы или те же цыганки! Они месяцами в душ не заглядывают, дуры страшные, но похотливые, у них там опарыши по манде ползают или ещё кто. А запах из влагалища такой ядовитый прёт, зловонный и сногсшибательный, что и противогаз не спасает! Бедная матушка моя потом аппетит на несколько дней теряет из-за этих гулящих шалав, тупых, безмозглых и нечистоплотных: во время завтрака или ужина всё их “мочалки” мокрые перед глазами видит - и непроизвольно сблевать пытается от тошноты, от позывов рвотных. Из-за этого тощая стала как глист сушёный, что и смотреть на неё больно … А представляете, пацаны, если тебя, к примеру, после мединститута направят работать проктологом. В чужие сраные задницы каждый божий день заглядывать и копаться там - геморрой у пациентов выискивать или рак прямой кишки. Красотища!!! Романтика!!!... Нет уж, парни, извините! Но не говорите мне про врачей, не надо! Плавали - знаем! Слесарем-сантехником и то лучше работать: там ты свободен весь день, хотя бы, по улице ходишь, гуляешь, свежим воздухом дышишь, песни поёшь; и говна там гораздо меньше, чем у врачей, мерзости и вшивости разной, заразы…

Так и не уговорили товарищи-студенты Сашку: ушёл он весной от них на боевого офицера учиться: «чтобы не было мучительно больно под старость, - как он на прощанье сказал, - за без-цельно прожитые годы». И больше они про него ничего в течение 5 лет не слышали…

5

Примеру Елисеева решил последовать и Серёга Жигинас, осенью третьего курса решивший сменить факультет - перейти с истфака на психологический.
Жигинас приехал учиться в Москву с Западной Украины - с Тернополя, конкретно если; был ровесником Кремнёва, учился средне первые два курса, без старания и огонька, хотя и без двоек. Именно ради престижного диплома учился этот вертлявый и хитрый хохол, не ради знаний… А осенью 3-го курса, вернувшись в Москву с каникул, Серёга вдруг заявил всем в комнате, что История - это, мол, всё говно, дело неинтересное и без-перспективное. И он решил поэтому факультет и профессию поменять - перейти учиться на психологический, более в плане трудоустройства и престижа выгодный.
И уже на другой день, не долго думая, он пришёл в деканат псих-фака, поздоровался и представился, улыбнулся с порога, показал билет студенческий, и затем объявил о своём желании перейти учиться к ним, стать психологом то есть… Руководители факультета ничего не имели против такого желания и согласились его принять. Но при этом доходчиво разъяснили, что на первых двух курсах студенты-психологи проходили несколько базовых дисциплин по психологии и медицине, которые Жигинас пропустил. И ему надо будет поэтому обязательно прослушать их и потом до-сдать. А для этого надо начать учиться не с третьего, а лишь со второго курса, то есть потерять один год послеуниверситетской жизни. И это было их непременным условием, которое не обсуждалось.
Серёга расстроился от услышанного, духом упал; сказал, что надо подумать… И ушёл… И пока доехал до общаги, до третьего корпуса ФДСа, к психологическому факультету как-то быстренько охладел: решил продолжить учёбу на историческом, чтобы год не терять и закончить учёбу вместе со всеми. Парень он был пустой, никчёмный и слабый духом, ничем особенно не интересующийся и не загорающийся ни от чего. Куда ветер дул, как правило, туда и он летел, расправив крылья, напоминая этим дорожную пыль или пух тополиный.
Ну а дальше… дальше про него и рассказывать, собственно, нечего по причине его пустоты. Он и раньше учёбою не горел, как другие, не напрягался особенно, голову не ломал - был от рождения законченным себялюбцем, чревоугодником и сибаритом. После же неудачного похода на псих-фак он к Истории охладел окончательно и без-поворотно: занимался ею ровно настолько, чтобы получать стипендию - не более того. Поэтому с какими знаниями пришёл в МГУ, с такими же и ушёл после 5-го курса фактически, ничего нового в свою интеллектуальную копилку не прибавив.
Да ему это и не надо было, если из биографии его исходить, про которую ещё будет рассказ - и подробный. Пока же скажем коротко, в двух словах, что он всю жизнь потом дурака провалял на родной Украине, за чужие спины умело и ловко прятался, кактусы сотнями разводил на продажу, детишек строгал и плодил, женившись на знатной “тёлочке”. А в 1990-е годы он торговлей занялся вместе с другими хохлами, из Европы товары возил без-пошлинно, пользуясь отсутствием Власти. Ну а далее, устав челночить и торговать, в правозащитную деятельность лихо и по-хозяйски вписался; потом - в политическую и просветительскую. Обязательно поговорим об этом - но позже, в Части под №3.
Ну а пока скажем, в заключении, что после облома с психологией он целиком и полностью переключился уже на туризм, от скуки: три последние курса всё свободное время пропадал в московском городском тур-клубе где-то на Планерной, регулярные совершал походы на байдарках с одноклубниками, молодыми столичными парнями и девчатами, рабочими и студентами, крутил амурные дела, укреплял здоровье. Чем тебе не жизнь, чем не счастье для молодого хохла, приехавшего в Москву за знаниями якобы…

6

Третьим товарищем Кремнёва, с кем он прожил в одной комнате все 5 лет, спал на соседних койках, ужинал каждый день за одним столом, ссорился и мирился, пил время от времени пиво с воблою, был Меркуленко Николай, чистокровный хохол-малоросс, хотя и уроженец Астрахани. Колька, как и Елисеев Сашка, был на год старше Максима и Серёжки, на год раньше окончил школу и приехал после этого поступать на исторический факультет МГУ. Но не поступил сразу - получил на сочинении двойку, как он сам говорил. После этого он вернулся к себе домой, не солоно хлебавши, и целый год там где-то работал - зарабатывал необходимый стаж, в советские годы обязательный… Армия ему не грозила: он был белобилетником, как и Жигинас. У обоих было очень плохое зрение: минус семь или даже восемь. А у Жигинаса ещё и косоглазие, и астигматизм имелись в наличии плюс ко всему - глазных хворей, короче, полный букет. Поэтому они оба сразу же были освобождены медкомиссией от тяжёлых строительных и сельхоз-работ. И от военной кафедры - тоже, к которой Максим Кремнёв вместе с другими студентами был причислен, начиная со второго курса. Все они, физически-здоровые парни-историки, три года потом регулярно ходили туда в военных рубашках и галстуках, коротко-стриженные, бритые и подтянутые, постигали азы военного дела, пока уж не сдали гос’экзамен в конце четвёртого курса и не получили звания лейтенантов запаса. Тогда-то военка для них и закончилась к великой радости, и можно было надоедливую форму снять и отпустить длинные шевелюры и бороды, у кого они были.
Что про Меркуленко можно и должно сказать перво-наперво, чтобы правильное представление о нём люди могли составить, взявшиеся читать роман? Что был он круглый и патологический двоечник и нетяг - это если про человека говорить мягко и аккуратно, без бранных и обидных слов, - неуспевающий с первого курса студент: университетские острословы “крепышами” таких называли, - для которого любая сессия ввиду полного отсутствия интеллекта и извилин в мозгу превращалась в великую муку и пытку. Зачёты он, как правило, по нескольку раз пересдавал, бегал по факультету в декабре и мае весь взмыленный, возбуждённый и злой - и громко матерился при этом, был вечно недоволен преподавателями, которые его якобы незаслуженно ущемляли… И все экзамены, без разбору, он заваливал регулярно и основательно, начиная с первого курса, к чему и сам привык, и преподавателей приучил, и друзей по группе и по общаге. Зимние сессии для него заканчивались в марте обычно, когда все нормальные люди уже к весенним готовились; а весенние - в сентябре, уже после летних каникул. Пересдачи экзаменов были для него нормой, или обычным делом, как для хромого и убогого костыли. Стипендии по этой причине он в Университете ни разу не получал, но зато регулярно ездил в стройотряд в качестве комиссара, этакого духовного предводителя, агитатора масс - компенсировал там финансовые потери, что добавляет ему чести.
Но не смотря ни на что, он продолжал учиться, руки не опускал: до ужаса упорным хлопцем был этот тупой хохол, будущую выгоду от диплома нутром чуял. Ходил на лекции вместе со всеми, на семинары и спецкурсы - ничего из положенного не пропускал. Был предельно-дисциплинированным, хотя и невзрачным и ненужным студентом все пять лет, достаточно ответственным и покладистым в общежитии.
Одна была у него беда, повторим, но зато какая! - полное отсутствие памяти и мозгов. Поэтому, он что слышал от преподавателей и профессоров в Универе - то сразу же и забывал. Начисто! Знания ему в одно ухо влетали будто бы - и сразу же вылетали в другое, настежь распахнутое, долго в его пустой голове не задерживаясь, не цепляясь там ни за что: не было там у него борозд и извилин, ячеек и кладовых для сбора и хранения информации…

7

Не удивительно и закономерно даже, что как только подходили сессии - у него начинался психоз, истерика настоящая, с которой он так и не научился справляться вплоть до получения диплома. Сидит, бывало, в читалках сутками перед экзаменами, сидит и сидит усердно, будто приклеенный, пыхтит как паровоз, тужится, всё из себя выжимает до капли; что-то там конспектирует и запоминает как деловой, нервно листает страницы из конца в конец, кривится и морщится, ногти грызёт. Пар от него, бедолаги, как из бани зимой так и клубится, так и прёт, что со стороны аж страшно становится посторонним людям!... А потом заявляется вечером в комнату через четыре дня с ворохом книг и конспектов под мышкой, бросает их к себе на кровать с размаху и заявляет дрожащим голосом, готовый вот-вот разрыдаться:
«Всё, мужики, завтра пару опять получу! Ни х…ра не помни и не знаю!!!»
«Да как же это ты не помнишь-то, Коль? - начинали утешать его товарищи по общаге. - Ты ж столько дней в читалке сидел и книжки читал усиленно, конспектировал что-то, в тетрадку записывал. Неужто в голове ничего не осталось, не отложилось хотя бы на троечку?»
«Да в том-то и дело, что ничего! - чуть не плача, отвечал Меркуленко. - Все даты в голове перепутались от напряжения, все имена и события в кучу сплелись, что и не распутать теперь, не вспомнить нужное! Одна каша какая-то и осталась, исторический винегрет, от которого голова гудит и раскалывается, что даже чуть-чуть тошнит. Знал бы, ядрёна мать, что с изучением Истории такие проблему будут, - куда-нибудь ещё поступил, на тот же филологический ф-т. Там, говорят, на